Съел в темноте последнюю лепешку, добытую у абреков, запил водой из колодца. Прежде чем рухнуть на сено, вызвал перед глазами сундук. Все на месте: шашка, ружья, нехитрые припасы. Лихорадочно пробежался взглядом по содержимому — нет, ничего не исчезло. Выдохнул. Эта способность, дедово наследство из XXI века, была пока единственной опорой в этом мире.

Я понял простую закономерность: чем чаще пользуюсь сундуком, тем сильнее устаю и потом приходится набираться сил, отдыхать. Раньше об этом даже не задумывался, а вот теперь понял. И еще — когда я убирал пса и того абрека, то ощущал сильную слабость, и кровь из носа шла. Видимо, при перемещении живых существ внутренней энергии тратится гораздо больше. Возможно, есть еще зависимость от размера, и от веса…

Уснул, как убитый, проваливаясь в черную, бездонную яму, так и не придя к окончательным выводам по поводу приобретенной способности.

Проснулся еще до рассвета от того, что все тело ломило и ныло, будто меня переехало тем самым обозом, от которого мы с батей отстали.

Вышел из сарая. В предрассветной мгле станица была тиха и пустынна. Где-то кричал петух, мычала корова. Воздух был чистый, прохладный, пахло дымком. Потянулся и пошел к колодцу — оправиться и привести мысли в порядок.

План был прост: продать вороного коня, купить припасов в дорогу, раздобыть нормальную одежду — портки и рубаха уже превратились в лохмотья, а убогие вещи абреков носить постоянно не хотелось, к тому же они слишком заметные. Если повезет — загляну в оружейную.

Федот, кряхтя, разогревал на походной печурке котелок с кашей.

— Бог в помощь! Базар когда начинает работу? — спросил я, подходя.

— И ты здрав будь, паря! — буркнул он, не оборачиваясь. — Кто как… Кто с зарей, кто к восходу. К полудню уж все кипит.

— А оружейные лавки тут есть?

Казак наконец повернулся, уставился на меня.

— Оружейные-то? Тебе на кой, паря? — в его голосе сквозило не столько любопытство, сколько привычное недоверие.

— Поинтересоваться… Может, прикупить что, путь-то не близкий предстоит, до Волынской.

— Гм… — Федот плюнул в сторону. — Есть, на главной, у цирюльни. Хозяин Семен, выкрест, да еще Игнатий Петров. Но все не дешево. Смотри, чтобы не объегорили — особенно Семен может. — На вот поснедай! — протянул он мне миску с пресной кашей.

Позавтракал, поблагодарил Федота за горячую пищу. Есаул Клюев мельком появился на крыльце, кивнул мне и скрылся внутри. Видимо, дел у него было по горло.

Как только первые лучи солнца позолотили маковки церквей, я повел своих лошадок к Базарной площади. Народ стекался на главную улицу; базар шумел: запахи сена, хлеба, дыма. По деревянным рядам, у гостиного двора, шла бойкая торговля.

Нашел конный ряд, привязал лошадей к шесту, сел на землю рядом, поджав ноги. Теперь придется ждать. Торговаться я не любил, но жизнь иногда заставляла.

«Продавать лошадь здесь — риск, — предупредил внутренний голос. — Ее могут опознать. Но что оставалось делать? Тащить за собой две лошади — глупо, да и деньги нужны. Придется рискнуть и надеяться, что никто всматриваться не станет.»

Покупатели подходили, оглядывали, щупали холки, заглядывали в зубы. Вороной нервничал, фыркал, что, конечно, не прибавляло ему цены.

— Резвый жеребчик! — говорил я каждому, — Горская порода, выносливый.

Через час подошел коренастый казак в потертой черкеске, с умными, быстрыми глазами.

— Почем твой вороной? — спросил он без предисловий.

— Сорок рублей! — выпалил я первую цифру, что пришла в голову, и тут же внутренне ахнул. «А почем тут вообще кони? Не продешевил ли?»

Казак усмехнулся в усы: — Побойся бога! Двадцать пять, паря!

— Тридцать! — уперся я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Он хоть и худой, но сильный, кровь знатная, ну а если откормить…

— Кровь… — фыркнул казак. — 27. И то из жалости к тебе.

Мы сошлись на 28 рублях, и он отсчитал мне монеты — тяжелые, серебряные. Я сунул их в карман, чувствуя тяжесть. 28 рублей… По меркам Гришкиной памяти — целое состояние. По прошлой жизни — гроши. Но это уже было что-то.

Теперь — за припасами. С гнедой лошадкой побрел по рядам. Купил две простые холщовые рубахи и такие же портки — хоть скинуть с себя эти лохмотья. Нашел сапоги — поношенные, но целые, всего за рубль с полтиной. Обновил портянки.

Там же, на базаре, в закутке скинул с себя осточертевшую грязную одежду, переоделся. Было бы хорошо сначала помыться, но на меня и сейчас косятся из-за вида, а мне еще покупки делать. Вдруг погонят или еще чего. Да и самому признаться стыдно оборванцем ходить.

Отправился за припасами: сухари, крупа, соль, кусок сала. Все это аккуратно упаковал в холщовый мешок, а потом, оглянувшись по сторонам, отправил в сундук. При себе оставил лишь краюху хлеба и немного сухарей. Еще удалось чая прикупить — сорт, конечно, не ахти, но уже что-то. Взял котелок, миску, ложку, простое, но теплое одеяло, кусок плотной материи для навеса да моток веревки с десяток саженей.

Выдохнул с облегчением. Теперь можно было и оружейную лавку глянуть.

Узнав, где найти оружейника у торговца калачами, я побрел по городу, ведя в поводу свою лошадку. Лавка нашлась в глухом переулке, пахшем кожей и оружейным маслом. На вывеске, с трудом разбирая буквы, я прочел: «Оружейных дел Мастер Игнатий Петров».

Внутри было тесно и сумрачно. С полок и со стен на меня смотрели приклады ружей и пистолетов самых разных систем и эпох. Воздух пах сталью, олифой и стариной. Из-за прилавка, опираясь на костыль, поднялся седой, жилистый старик.

— Чего тебе, хлопчик? — буркнул он, окидывая меня и мои свертки оценивающим взглядом. — Сдавать, что ли, принес? Иль чего нужно?

— Не сдавать, а менять, уважаемый! — постарался я говорить уверенно, разворачивая свои трофеи на прилавке. — Есть у меня мысли насчет оружия понадежнее. Ежели по цене сойдемся.

Мастер молча, нехотя, взял в руки первое ружье — то самое, что было у абрека. Осмотрел ствол, щелкнул курком, флегматично бросил на стол. Ничего не говоря, взял второе, что тоже от абреков досталось.

— Хлам! Стволы в плохом состоянии, вон тут кремень битый. Три рубля за это, ну и четыре за это, больше никак.

Потом принялся за третье — от Семена. Рассматривал его дольше, даже плеснул воды на полку и дунул в ствол, проверяя.

— А это получше будет, заграничное, редкое. Лет двадцать ему, не меньше, но работа добрая. За него дам семь.

Итого — четырнадцать целковых. Я кивнул, стараясь не показывать разочарования. Сумма, в общем-то, ожидаемая. Но хватит ли?

— А что у вас насчет винтовок казнозарядных? — спросил я, задерживая дыхание. — И револьверов? Ежели есть.

Старик хмыкнул, отложил костыль и, ковыляя, подошел к дальней стене.

— Казнозарядные? Мал еще для таких игрушек, — проворчал он, но все же снял со стойки длинную винтовку. — Вот, к примеру, винтовка Дрейзе. Немчура такими вооружается. Патрон унитарный, бумажный. Стреляет шустро, да только наш брат ей не доверяет, да и не пользует, почитай. Капризная, чистить ее чуть ли не после каждого выстрела требуется, разбирая. И стоит… — он посмотрел на меня, оценивая толщину моего кошелька, — пятьдесят шесть рублей. А других и нет у меня, да и цены на них кусаются. Надо оно тебе, казачонок? Да и револьверы дешевле тридцати рублей не будут стоить. Поэтому подумай хорошенько!

Я понял, что с моими капиталами нечего и думать о новом оружии. Решил, что оставлю себе ружье Семеныча, да припасы к нему возьму, а остальной хлам с абреков продам Игнату.

Я взял со стола ружье Семеныча.

— Ладно, тогда я одно оставлю, а эти два продам.

— С умом поступаешь, парень. Глядишь, послужит тебе еще оно, а там, глядишь, и на винтовку с револьвером скопишь.

Взял себе запас пороха — два фунта по пятьдесят пять копеек, свинца три прутка за сорок копеек, три дюжины пыжей за двенадцать копеек, пулелейку, масло для чистки. В общем, все, чтобы вообще было возможно пользоваться этим карамультуком. И еще крепкий охотничий нож в кожаных ножнах и прочный ремень. Приметил стоящий в углу кожаный ранец. Осмотрел его внимательно, довольно прочный и лямки удобные, это не какая-нибудь торба, а вещь. Сошлись на двух рублях.