«Приехали, — подумалось мне. — Только полиции и не хватало».

Я шагнул чуть в сторону от экипажа и поднял руки ладонями вперед. Чтобы потом никто не сказал, будто казак первым полез в драку с городовыми.

Франт уже поднялся. Брюки в грязи, полы сюртука тоже, цилиндр так и валялся у арыка. Он отряхивался и бормотал ругательства.

— Вы… вы видели⁈ — он даже сорвался на визг. — Этот… казак… он напал на меня! На меня, Алексея Петровича Брянчанинова!

Фамилию он выкрикнул так, словно она должна была решить все его проблемы.

«Отлично, — холодком полоснуло по спине. — Вот теперь точно влип. Похоже, это сын самого губернатора. Сходил за хлебушком, твою дивизию».

Городовые подлетели одновременно. Один — пузатый, с усами в разные стороны, второй — жилистый, с серой щетиной и прищуренными глазами. У обоих свистки на бечевках, сабли на боку.

Третьим, немного запоздав, подоспел человек в другой форме — с синим околышем. Я по погонам прикинул: унтер из жандармского отделения. Тот, что синий, первым дернулся к измазанному в грязи франту.

— Ваше высокородие, Алексей Петрович, что случилось? Кто посмел?..

— Да вот он! — франт ткнул в меня тростью, снова поднятой из грязи. — Этот мерзавец! Напал, оскорбил! Свалил меня на мостовую! Немедленно арестовать!

Пузатый городовой шагнул ко мне, даже не глядя толком.

— Оружие сдавай, казак, — буркнул он, уже тянулась к моему поясу. — Руки назад, шагом марш!

Я чуть отодвинул бедро, не давая ему ухватиться за шашку. Мой револьвер лежал в сундуке, и о его наличии, конечно, никто не догадывался.

— Спокойно, — сказал я ровно. — Давайте разберемся, кто на кого тут напал. Опросите свидетелей. Никакого нападения не было.

— Разберутся, кому положено! — рявкнул жилистый, заходя с другой стороны. Руки назад!

Он попытался заломить мне правую, но я не дернулся. Просто встал жестче, будто прирос к мостовой.

— Вы, если уж так торопитесь, — тихо сказал я, глядя пузатому прямо в глаза, — учтите.

Я медленно повернул голову, чтобы все слышали:

— Шашку у казака можно только у мертвого взять.

Говорил спокойно, почти шепотом. От этого, похоже, подействовало только лучше. Пузатый застыл, в глазах промелькнуло сомнение. С одной стороны, перед ним казак. А с другой — обычный подросток.

— Ты что, угрожаешь, казачонок? — жандармский унтер шагнул ближе, уставившись на меня.

— Я предупреждаю, — поправил я. — Чтобы потом в рапортах разного не понаписали. Вон, поглядите, свидетелей сколько вокруг. Опросите — и поймете, что никто на этого… гм, господина не нападал.

— Да вы что, ослепли⁈ — заорал Брянчанинов, голос сорвался. — Этого выродка вы слушаете⁈ Я же вам сказал, кто я!

— Петр Петрович, — зашептал жандармский, — вы извольте успокоиться. Мы все сделаем, как полагается…

— Как полагается⁈ — захлебнулся тот. — Как вам полагается, я знаю! Вы его немедленно обезоружьте и — в участок! А там по полной вкатите!

Городовые опять задвигались. Жилистый уже привычно взял меня за локоть, пытаясь развернуть к стене. Я не сопротивлялся, позволил себе сделать шаг, второй. Главное — чтобы руки от пояса подальше держали.

«Ладно, — прикидывал я. — Сейчас бойню здесь устраивать не в моих интересах. Придется, видать, в участок направляться».

— Господин городовой, прошу также свидетелей случившегося в участок препроводить. И в трактире находится мой сопровождающий из станицы. Мне тринадцать лет только исполнилось, — подчеркнул я последнее.

Знал прекрасно, что до четырнадцати лет по законам Российской империи я вообще являюсь недееспособным, и наказанию, если что случится, будет подвергнута семья. А вот через год мне бы вполне могли плетей выписать за оскорбление дворянина.

— Разберемся, — толкнул меня в плечо городовой, похоже, в направлении участка.

Противиться смысла не видел: сейчас мое сопротивление вполне могло сыграть против меня самого. Поэтому шагнул за городовым. Краем глаза отметил, как франт что-то тихо говорит второму полицейскому. Это мне не понравилось. Похоже, расследовать произошедшее никто не собираеться.

Городовой крепко держал меня за плечо и не сводил глаз, будто боялся, что я сейчас растворюсь в воздухе. Я шел ровно, не дергаясь.

Со спины слышались нагоняющие нас шаги второго. Он нарочно чуть отставал: если вдруг что — прыгнет мне на спину.

«Ну да, — подумал я. — Малолетнего преступника ведут, герои».

На месте происшествия осталось с пару десятков зевак. Они тянули шеи, кто-то крестился, кто-то ухмылялся, кто-то шептался. Но казаков среди них не нашлось, да и меня никто не опознал, иначе бы уже давно привели Якова из постоялого двора.

Несколько пацанов лет по десять бежали следом, переглядываясь и что-то шепча. На боку продолжала висеть шашка. И это, пожалуй, одна из проблем сейчас.

Если в участке у меня заберут клинок, вернуть его будет куда сложнее, чем выбраться из всей этой истории. Сейчас они видели только невзрачные ножны, но стоит кому-то присмотреться к стали, к клеймам… То у нее с большой вероятностью появится новый хозяин. И неизвестно, сколько народа придется вырезать, чтобы обратно вернуть.

А ставить крест на своем будущем мне вовсе не с руки. Воевать-то придется с очень непростыми людьми при должностях, а это…

Мы свернули с шумной улицы к небольшому мостику. Он был узкий, доски местами провисали. Под ним журчала небольшая речка Мамайка.

Городовой вел меня ближе к самому краю — ему так удобнее контролировать хулигана. Второй двигался сзади и время от времени косился на воду. Я сделал еще пару шагов, дождался, пока оба городовых на миг отвлекутся.

Метрах в трехстах от нас заорала какая-то баба. Пузатый дернулся, отвлекся на нее, что-то недовольно буркнул под нос. Второй тоже повернул голову.

Я этой секунды и ждал. Одним движением сорвал шашку с пояса, и она полетела в воду. Так это выглядело со стороны. На самом деле я переместил ее в сундук, а на дно полетела одна из трофейных, которую я снял в предгорьях с абрека и готовился продать.

Я даже улыбнуться не успел. Шашка ушла вниз, в мутную воду Мамайки. Падение оружия с моста и всплеск услышали все вокруг.

— Стоять! — заорал городовой так, словно это могло что-то изменить. — Ты что наделал, окаянный⁈

Он дернул меня за плечо, разворачивая к себе. Лицо раскраснелось, ус подрагивал. Я спокойно посмотрел ему в глаза.

— Ничего, — ответил. — Оружие свое прибрал.

Он даже рот приоткрыл от такого.

— Чё-о?

— Шашка родовая, — пояснил я, не торопясь. — В участок с ней идти не собираюсь.

Я дернул плечом, показывая на воду:

— Когда отпустите, приду, достану. Вон, и место запомнил.

За моей спиной зашуршали, второй городовой подался к самому краю, вглядываясь в воду. С лица у него мгновенно слетела скука. Глаза забегали, было видно, что уже строит планы, как ее достать самому.

— Ты, малец, больно хитёр, — сказал он. — Думаешь, спрятал?

— Думаю, что так, — ответил я.

Не стал я больше ничего говорить, хотя съязвить хотелось. Но включил логику и не стал еще злить городовых.

Пузатый зло фыркнул, глядя на меня:

— До участка дойдешь — там поговорим, казачонок. И за неповиновение… и за хищение оружия.

— Какое хищение? — искренне удивился я. — Мое оружие — где хочу, там и храню, — пожал плечами.

Сзади прыснул кто-то из зевак, тут же кашлянув, прикрывая лицо рукой. Второму городовому это явно не понравилось. Он оторвался от воды и медленно выпрямился.

— Пантелей, — сказал он первому, — веди этого умника дальше, разберемся.

Городовой толкнул меня вперед.

— Шагай, — пробурчал он. — Недалече осталось.

Минут через пять показалось одноэтажное здание участка. Стены когда-то белили, но местами штукатурка облезла, кирпич наружу полез. Над дверью — вывеска с облупившейся краской: «Полицейский участок». Во дворе — жердь для коней, привязанная парочка лошадей, сбоку стояла телега.