— Я тут подумал… Хочу к основной хате две комнатки пристроить. Одну — для Аленки с Машей, другую — себе, под мастерскую. Чтобы инструмент да припасы какие было где складывать.

Трофим почесал затылок.

— Это дело. Места тогда всем хватит, — сказал он. Поднял с земли обгорелый прут и начал чертить им по земле. — Вот тут, гляди, стену если поперек поставим… А тут вход отдельный можно…

Мы склонились над импровизированным чертежом, как вдруг со стороны улицы послышался топот. К калитке подбежал запыхавшийся пацан, один из тех, что всегда крутился возле дома атамана.

— Григорий! Тебя атаман требует! Сейчас же! — выпалил он, едва переводя дух.

Все замерли. Трофим поднял на меня вопросительный взгляд. Я спокойно выпрямился.

— Ну что ж, — бросил я. — Пойду, послушаю, что там еще.

Я взял под уздцы ту самую оставшуюся гнедую лошадь с белой звездочкой во лбу и повел ее к атаману. Есаул Строев стоял посреди двора, о чем-то разговаривал с двумя казаками. Увидев меня с лошадью, замолчал и уставился на животину.

— Здрав будь, Гаврила Трофимыч, — поздоровался я, останавливаясь перед ним.

— Здоров, Гриша. А это зачем коня привел? — он кивнул на лошадь.

— Решил, может, в счет долга станичникам ее примете, — сказал я. — Да и по трофеям, наверное, вам доля положена, что-то я вчера на ночь глядя и не сообразил. Там ведь еще ружья были у каждого, да кинжалы.

Атаман хмыкнул, почесал затылок.

— Знаешь, Гриша, ты ведь пока к Кавказскому казачьему войску не приписан. По закону трофеи тебе и вовсе не положены. Но у нас, по правде, всегда их тому, кто добыл, оставляли. Так что эти трофеи — твои. А вот лошадку мы давай отгоним в Пятигорск, продадим. А деньги как раз начнем возвращать станичникам. У меня вот и список теперь есть, — протянул он мне бумагу.

Я глянул: там был список из двенадцати фамилий, и около каждой сумма в рублях. Всего выходило двести тридцать четыре рубля. Деньги немыслимые.

— Ни хрена себе списочек! — присвистнул я.

— Ты это, Гриша, не переживай, — продолжил атаман. — Я со всеми поговорил и решил всем из казны станичной возместить. А ты уж как сможешь, потом будешь возвращать. Так что не переживай, никто у тебя долг просить не станет. Все с пониманием. А первые трофеи пусть у тебя останутся. Еще за пленного тебе премия положена, десять рублей. — Он помолчал, покопался в кармане и протянул мне несколько монет.

Я взял деньги и, не считая, сунул их в кошель.

— Там пятнадцать рубликов, Гриша. Мертвого, Умара, уже забрали. Родичи утром объявились. Хоть до заката вчера не успели похоронить — у магометан это худое дело, но что поделаешь. Так что там еще пять рублей за него. А молодой-то, пленный, — племянник Умара, звать его Али. Мы его обменяем на наших, которых в набеге полонили. Так что особый тебе поклон, что живым оставил: девок станичных благодаря этому вернуть сможем, двух, а может, и трех.

— Добре, Гаврила Трофимыч, — сказал я.

— Так и порешили, — подтвердил атаман. — Ступай, Гриша, да смотри аккуратнее теперь будь. У этого ухореза Умара несколько братьев, больно лихих. Могут за родича мстить начать, лучше пока из станицы никуда не выезжай.

Я развернулся и пошел к своему двору, оставив лошадь атаману. В кармане позвякивали монеты — пятнадцать рублей. Не богатство, но уже что-то. И с долгами стало чуть легче: по крайней мере, понятно, сколько теперь должен отдавать. Если лошадь рублей за сорок уйдет, то останусь должен уже меньше двухсот. Много, конечно, но как-нибудь сдюжим.

Вернувшись к своему двору, я обошел хату по кругу. Смотрел на почерневшие стены, на груду мусора и думал: раз уж затеяли такую переделку, нужно постараться сделать все по уму.

Я хоть по прошлой жизни строителем не был, но в деревне прожил после увольнения долго. Так или иначе в своем доме ремонтом приходилось заниматься. Наверное, будь я в прошлой жизни городским жителем, сейчас бы мне все происходящее казалось и вовсе дикостью. А так, признаться, довольно много общего между этой жизнью и жизнью в начале XXI века в вологодской деревне.

Там у меня дом стоял на берегу Северной Двины. Виды были замечательные, вспомнил я, понимая, что скучаю. Здесь, на Кавказе, разве что с климатом проще: нет таких холодных зим, как на Вологодчине, но и своих нюансов хватает.

Почти у всех здесь был пол земляной (глинобитный), утоптанный до твердости камня. Это по факту просто утрамбованная земля. Под лавки да сундуки доски подкладывали, чтобы вещи сырость из земли не тянули. Такие полы периодически натирали глиной с золой для прочности. Для Гришкиной памяти это было привычно, а для меня — нет. Если летом такой пол был вполне ничего, то зимой от него заметно холодом тянуло. Поэтому я непременно хотел внести изменения. Решил — будем стелить деревянные.

Подошел к деду, сидевшему на лавке. Трофим как раз рядом стоял, о чем-то с ним разговаривал.

— Дед, а давай полы в новой хате деревянные сделаем? Не глиняные.

Дед поднял на меня удивленные глаза. Трофим фыркнул.

— С жиру бесишься, Гриша? Полы деревянные… Это ж сколько досок надобно? Да и холоднее они, на зиму поддувать будет.

— Зато чище, — уперся я. — И мыть можно. И смотреться будет куда как лучше. Я готов доплатить.

Трофим почесал затылок, глянул куда-то в небо. Он так всегда делает, как начинает шевелить извилинами. Будто в башке калькулятор стучит.

— Ну, если доплатишь… Доски выйдут рубля на четыре, может, пять — не меньше никак. Это вместе с крышей, считай.

— Заказывай, Трофим! Мне атаман премию выплатил за пленника, хватит.

Дед только хмыкнул, но не стал перечить. Видно, при Трофиме не хотел меня отчитывать. Работа тем временем кипела. Станичники разбирали остатки обгоревших балок. Пронька уже грузил мусор на телегу.

Я взял обгорелый прут и начал расчерчивать на земле понятный план будущей хаты — где основные стены, где пристройки, где перегородки.

— Стены из самана же будем? — уточнил я у Трофима.

— Из самана, — кивнул тот. — Глины тут рядом возьмем, соломы подмешаем. Дело известное. На всю хату, с пристройками, много глины уйдет, да еще много соломы.

Я слушал и думал, что еще можно улучшить. Взгляд упал на старый, покосившийся нужник в дальнем углу двора. Сортир уж точно хотелось по-человечески обустроить.

— Трофим, а давай и нужник новый сделаем. Такой домик из досок, чтобы его можно было перемещать. И яму под него Сидор пусть начинает копать.

— Перемещать нужник? — переспросил он, не поверив ушам. — Да ты, Гриша, рехнулся!

— Ну а что, гляди! — позвал я его.

Трофим подошел, и я объяснил, что хочу сделать. Начертил ему на земле простейшую конструкцию — небольшой домик с ямой под ним, чтобы можно было перетащить на новое место. Поставим его на толстые жерди. Такую конструкцию четыре крепких казака легко перетащат куда надо.

— Будем каждый год место менять — и запаху меньше, и земля удобряться станет.

Трофим смотрел на меня, будто я с луны свалился.

Но могучий Сидор уже заинтересовался.

— А это здраво, Гриша! — негромко сказал он. — Я выкопаю, покажи, где надобно.

Я потом подошел к тому месту, где хотел бы устроить ледник — глубокую яму, обложенную камнем внутри для хранения продуктов. Сидор кивнул — мол, понял. Такие ледники были у многих, но вот у нас, к сожалению, своего не имелось. А раз пока сюда холодильников не подвезли, будем делать то, что могем.

К полудню Аленка натушила мяса косули, по двору поплыл дразнящий запах. Я пошел умыться к деревянной лохани. Глядя на небольшую бочку с водой рядом, снова подумал, сколько же хлопот доставляет таскать ее каждый день от колодца.

Обернулся в сторону ручья, что протекал совсем рядом с нашим участком, и меня вдруг осенило. В голове сложилась простая, но отличная идея.

Обедали прямо во дворе — на свежем воздухе, под навесом, что Трофим с Мироном соорудили из жердей и куска ткани, которую я на базаре прикупил в Пятигорске. Солнце стояло высоко, жара сегодня лупила немилосердно. Алена накладывала кулеш с большими кусками хорошо протушенного мяса косули. Дед уже прихлебывал, ворча что-то себе под нос, Сидор шутил, а я сидел в тени и смотрел, как блестит на солнце вода в бочке у стены.