— То есть ты не знаешь, куда идти, — резюмировала Кира.

— Зато честно, — отозвался я. — Двигаемся вдоль магистрали, пока поле ещё хоть как-то читается. Нам нужно к внешним секциям. Там либо найдём стыковочный шлюз, либо пробьёмся к месту, где мы входили.

— Если его не зарастило, — добавил Баха. — И если наш «зомби» ещё жив.

Эта мысль неприятно кольнула. Про биотехноид я умудрился на какое-то время забыть. Оставили его, как верного пса, у входа, а сами полезли в логово. Если корабль ещё не умер окончательно, он вполне мог попытаться переработать нашего «пса» в удобрение.

— Проверим, когда выберемся, — отрезал я, больше себе, чем им. — Шевелимся.

Первое время корабль нас почти не трогал.

Либо узел был слишком сильно повреждён, либо остаточные системы были заняты тем, что вообще не развалиться в ноль. Мы шли по коридорам, то расширяющимся, то сжимающимся, местами провалившимся на уровень ниже. Приходилось обходить провалы, перебираться через разжиженный материал пола, который лениво пытался затянуться обратно.

— Чувствую себя лейкоцитом, — буркнула Кира в очередной раз, перепрыгивая через живую, шевелящуюся лужу. — Организм в агонии, а мы всё ещё ползаем по сосудам.

— Лейкоциты с плазмопушками, — поправил я. — Не отвлекайся.

Симбиот отчаянно пытался развернуть нормальный канал связи. Внутри узла это было бесполезно — поля глушили всё. Теперь, когда центральный мозг лежал в коме, помехи явно ослабли.

«Попытка установления контакта с внешней сетью АВАК, — сообщил он. — Запуск зондирующего поля…»

— Стоп, — сказал я вслух. — Аккуратнее. Без фанатизма. Мамке с папкой не рассказывай, где мы, пока сам не поймёшь, что они нас не убьют за одну только эту новость.

— Ты боишься, что в сети нас запишут в графу «особо заразная дрянь»? — хмыкнул Баха.

— Я боюсь, что нас запишут в графу «ликвидировать немедленно» и ещё премию выдадут тому, кто нажал кнопку, — пояснил я. — Сначала — короткий пинг. Без содержательной части. Просто проверить, есть ли вообще где-то рядом наши.

Симбиот послушно перешёл на «шёпот». Я почувствовал лёгкое покалывание в глубине черепа — это он пробивал через местный хаос тонкий канал в том направлении, где по идее должна была быть сеть АВАК и ретрансляторы «Земли».

Ответа не было.

Вообще.

Ни привычного фона биополя АВАК, ни техногенного «пульса» линкора. Пустота.

— Командир… — осторожно сказала Кира. — У меня тоже ноль. Симбиот ищет, но… вакуум. Как будто нас вообще нигде нет.

— Может, корабль всё ещё экранирует, — попытался ободрить всех Баха. — Толща корпуса, остаточное поле узла, вот это всё…

«Вероятная причина отсутствия связи: сложная сверхпроводящая структура корпуса и остаточные поля узла, — с готовностью подхватил мой пассажир. — Альтернативная гипотеза: кардинальное изменение относительного положения носителя в пространстве».

— Что? — переспросил я. — Повтори последнюю.

«Альтернативная гипотеза…»

— Я понял, — перебил я. — Слышал. Просто очень не понравилось.

— Переведи на человеческий, — потребовала Кира.

— Либо нас всё ещё глушит этот железобетонный дурдом, — пробормотал я, — либо мы… в другом месте. Сильно другом. Типа, дальше, чем один скачок от линкора. Или вообще за пределами нашей системы.

— То есть корабль мог уйти в гипер прямо во время драки? — уточнил Баха.

— Если он успел, — буркнул я. — Но сначала нам нужно добраться до обшивки и посмотреть на звёзды. Потом будем паниковать.

Дальше стало хуже.

Сначала — трещины в стенах. Узкие, но длинные, через которые сочился тёмный холод.

— Вакуум, — констатировала Кира, заглянув в одну такую и моментально отдёрнув голову. — Корабль где-то пробило.

— Не удивлён, — ответил я. — При таком-то фейерверке в мозгах.

Симбиот подтвердил: локальное давление за пределами коридора стремилось к нулю, температура падала. Где-то снаружи отвалились целые секции, и внутренние структуры теперь напрямую выходили в космос.

— Нам туда, — мрачно сказал Баха. — Обшивка же где-то рядом. Чем ближе к дыре — тем ближе к выходу.

— Ты сейчас говоришь, как проктолог-маньяк, — заметила Кира. — «Чем ближе к дыре…». Я всегда знала, что ты извращенец.

— А ты как всегда думаешь только об одном, — парировал инженер.

Я их почти не слушал. Внутри всё сжалось в тугой комок. Если корабль действительно ушёл в гипер… Ладно. Сначала факты, потом истерика.

Коридоры всё чаще упирались в обрушенные участки. Пару раз приходилось использовать оружие скафандров как резак, чтобы прорубить проход в осевших конструкциях. Узел был мёртв, но инерция его творчества всё ещё давала о себе знать: из стен порой вырастали уродливые наросты, похожие на застывшие волны, перекрывающие путь.

— Скан по полю, — велел я симбиоту. — Мне нужны векторы к внешней границе. Где самое сильное падение потока?

«Анализ… Наиболее интенсивное падение энергетической плотности — по вектору сорок два градуса вверх от текущего положения. Вероятная близость внешнего корпуса».

— Туда, — сказал я. — Вверх по наклонной.

— Идеально, — простонал Баха, поправляя корзину с Загом. — Ещё один подъём, и мой симбиот начнёт кушать не жир, а мозги.

— Твои мозги он уже давно съел, — фыркнула Кира. — Но попробуем дотащить остатки.

Подъём оказался длиннее, чем хотелось. Коридор перешёл в нечто вроде спиральной шахты, где стены периодически разъезжались, образуя карманы с хаотично торчащими конструкциями. В паре мест нам приходилось подниматься по рёбрам, как по скобам лестницы, пока вокруг лениво шевелился материал, медленно застывая в новых позах.

«Внимание, — тихо предупредил симбиот. — Локальное ускорение. Вероятно, корабль находится в режиме маневрирования. Изменение векторов псевдогравитационного поля».

Меня слегка повело в сторону.

— О, — Кира споткнулась, но удержалась. — Ты это почувствовал?

— Почувствовал, — ответил я. — И мне это не нравится ещё больше, чем твои шутки про сиськи. Если корабль маневрирует, значит, где-то ещё что-то живо. Либо автопилот, либо резервный мозг.

— Либо кто-то снаружи тянет нас на буксире, — предположил Баха. — Вариантов много, все хреновые.

Я уже собирался ответить, когда симбиот вдруг выдал неожиданное:

«Фиксация перехода потоков. Характеристика поля соответствует следам гиперпрыжка. Корреляция с известными профилями — низкая. Предположительное состояние: постгиперфазная релаксация».

— Командир… — голос Киры стал совсем тихим. — Он это сейчас сказал то, что я думаю?

— Да, — ответил я. — Корабль уже прыгнул. Мы в пост-прыжковом режиме. Где именно — пока вопрос. Но точно не там, где мы его нашли.

Повисла тяжёлая тишина.

Даже корабль словно на секунду замер.

— Ну, — наконец сказал Баха, — по крайней мере, нас не раздавило в гипере. Значит, система безопасности у этих уродов почти такая же надёжная, как у нас.

— Почти, — хмыкнула Кира. — У нас хоть иногда спрашивают разрешение на прыжок.

— Тут спросили, — возразил я. — Только не у нас.

К внешнему контуру мы всё-таки выбрались.

Сначала — слабый ток холода в одном из боковых ответвлений. Потом — резкий провал уровня поля. Симбиот выдал:

«Впереди: граница структур. Вероятность выхода к внешнему корпусу — 87 процентов. За границей — вакуум».

— Отлично, — сказал я. — Ищем точку, где можно выглянуть наружу и не превратиться в фарш от резкого перепада.

Повезло: мы наткнулись на место, где стену уже пробило раньше. Внутренняя структура обуглилась, расплавленный материал застыл волнистыми наплывами. Где-то дальше по коридору было прямое сообщение в космос, но ближайший участок оставался герметичным, и через трещину пока только тянуло холодом.

— Симбиот, — я коснулся ладонью стены. — Сможешь локально рассечь материал и тут же срастить материал корпуса? Сварить там, сплавить… Сможешь? Нам нужен глазок наружу. Хочу посмотреть на звезды.