Сходил к ручью. Он журчал в нескольких шагах. Наполнил флягу и котелок. Чистая тряпка у меня всегда была с собой, еще немного пришлось срезать с рубах горцев. Им все равно уже перед девками не красоваться.

Развел небольшой костерок рядом с тропой. Пока огонь разгорался, промыл раны водой. Пыль, тканевые ворсинки, запекшаяся кровь — все это нужно было убрать.

Раненый застонал, дернулся, когда вода попала в рану. Глаза приоткрылись, но тут же опять закатились.

— Лежи, лежи, — буркнул я. — Потерпеть надобно.

У меня в сундуке была фляжка с водкой на такой случай. Смочил тряпку и обработал края ран как мог. Запах спирта ударил в нос, перекрыв на время все остальные.

Внутрь глубоко лезть было нечем и не хотелось. Главное — очистить вокруг, стянуть и остановить кровотечение. Потом туго перетянул плечи полосами ткани, проведя их крест-накрест через грудь и спину. Так, чтобы руки были чуть прижаты, а плечевые суставы не болтались. Получилась грубая, но надежная повязка. Пара узлов, еще один виток — и кровь почти перестала сочиться.

Он дышал тяжело, но ровно. Лоб влажный, температура, похоже, начинала подниматься. Я подложил под голову скатку из свернутой бурки. Сам плеснул ему на губы чуть воды, потом каплю другую — водки, чтобы хоть как-то привести в чувство.

— Эй, живучий… — тихо сказал я. — Давай помирать не спеши, мне тебя еще до станицы переть.

Он что-то невнятно пробормотал по-горски, потом выдал одно слово с сильным акцентом:

— Вода…

— Вот тебе раз, — ответил я, поднося флягу.

Самым сложным оставалось одно — как их всех погрузить на коней. Тела горцев придется тащить в станицу, так уж принято. Вспомнил старый способ и хотел было уже используя перекинутую через ветку веревку лошадью поднимать тела в воздух. А потом хлопнул себя по лбу.

На кой, спрашивается, тогда мне моё хранилище? Да, голова будет кружиться, но это же фактически неживые существа. В общем, решил пробовать. В итоге управился за час. К сожалению, первый эксперимент был неудачным. Тело абрека, когда я вывалил его из сундука, шмякнулось рядом с лошадью. Но в итоге руку набил, и всё вышло отлично. Увязал тела крепко на двух лошадях. Получилось грубовато, но зато надёжно. Никто никуда убежать точно не сумеет.

Осталось погрузить раненого на третьего коня, и это тоже оказалось непростым делом. С мертвыми я уже разобрался, но раненого нужно было уложить так, чтобы не добить его по дороге. И при этом он не свалился где-нибудь на ухабе. А с ним использовать сундук не выйдет.

Сначала подвел к нему самую спокойную лошадь. Та немного косилась, но после сухарей терпела. Я присел, просчитал, с какой стороны удобнее поднимать. Потом просунул руку ему под спину, другой рукой подхватил под колени.

— Поехали, богатырь, — сквозь зубы сказал я, поднимаясь.

Спина сразу отозвалась болью. Раненый был тяжелый, аж руки затряслись. Понял, что закинуть его никак не смогу. Пришлось поступать как и раньше. Положил на коня черкеску, снятую с убитого горца, чтобы поменьше страданий испытал раненый. Перекинул веревку через дерево, сделал обвязку и лошадью поднял бедолагу.

Затем завалил корпусом на седло, выровнял. Стал укладывать его боком, чтобы он не лежал грудью прямо на седле. Пропустил ремень через грудь и бедра, привязал к луке и зафиксировал сзади.

Получилось, что он полулежит на боку, прижатый к седлу и не может скатиться. Руки у него и так были прижаты повязками, так что лишнего движения не должно быть. Проверил, дернул за ремни, покачал его — держится.

Конечно, перед погрузкой всех, кроме раненого, я тщательно их обыскал. Что с бою взято… Мне еще надо долги возвращать атаману. С путника я ничего не забирал, только ослабил пояс и поправил одежду, чтобы ткань не давила на повязки.

С горцев снял три шашки, четыре неплохих кинжала, денег в общей сложности сорок рублей серебром с мелочью, дульнозарядный пистолет, три ружья, состоянием похуже, чем мое. Ну, естественно, пояса, подсумки, да и припасы на лошадях имелись кое-какие и запасная одежда. Еще глянул на коня раненого горца, он уже отходил, все-таки решил прибрать с него седл и седельные сумки, в хозяйстве сгодятся.

Всего теперь у меня было три лошади: две под мертвыми и одна под раненым. Везти придется всех.

Решил немного передохнуть перед дорогой и достал остатки вчерашнего жаркого из подсвинка. Оно было горячим. В сундуке продукты не портятся и сохраняют ту же температуру.

— А вот и наш попугай! Привет, Хан! Вот когда что-то таскать надо, от тебя помощи не дождешься. А как брюхо набить — так ты первый в очереди! — хохотнул я, доставая на камень пару кусков свежей печени из сундука.

Сапсан, естественно, ничего мне не ответил, а сразу набросился на еду.

Увязал животных цугом и направился в путь.

— Ну что, граждане, абреки и не очень! — пробормотал я. — Марш-бросок до станицы объявляю открытым. Кони сделали первые неуверенные шаги.

Тела горцев покачивались, раненый изредка тихо постанывал в бреду. Я медленно повел их по тропе в сторону станицы. В голове уже крутилось, что я скажу деду, есаулу и всем прочим, при виде такого каравана.

«Главное — довезти живого, — подумал я. — А там будем разбираться, кто он, откуда, и зачем за ним три горца носились».

Я сидел распаренный на веранде и пил чай. Алена сделала замечательные пироги с мясом из добытого подсвинка, и теперь они залетали на ура, насыщая молодой организм.

Горячий пар с дубовым веником практически избавили меня от накопившейся за последние дни усталости. Я огляделся вокруг. Возле хаты дед о чем-то разговаривал с Аленой. Доносился лошадиный храп из-под навеса.

Я невольно хмыкнул, вспоминая, как меня встречали в станице.

Когда я только показался на подъезде с таким караваном, народ стал мигом выходить на улицу, будто на партийное собрание. Бабы из-за плетня таращились, пацаны, провожая меня шушукались. Из разных мест доносились голоса:

— Гриша идет!

— Гляди, гляди, сколько коней, вот же Прохоров!

— Вон, абреки мертвые…

У ворот уже ждал дед. Он стоял, опираясь на клюку, нахмуренный. Увидел тела на лошадях, скривился и покачал головой.

— Ну, Гришка, — только и выдал. — Тихонько, говоришь, схожу?

Я пожал плечами:

— Сам рад бы рад без приключений обойтись, деда, но, как видишь.

Сначала отвез тела к атаману. Так положено было. Во дворе у Строева уже ждали два казака в годах и писарь. Возле коновязи чинили телегу.

— Опять ты с добычей, Гришка, вот неугомонный! — Атаман посмотрел на меня, прищурившись. — Рассказывай.

Я коротко пересказал, как было: погоня, выстрелы, раненый путник. Писарь шуршал бумагой, старательно выводя каракули пером.

— Лошадей, — кивнул атаман на трофей, — тогда забираю в счет долга?

— Отправлю, как в прошлый раз, в Пятигорск, — продолжил атаман. — Там их шустренько пристроят, ну а потом тебе скажу, сколько осталось.

— Да, Гаврила Трофимыч! Куда мне столько скотины? Продавайте с седлами сразу. А ежели у казаков станичных у кого с лошадкой проблемы, так можете и здесь оставить. Рассчитаются, не спеша потом с вами.

— От это дело говоришь, казачонок! Вон у Ереминых Сашке и Михаилу к службе пора готовиться, а с деньгой туго. Ну а тут не оставим безлошадными казаков.

Оружие оставлю? — спросил я.

— Забирай конечно, — махнул он рукой.

— На кой тебе столько, никак войну затеял?

— Да что ты, атаман! — хохотнул я, — тоже потом продать в Пятигорске. Винтовку хочу казнозарядную, а она стоит недешево, вот и собираю потихоньку.

Атаман лишь хмыкнул, провел руками по густым усам и махнул рукой, мол делай как знаешь.

— А где раненый?

— На нашем дворе он, Аленка его сейчас пользует. Состояние тяжелое, но глядишь выкарабкается.

— А кто он вообще?

— Сам толком не понял, — признался я. — Одежда горская, а вот на лицо больше на полукровку смахивает. Похоже то ли отец, то ли мать русские были. Как на ноги встанет, надеюсь, расскажет, и пусть решает куда дальше.