— Мир дому! — крикнул я.

Из-за печи вышел невысокий мужик в рубахе до колен. Рукава закатаны, лицо в копоти, глаза щурятся от жара.

— Здрав будь, вьюнош! Чего надобно?

— Вы Андрей Сазоновский?

— Он самый. А ты чей будешь?

— Григорий Прохоров, из Волынской. От Елисея Коновальца. Он сказал, вы черепицу хорошую делаете.

— Ну, коли от Елисея — проходи, — мастер улыбнулся и показал на лавку под навесом. — Гляжу, парень деловой, не болтать пришел, а по делу. Что строить собрался?

— Дом восстанавливаю после набега горцев. Двухкомнатный, да еще пристройки сделали. Ну и баньку во дворе. Задумал крыть черепицей, чтобы уж наверняка. И трубы нужны — для печей и для воды. Думаю, от ручья пустить самотеком.

Я протянул ему чертеж дома и бани, а ниже — как сам понимаю — описал устройство водяных труб.

— Воду в дом? Вот так затея… Редко кто о таком думает. Ну что ж, можно и так, — он сел рядом, достал кусок угля и начал чертить на обрубке доски.

На несколько минут ушел в себя. Потом прикинул вслух:

— Слушай, счет простой. Черепица у нас листовая, с выемкой, широкая. На твой дом и баню вместе надо две с половиной тысячи штук, с запасом. По пять рублей за сотню — оптовая цена. Выходит, сто двадцать пять рублей ровно.

Он прижал уголь к доске, добавил:

— Трубы печные — по рублю тридцать за штуку. Две возьмешь — итого два рубля с копейками.

— А водопроводные? — уточнил я.

— Толстостенные, обожженные. По шесть копеек за аршин. Сколько, говоришь, надо?

— Четыреста саженей, давай с запасом.

— Это на шестьдесят шесть рублей выходит, — прикинул он. — С обжигом и погрузкой выйдет под сто восемьдесят. Половину вперед, остальное — при получении.

Я достал кошель и отсчитал девяносто рублей. Мастер, взвесив монеты на ладони, кивнул.

— К обжигу приступим завтра, к исходу недели все будет готово. Как с доставкой решишь — пришли возчика. Только не тяните, глина сохнет быстро.

— Сделаю, — пообещал я. — А где взять котел под баню да задвижки к печи?

— То к Сурену на Подгорной ступай. Армянин, мастер на чугун. Делает и котлы, и плиты, и решетки. Скажешь, что от Сазоновского — уступит пару рублей.

Я поблагодарил, пожал ему руку. Он крепко сжал мою, загрубелую от работы ладонь, посмотрел в глаза:

— Дело у тебя правильное, парень. Черепица — не солома, век простоит. Бог в помощь.

Я кивнул, взял повод и вывел коня за ворота. Вдали гремел кузнечный молот, гудел базар. Пятигорск жил своей жизнью.

А я подумал, что в кармане осталось три рубля. Что-то я разошелся с покупками. Считай, все, что было, спустил, как еще на аванс хватило. Теперь непонятно, где денег на остаток брать.

А ведь еще хотел прикупить винтовку казнозарядную — да, видать, пока не судьба. Так бы продать портсигар серебряный, хотя и этого не хватит. Он хоть и без вензелей, да один черт — такие вещи больно приметные. Есть, правда, ружья горцев, но они недорого уйдут, да и с ними можно крепко попасть.

С деньгами я опростоволосился, а заднюю давать уже как-то не хочется. Это когда ж я снова в Пятигорск попаду? А осень быстро подберется — не успеешь и глазом моргнуть.

Я стал усиленно думать, перебирая в голове разные варианты, и, вспомнив, как на рынке поймали воришку, зло улыбнулся.

Вернувшись на постоялый двор, я оставил лошадь на постой и отправился на поиски укромного места. Неподалеку нашел пустырь и какой-то сарай — там и переоделся в старье: вытертая рубаха, рабочие штаны из сундука с заплатой на колене, простой кушак. Лицо специально не умывал — дорожная грязь делала меня менее приметным, даже еще немного размазал.

Шашку да ружье оставил в сундуке. Нож спрятал за пояс. Оставшуюся мелочь — по карманам, да простенький мешок за спину.

На базар вернулся уже под самый вечер. Народу было меньше, но все еще многолюдно. У первого попавшегося торговца купил жареных тыквенных семечек — хрустящих, с легкой горчинкой. Грыз их, не спеша прогуливаясь между рядами и делая вид, что присматриваюсь к товару.

На самом деле высматривал другое. В толпе всегда найдутся те, кто чужим добром промышляет.

Через полчаса заметил первого — пацан лет тринадцати, почти ровесник, юркий, с пустым взглядом. Он ловко срезал кошелек у зазевавшейся торговки и тут же растворился в толпе.

Вскоре увидел еще двоих — постарше, работали в паре. Один отвлекал, другой подсекал. Добычу при себе не держали, а сразу относили трем бугаям, стоявшим у мясного ряда. Те принимали краденое, не глядя, и складывали в обычный мешок, отходя для этого немного в сторону.

Я присел у лотка с напитками, взял кружку холодного морса и пирожок с капустой. Стоял, неспешно ел и наблюдал. Воры работали ровно, без сбоев. Мальцы сновали в толпе, а старшие принимали добычу, меняясь местами, чтобы не привлекать внимания.

Перед уходом купил за полтину отрез дешевой плотной хлопковой ткани темного цвета, почти черной.

К сумеркам воры зашевелились. Похоже, рабочий день подходил к концу, утомились грешные. Старшие, видать, перекинулись со шпаной парой слов и не спеша двинули с базарной площади. Я за ними следом, отставая на добрую сотню шагов, стараясь не выделяться.

Привели они меня к краю города, к маленькому одноэтажному дому за забором. Ворота плотно закрыты, окна глухие. Ни собак, ни признаков жизни. Идеальное место для укрытия краденого.

Я отошел на перекресток, сел на корточки у чужого плетня. Достал последний пирожок, медленно жевал, обдумывая план.

Стемнело быстро, как это летом на юге обычно бывает. Я достал купленную ткань и примерился, как обмотать ее вокруг головы, чтобы, не дай бог, никто меня не узнал. Всякое тут на такой малине приключиться может.

Подошел к забору, отыскал слабое место — одна доска подгнила и отходила от столба. Аккуратно отодвинул ее, протиснулся в щель и оказался во дворе. Все-таки есть некоторые преимущества у подросткового тела, прежний я бы никак не пролез.

Из окна сквозь закрытые ставни пробивался слабый свет. Краем глаза я увидел одного из знакомцев с базара — он сидел за столом, клевал носом. Видать, сейчас на стреме.

Дверь в дом была прикрыта. Изнутри доносился ровный храп. Я поддел лезвием ножа щеколду — та отъехала беззвучно.

«Беспечные варнаки. Интересно, что с ними такое произошло, что они вовсе ничего не опасаются», — мелькнуло в голове.

Толкнул дверь плечом — она подалась, пропустив меня в сени.

В первой комнате, за столом, подперев голову рукой, дремал один из бугаев. На столе рядом с его локтем лежала дубина, чуть поодаль — какой-то пистоль. Из-за перегородки доносилось мерное дыхание еще двоих — видно, спали крепко.

Я скользнул вдоль стены, избегая скрипучих половиц. Остановился у спящего. Левой рукой резко зажал ему рот, запрокинув голову. Правой — короткий, точный удар узким клинком под основание черепа, в место соединения с позвоночником.

Тело дрогнуло, выдав хриплый выдох, и обмякло. Я усадил его обратно, привалив к столешнице, будто он так и уснул. Кровь почти не пошла — удар был рассчитан так, чтобы перебить нерв и не задеть артерии. Навык еще из прошлой жизни. И сейчас память мне помогла.

Быстро осмотрел комнату. Кроме стола и лавок — сундук в углу, пара ящиков под окном.

В соседней комнате на кровати, судя по дыханию, спали мужчина и женщина. Мужик — видать, самый главный в этой банде, на базаре его сегодня не видел. Возможно, это тот самый Иван, или как там у них называется местный авторитет. Баба лежала к стене спиной.

Я собирался просто оглушить их, чтобы потом допросить главаря о тайниках и ухоронках. Бесшумно подобрался к кровати, уже занес руку с ножом, чтобы ударить рукоятью по виску…

И тут почувствовал, как нога задевает тонкую, словно струна, волосяную нитку, натянутую между ножкой кровати и гвоздем в полу.

Твою ж мать!

Наш обоз из четырех крепких, до отказа нагруженных возов двигался в сторону Волынской. Оставался примерно один световой день пути.