— Ну, деда, так тоже бывает, но в этот раз и правда буду тихо.

— Ай! — махнул он рукой. — Тебя же все равно не удержишь. Ступай, но осторожен будь, да и сильно не нагружайся, поберегись.

Ружье и припасы перебрал с вечера. Все у меня, конечно, было и так начищено неоднократно. Но по старой привычке еще раз перепроверил. В очередной раз перебирая фузею, что досталась мне от Семеныча, подумал, что не худо было бы ее сменить. Уж больно муторный процесс перезаряжания.

Вот бы обычную охотничью двухстволку — хоть тот же ИЖ-12 или ИЖ-27. Помнилось у меня в прошлой жизни такие игрушки были. А здесь до них еще очень далеко. Ижевский завод только лет через двадцать-тридцать начнет выпускать охотничьи ружья, да на Тульском оружейном лишь с начала века будут запущены серийные модели. Так что, если очень хочется, придется искать либо каких-нибудь кустарей, либо что-то импортное. Но вот как это устроить, пока слабо представляю.

Идти собрался налегке, поэтому и нацеливался на птицу. Можно, конечно, подсвинка и в сундук загрузить. Но кто ж поверит, что я один кабана дотащил?..

— Не-ет, — пробормотал я, перебирая револьвер Лефоше. — Нафиг лишние вопросы.

Алена собрала мне провизии на пару дней. В итоге вышел здоровенный, до отказа набитый сидор. Ладно, отойду от станицы подальше и перегружу все в сундук — тем более там у меня всегда в последнее время есть припасы на всякий случай.

— И куда тебя опять несет? — недовольно сказала она. — Хоть бы день полежал по-человечески.

— Да я недалеко, — успокоил я. — Туда, за балку, к ручью. Глядишь, дичи какой к столу добуду, пройдусь, хоть развеюсь немного.

Она вздохнула, но спорить не стала. Только пододвинула ко мне миску с кашей.

Вышел я затемно, когда над станицей только-только начинало сереть. Когда уже подходил к краю станицы, один за одним начали просыпаться петухи. Воздух был прохладный, свежий. Тянуло сыростью, висела низкая белая дымка, словно пар шел от земли. Я перебросил ремень ружья через плечо, подтянул пояс, проверил, чтобы мешок за спиной не болтался.

Махнул казаку на воротах.

— К ручью иду, Данила Степаныч, — сказал я. — Птицу погляжу.

— Смотри, не загуляйся, — буркнул он. — Горцы сейчас шныряют везде.

— Знаю, — поблагодарил я, кивнув.

Дорога в предгорья была знакома. Сначала вдоль огородов, потом станица осталась позади, начались выжженные солнцем луга. Трава уже не такая высокая, кое-где пожухла, но в низинах все еще зеленело, несмотря на приближающуюся осень.

Слева темнела полоса посадок, дальше — балка, уходящая к самым холмам. Туда-то мне и нужно было. Я свернул с дороги, пошел по протоптанной тропке.

Сапоги тихо шуршали по траве, где-то в кустах вспорхнула птица, пролетела с сиплым криком, видать, перепел или куропатка.

Чем дальше от станицы, тем тише становилось. Шум остался за спиной, впереди только стрекот кузнечиков. На склонах — кусты, кое-где редкие деревца, камни торчат, как зубы. Над всем этим уже начинало подниматься солнце.

До ручья я дошел, когда уже окончательно рассвело. Он бежал по самому дну балки, местами прячась в камышах и густой траве. Я присел на корточки, зачерпнул ладонью чистейшей воды, хлебнул и умылся.

Прошелся вдоль ручья, осматривая следы зверей. Когда нашел отметины, оставленные кабаньим семейством, остановился. Дерево росло на краю обрыва, корнями цепляясь за землю. Под ним, внизу, как раз проходила звериная тропа, да и судя по перьям птица, видать, здесь тоже появляется.

Все вещи уже успели переместиться в сундук, поэтому я был налегке. На нижней ветке устроился поудобнее. Спина к стволу, ноги свесил вниз. Ружье положил поперек колен, стволом в сторону тропы, чтобы только осталось вскинуть.

Из-за листвы меня снизу почти не видно. Если не знать, что я тут, и не догадаешься. Сначала сидел, прислушиваясь. Решил, что сегодня ограничусь птицей, если повезет. На суп, на жаркое — и без кабана нормально проживем.

Просидел я так практически без движения, считай, часа два. За это время лишь раза три прикладывался к фляге с квасом. Ноги уже от не особо удобного сидения затекли, и я решил, что стоит перерыв сделать.

Слез с дерева и отошел от водопоя немного в сторону. Место хорошее, если я прямо здесь начну лагерь разбивать, то потом никакой зверь еще несколько дней на это место не подойдет. Поэтому спустился шагов на пятьсот вниз по ручью, подобрал небольшую полянку в тени раскидистого дуба и стал готовить лагерь. Сначала вырыл небольшой бездымный костерок. По возможности внимания хотелось не привлекать. Затем стал кашеварить. Стандартное блюдо в походных условиях — это кулеш. Вот им и занялся.

— Похоже, сегодня без добычи останусь, — тихо сказал я, помешивая ложкой в котелке.

Ну, если и так, то сильно не расстроюсь. В принципе просто хотелось обстановку сменить. Варево начинало тихо булькать, из-под крышки тянулся слабый запах сала. Легкая дымка от костра сразу расползалась вдоль земли, не поднимаясь высоко.

Знатно подкрепившись, я разместился под деревом, постелив под спину бурку. И задумался на какое-то время. В голове крутились мысли по поводу того, что со мной произошло за последнее время. Надо признать, что события были слишком уж активные, и я больше морально, чем физически, от них устал. Да и это чертово ранение…

Гоняя в голове мысли, я незаметно для себя потянулся к своей шее, вытащил из-за пазухи деревянного сокола — свистульку, которая по словам деда принадлежала нашему пращуру Алексею Прохорову, а тому досталась от предка из совсем седой старины.

«Все-таки с именем интересное совпадение», — подумал я, поднеся ее к губам.

Дунул в свистульку. Раздался мелодичный свист, который я как будто когда-то уже слышал. Не успел я сосредоточиться на звуке, как непонятно откуда прямо на мою голову спикировало какое-то существо.

Этот бешеный пернатый комок не унимался и вцепился в мою щеку, разодрав ее в кровь. Все произошло настолько молниеносно, что я даже не успел смахнуть это существо с лица. Когда я, наконец, ухватил птицу обеими руками, она уже угомонилась и перестала биться. Казалось, успокоилась только после того, как попробовала моей крови.

Я осторожно отвел птицу от лица и уставился на нее. Когти цепко впились в рукав, желтые глаза смотрели прямо на меня, не мигая.

«Сапсан?..» — мысль всплыла сама собой.

Птица была еще молодая. Крылья уже в перьях, но на затылке и у шеи торчал пух, как у несмышленого подростка. Размером — чуть больше вороны, в две ладони помещалась. По рисунку оперения и форме головы я вспомнил картинки из прошлой жизни. Этому соколу недель шесть-восемь, не больше. Совсем недавно из гнезда вылетел.

— Вот те на, — пробормотал я. — Охотник называется…

Держа сапсана одной рукой, я прижал его к груди, стараясь не придавить крыло. Вторая рука потянулась к щеке. Пальцы тут же стали липкими от крови. Щека саднила так, будто меня ножом полоснули.

— Красота, — выдохнул я.

Стер кровь ладонью, посмотрел на пальцы и машинально потянулся за свистулькой. Она все так же висела на груди. На светлой, гладкой поверхности размазалась тонкая красная полоска. Как только кровь попала на нее, меня передернуло.

Возникло ощущение, будто кто-то ударил меня в грудь и одновременно выдернул землю из-под спины. Звук ручья стал глухим, цвета смешались и поплыли, трава вокруг будто потускнела, а сама свистулька в моей руке, наоборот, стала слишком четкой.

— Ох ты ж, мать честная… — только и успел выдохнуть я.

Сознание на секунду поплыло, как после удара по голове. Пальцы ослабли сами собой. Сапсан вырвался, будто и не был только что спокойным. Когти скользнули по моей груди, он оттолкнулся лапами и рванул вверх.

Я успел лишь краем глаза увидеть, как он, чуть не врезавшись в ветку, развернулся в воздухе, хлопнул крыльями и набрал высоту. Секунда — и птица уже над поляной, против солнца. Темная точка с распахнутыми крыльями начинала парить в потоке воздуха.