Драконы тоже могли бы поджарить защитников, но, по какой-то причине, после первой атаки они предпочли затаиться. Паладины думали, что они испугались или им нужно восстановить силы, но у Мильтена было совсем другое мнение на этот счёт. В одной из лекций о былых временах Корристо рассказывал своему ученику, что согласно сохранившимся древним свиткам драконы могли откладывать яйца. Из оплодотворённых и поддерживаемых при нужной температуре яиц могли родиться новые драконы, среди которых, как правило, выживал только один, самый сильный, сожравший конкурентов. Говорят, что для полноценного потомства драконам ещё нужно было золото, хотя точных причин, и как именно они его используют, никто не знал. Когда-то давно по этому поводу наверняка спорили до хрипоты, но со временем, когда драконы пропали из поля зрения людей, и, как думали, вовсе вымерли, интерес к этой теме угас, как и пропала возможность экспериментальной проверки смелых гипотез о высоком содержании золота в скорлупе, или золотом «радиаторе», отводящем избыток тепла от драконьей кладки или наоборот, подводящем. Среди основных версий как раз было то, что для появления дракона нужна очень высокая, или, наоборот, очень низкая температура. Бытовала однако также версия о том, что у драконов большинство представителей самки, но есть и самцы, которые не сидят на одном месте, а всегда мигрируют, и которых самки приманивают наиболее блестящим гнездом, для чего и сгребают в него все виды драгоценностей. Однако Корристо упоминал о ней с усмешкой, считая, что нельзя напрямую сравнивать драконов с примитивными птицами. По его мнению, их логика не может быть столь простой, а у действий должна быть более глубокая логика, продиктованная необходимостью. Драконы без сомнения, обладали разумом, и по легенде, обладавший глазом Инноса Вершитель, избранник бога Огня и Света, мог с ними говорить, понимая их язык благодаря божественной помощи. К сожалению, он не додумался спросить у драконов о способе их размножения, чем поставил всех последующих учёных в очень неприятное положение, при котором они вынуждены были строить непроверяемые гипотезы.
В любом случае, все учёные мужи древности, заставшие драконов или хотя бы живых свидетелей борьбы с ними, сходились во мнении, что из большинства яиц драконов, то ли неоплодотворённых, то ли хранящихся при неподходящей температуре, рождались совсем не драконы, а иные существа — похожие по габаритам и телосложению на орков, но покрытые плотной чешуёй гуманоидные ящеры. В отличие от новых драконов, их могло появляться на свет гораздо больше, росли они очень быстро, питаясь сырым мясом или падалью, и выполняли функции защитников гнезда дракона, этаких прислужников для примитивных поручений и подготовки выбранного драконом логова к появлению уже настоящего потомства. И, как опасался Мильтен, именно откладкой яиц и «штамповкой» людоящеров могли быть сейчас заняты наевшиеся драконы. Одному Белиару было известно, к чему это могло привести, если никто не уничтожит или не изгонит этих огнедышащих тварей раньше. С каждым днём добраться до их гнезда будет всё сложнее и сложнее.
Так или иначе, но не драконы оказались экзистенциальной угрозой для защитников замка, хоть их возвращения и ждали с ужасом. Но готовящийся орками требушет был прямо под стенами замка и мог смять оборону, как только будет запущен. Даже если орки смогут запускать всего один многопудовый валун или горящий снаряд в час, и даже если первые из них пролетят мимо, то очень скоро они пристреляются и неспешно уничтожат защитников за считанные дни. Именно поэтому капитан Гаронд начал собирать добровольцев ещё до того, как орудие было достроено. План был простой и прямолинейный, так как выбора особо не было. Сначала думали, что Мильтен сможет просто уничтожить катапульту, но шаманы орков ловко отклоняли все огненные шары — даже магистр огня вряд ли справился бы с их сопротивлением. Поэтому оставалась только вылазка. Спуститься планировали в темноте по остаткам таранной башни, торчавшим из стены после первого штурма. Поначалу лорд Гаронд хотел приказать разрубить бревно топорами и заделать брешь, но затем решил отложить эту идею. Не только потому, что первых же каторжников, из числа оставленных в замке для грязной работы, проткнуло орочьими стрелами, чуть не пригвоздив к камням стены, но и потому что это бревно оказалось удобным и для незаметного спуска защитников в ночи и, главное — затем быстрого возвращения. Поднимать ворота незаметно было нельзя, уж больно они скрипели, спускаться со стен было можно, но тяжело быстро подниматься назад — в случае погони отряд был бы обречён. Поэтому использовать бревно решили как чёрный ход. Возле него всегда дежурили арбалетчики, не позволявшие оркам приближаться слишком близко. Штурмовать по нему замок было бы откровенным безумием, на которое не решились бы даже орки. Первый раз на их стороне был эффект неожиданности, а теперь шансов на успех такой лобовой атаки не было никаких. Несколько молодых орков попробовали, но их тела остались под стенами.
Лагерь с катапультой был как раз с той стороны, так что бревно стало ключевой частью плана ночной вылазки. Мильтен должен был идти вместе с добровольцами. Только он мог быстро и эффективно уничтожить осадную машину с помощью огненного шторма. Когда маг понял тщетность попыток уничтожить её издалека, он сам предложил Гаронду отправиться наружу. Тот лишь пожал плечами, изучающе посмотрел несколько мгновений и кивнул, не сказав ни слова. Каждое слово нужно было экономить, защитники учились понимать друг друга по возможности молча. Конечно, основной причиной такого странного поведения была накопившаяся усталость. Лишь чуть позже Мильтен узнал, что готовится вылазка, когда его позвали на брифинг.
Среди добровольцев были лучшие арбалетчики, в глаза которых Мильтен закапал самодельное зелье, улучшающее ночное зрение. Рецепт он подсмотрел в книге Дамарока — ночные чтения не прошли даром. Воспроизвести нужный состав без всех указанных ингредиентов было той ещё задачей, поэтому эффект вышел нестабильным и кратковременным. Выжившие на следующий день не смогли бы смотреть на дневной свет, а возможно, даже частично ослепли на несколько дней. Мильтен не был уверен во всех побочных эффектах до конца, но результаты эксперимента обнадёживали. В качестве подопытного Гаронд приказал использовать Горна — мол, пусть отрабатывает харчи. Руки Мильтена немного тряслись, когда он капал другу в глаза свою модификацию капель ночного зрения, но, Горн лишь улыбнулся, сказав, что вполне доверяет другу, а если прикинется потом слепым, то его точно не отправят на принудительные работы. К огромному облегчению Мильтена здоровяк наёмник не ослеп, и даже смог прочесть книгу в своей тёмной камере, когда погасили факел. Времени на более подробный тест не было, но последствия были второстепенны на тот момент. Главное, что с этим средством арбалетчики были способны в темноте увидеть и пристрелить оркских часовых, большинство из которых не использовали факелы, чтобы не быть лёгкой мишенью и при этом хорошо видеть возможных диверсантов. Но в ту ночь это им не помогло. Штурмовой отряд людей вошёл в сонный лагерь орков, как нож в масло — мягко, тихо, и режа всё на своём пути.
Пока орки пытались понять, что происходит и начали орать тревогу, Мильтен десятком огненных стрел быстро зажёг палатки, внеся ещё большую сумятицу в действия врага и отвлекая шаманов на борьбу с этим огнём. Основная задача была лишь одна — сжечь катапульту. Именно потому лорд Гаронд отправил его с этой штурмовой группой самоубийц, осознавая, что может потерять один из ценнейших инструментов, способствовавших выживанию в осаде, сдерживающий возможность пожаров, помогающий раненым. Но, ничего другого не оставалось, ведь никаких запасов зажигательной смеси у них не было, да и самогонного спирта было бы явно недостаточно, его попросту не из чего было бы произвести, да и не успеть в нужном количестве… Гарнизон и так уже сидел на урезанном на треть пайке.
Именно момент, когда началась суета, и запечатлелся сильнее всего в памяти Мильтена. Крики. Вопли умирающих. Яростные гортанные возгласы орков и тяжёлые взмахи их топоров. Паладины, зажатые со всех сторон напирающими орками, практически закрывавшие волшебника собой и своими зазубренными щитами, пока он, стоя почти вплотную к громадным деревянным конструкциям, творил самый сильный огненный шторм, на какой был способен. Вокруг был хаос, а от него требовалась высочайшая концентрация — то состояние, когда время будто замедляется и каждая мельчайшая деталь становится более отчётливой. Он видел танец жизни и смерти. Люди, то успешно уклоняющиеся от атак, то заживо сваренные прямо в доспехах, или с обожжённой, вздувающейся волдырями и облезающей кожей — результатами ответных чар шаманов, их огненными шарами или даже перехваченными потоками пламени, контроль над которыми терял Мильтен. Вот, двое ополченцев бросаются вперёд на офицера орков — его топор чёрен, доспехи украшены какими-то узорами. Один из ополченцев блокирует палашом удар и не удержавшись от мощи орка падает наземь. Второй с выставленным вперёд клинком прыгает на орка и меч, чудом найдя брешь в довольно неплохой броне, втыкается в плечо врага. Кажется, что победа близка, но через мгновение мощный удар кулака чуть ли не вбивает удачливого человека в землю — когти на металлических перчатках орка обагряются кровью, пронзая лицо и шею наглеца. Второй ополченец уже почти поднялся, но тут же верхняя его половина повалилась вновь, пока ноги ещё делали последний шаг вперёд. Перекошенное ужасом и предсмертной агонией лицо молодого воина с удивлением ударилось в грязь… И всё это в каких-то паре метров от творящего заклинание мага. Не лучшее место для концентрации. Но другого быть не могло. Это была не тренировка — это была настоящая война. Та, на которой маги огня бывали в первых рядах крайне редко.
