— Прекрасно. Тогда завтра заеду, навещу. Поговорим о семейных делах. — Он холодно улыбнулся. — О наших общих родственниках.

Прозрачный намек. Он напомнит ей о долге перед семьей, о том, что связь с безродным инженером неприлична.

Елизавета кивнула, не отвечая. Долгорукий поклонился всем, вышел.

Мы остались вчетвером.

Баранов снова зевнул:

— Анна Павловна, вы тоже останетесь ночевать? У меня полно гостевых комнат.

Анна покачала головой:

— Спасибо, Иван Петрович, но я поеду домой. У меня завтра утром много дел по хозяйству.

— Как хотите. Велю запрячь коляску.

Он вышел в коридор, окликая лакея. Я остался в столовой с двумя женщинами.

Наступило тяжелое и давящее молчание. Елизавета смотрела на меня, не отводя взгляда. Анна разглядывала свои руки, сложенные на коленях.

Нужно что-то сказать. Что-то сделать.

Я встал, подошел к окну, глядя на темноту снаружи. Слышал, как шуршит платье Елизаветы, она тоже встала.

— Александр Дмитриевич, — произнесла она тихо. — Мне нужно будет поговорить с вами. Это важно.

Я обернулся. Она стояла в двух шагах, лицо бледное, глаза умоляющие.

— Я понимаю, — ответил я. — Давайте на днях. Я приеду после работы на стройке. Мы поговорим.

— Обещаете?

— Обещаю.

Она выдохнула с облегчением и кивнула. Затем повернулась к Анне:

— Анна Павловна, простите, я устала с дороги. Пойду отдохну. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Елизавета Петровна.

Елизавета вышла из столовой. Я слышал, как ее шаги удалялись по коридору, как хлопнула дверь комнаты.

Мы остались вдвоем с Анной.

Она сидела, по-прежнему глядя на свои руки. Я подошел, сел рядом на диван. Не слишком близко, но и не далеко. Расстояние, которое можно истолковать по-разному.

— Анна, — начал я осторожно.

Она подняла глаза. В них читалась боль, вопрос и сомнения.

— Она… она особенная для тебя? — спросила тихо. — Елизавета Петровна?

Я молчал, подбирая слова. Солгать? Сказать правду? Выбрать нечто среднее?

— Между нами было… кое-что. В Севастополе. После войны.

— Ты ее любил?

Проклятье. Прямой вопрос.

— Я… не знаю. Это было сложное время. Многое казалось иным, чем есть на самом деле.

Анна долго смотрела на меня. Потом тихо сказала:

— Она смотрит на тебя так, будто ты принадлежишь ей. Будто между вами нечто большее, чем просто воспоминания о госпитале.

Я сжал кулаки. Женская интуиция. Проклятая женская интуиция.

— Анна, я… Нам нужно поговорить с тобой. В другом месте, в другое время. Объяснить некоторые вещи. Прояснить ситуацию.

— Прояснить? — В голосе прозвучала горечь. — Что именно прояснять, Александр? — Она встала и расправила юбки. — Мне пора ехать. Коляска, наверное, уже готова.

Я тоже встал:

— Анна, подожди. Дай мне объяснить.

— Завтра, — сказала она, не глядя на меня. — Приезжай завтра. Тогда и объяснишь. Если захочешь.

Она направилась к выходу. Я пошел следом.

В прихожей Баранов помог Анне надеть накидку. Лакей стоял с ее шляпкой.

— Анна Павловна уезжает? — спросил Баранов. — Может, все-таки останетесь? Темно уже.

— Спасибо, Иван Петрович, но я поеду. Дорога знакомая, извозчик надежный.

Баранов кивнул, вышел на крыльцо провожать. Я остался в прихожей. Анна надела шляпку и поправила вуаль.

Повернулась ко мне. Лица почти не видно за вуалью, только легкие очертания.

— Я буду ждать тебя.

— Я приеду, — пообещал я.

Она вышла на крыльцо, спустилась по ступеням. Лакей помог ей сесть в коляску. Кучер тронул вожжами, лошадь двинулась. Коляска покатила по подъездной дорожке, скрылась в темноте.

Я стоял на крыльце, глядя ей вслед. Баранов рядом, закуривал трубку.

— Хорошая женщина, Анна Павловна, — сказал он задумчиво, выпуская дым. — Умная, порядочная. Достойная партия для любого мужчины.

Я промолчал.

Баранов затянулся снова, посмотрел на меня искоса:

— Александр Дмитриевич, вы меня извините, не мое дело, конечно… Но вы смотрите, не запутайтесь там. С дамами, я имею в виду.

Я повернулся к нему:

— Что вы хотите сказать, Иван Петрович?

Он пожал плечами:

— Да так, ничего особенного.

Он замолчал, затянулся снова. Потом добавил тихо:

— Выбирайте с умом, Александр Дмитриевич. Сердце хорошая штука, но голову тоже включать надо. Не хочу, чтобы вы наделали глупостей и потом жалели.

Я кивнул:

— Спасибо за совет, Иван Петрович.

— Да не за что. Ладно, пойду спать. Вы тоже не задерживайтесь, поздно уже. Может, все-таки останетесь переночевать? Комната есть.

— Нет, спасибо. Я поеду в город. Лучше там.

— Как хотите. Велю запрячь.

Через десять минут я сидел в бричке, нанятой у Баранова. Кучер погонял лошадь, мы катили по ночной дороге обратно в Тулу.

Темно, холодно. Луна выглянула из-за облаков, осветила поля бледным светом. Где-то вдали выла собака, протяжно и тоскливо.

Я сидел, закутавшись в сюртук и думал.

Бричка катила по ночной дороге. Впереди, за поворотом, виднелись огни Тулы.

Что случится дальше не знаю.

Но пока я еще держусь.

Еще держусь на этой тонкой грани между двумя женщинами.

Вскоре бричка въехала в город. Ночные улицы пустынны, только редкий фонарь освещал дорогу. Я закрыл глаза, откинув голову.

Утром я проснулся рано, с рассветом. Голова ясная, мысли четкие. Вчерашний ужин остался позади, неприятный эпизод, который нужно разрешить, но позже. Сейчас главное работа.

Умылся холодной водой, надел рабочую одежду. Матрена Ивановна принесла чай и черный хлеб с маслом. Я быстро поел, залпом выпил чай, взял портфель с чертежами.

Через полчаса уже ехал в имение. Старый кучер, что возил меня вчера, узнал и молча кивнул. Я откинулся на сиденье, прикрыл глаза. Два часа дороги это время подумать, спланировать день.

Осталось забить меньше половины свай. При нынешней скорости, восемь-десять свай в день, управимся за пять дней. Потом обвязка, заливка, три дня на схватывание раствора. Итого фундамент будет готов через восемь-девять дней. В срок.

С Елизаветой и Анной разберусь потом. Работа не терпит. Баранов платит деньги, ждет результатов. График плотный. Личные дела подождут.

Доехал до стройки. Рабочие уже собрались и ждали меня. Степан проверял ворот, Семен осматривал веревки после вчерашнего инцидента с заклинившей скобой.

— Доброе утро, — поздоровался я. — Приступаем. Сегодня цель забить самое меньшее восемь свай.

Работа закипела. Лошадь ходила по кругу, бабка поднималась и падала, сваи входили в землю. Я проверял каждую отвесом, следил за вертикальностью и давал команды.

К обеду забили четыре сваи. После короткого перерыва продолжили. К вечеру еще три.

— Семь за день, — подвел итог Степан. — Хорошо.

— Завтра столько же. Работаем до темноты, пока видно.

Я уехал в город. В мастерской Трофим заканчивал третий насос для пожарных. Гришка подметал пол. Я проверил работу, остался доволен.

— Завтра повезем, — сказал Трофиму.

Домой вернулся поздно, поужинал и лег спать. Мыслей о женщинах не было. Усталость, чертежи в голове, расчеты. Заснул мгновенно.

Следующие дни слились в один.

Снова на стройку с рассветом. Работа пошла еще лучше, рабочие вошли в ритм, действовали слаженно. Забили восемь свай. Семьдесят один всего.

Вечером отвез насосы. Крылов осмотрел, остался доволен, подписал приемку. Предложил новый заказ, большой насос.

— Через неделю начну, — пообещал я.

Вернулся в мастерскую, начал чертить новый насос. Работал до полуночи. Конструкция сложнее предыдущих, но выполнимо.

На следующий день Степан доложил, что леса для обвязки уже готовят, Баранов велел привезти брус, толстый и сосновый, по три аршина в обхвате. Завтра-послезавтра привезут.

— Хорошо. Как забьем последнюю сваю, сразу начнем обвязку.

Вечером работал над чертежами насоса. Трофим выковал несколько деталей, показал, качество получилось отличное.