Купил огненных припасов. А вот винтовок казнозарядных в этот раз не было: оба пятигорских оружейника сказали, что приезжие офицеры намедни все разобрали. Ну, зато сделал запас патронов к Лефоше — сто пятьдесят штук взял. Взял бы и больше, да лишнего внимания привлекать не хотел, да и было их не сказать, что много. Еще купил капсюлей и все нужное для зарядки Кольта.

Город жил своей шумной жизнью, а я старался быть просто наблюдателем и ни во что не ввязываться. Два раза Степан Михалыч баню топил «по заказу». Прогрелся я отлично, банька у него знатная, хоть и по-черному.

На пятый день Сазоновский прислал сказать, что заказ готов. Черепица и трубы были аккуратно уложены и упакованы в солому. Я лично проверил каждую связку, каждую трубу — все было целое, добротное.

Все купленное у Сурена тоже находилось в мастерской Андрея, так что грузились в одном месте.

Погрузка заняла все утро. Харитон со своими помощниками работали споро, без лишней суеты. К полудню я верхом и обоз из четырех возов тронулись в путь.

Сидя на своей лошадке и глядя на дорогу, я прикинул итоги. Черепица и трубы — сто девяносто рублей. Чугунные изделия — двадцать четыре рубля. Одежда — тридцать пять рублей. Оплата возчикам — двенадцать рублей. Крупы, соль, специи да сладости для дома — восемь рублей. Итого — двести шестьдесят девять рублей.

Из суммы, взятой у бандитов, у меня оставалось сто тридцать семь рублей пятьдесят копеек серебром, сто десять рублей кредитными билетами и пятьдесят рублей ассигнациями.

Последние выводят из обращения еще с 1843 года, при Канкрине реформа прошла. Но на Кавказе, да и на прочих окраинах, они все еще встречаются. Правда, берут их не все и неохотно.

Деньги по местным меркам большие. И светить ими совсем не хочется. Вопросы у станичников могут появиться, а где вопросы — там и зависть. Мне, по большому счету, плевать, но я в Волынской жить собираюсь.

Станица встретила нас привычными запахами сельской жизни. Почти такими же, как в деревне на Северной Двине, где я жил последние годы в XXI веке. Разве что свежее. Ну и никто дрова бензопилой не пилил, да трактор грязь не месил.

Первым наш караван заметил Пронька, тащивший воду из колодца. Он так вытаращил глаза, что ведра едва не выронил.

— Батя! — закричал он. — Глянь, Гришка с возами едет!

Из-за плетня вышел Трофим, вытирая руки о портки. Увидел груженые телеги, медленно покачал головой.

— Ну ты даешь, Гриша… И черепицу достал, и трубы… Думал, брешешь.

Соседи стали подходить, перешептывались, разглядывали поклажу. Я слез с лошади, чувствуя их взгляды. Кумушки у колодца зашушукались, кивая в мою сторону.

Решил кое-что пока не выгружать: казан, мангал, кресло. Лишние вопросы ни к чему.

Подошел к деду, сидевшему на лавке у сарая.

— Вернулся, дедушка.

— Вижу, — хрипло отозвался старик. — Ну и добре.

Кликнул Аленку. Она, увидев меня, прибежала довольная и сразу запорхала, как бабочка: стала еду раскладывать по мискам, да еще огонь разводить. Не знали ведь, когда вернусь, вот и не готовили на такую ораву.

Соседи мимо плетня нет-нет да и прохаживались, поглядывая на возы. А мы со станичниками да возчиками принялись разгружать, сперва разбираясь с трубами и черепицей. Поломать дело нехитрое, поэтому не торопились и укладывали ровно. Потом все чугунные изделия занесли в хату.

Когда ближе к вечеру все разошлись, я решил одарить близких. При всех не хотел гусей дразнить — мало ли… Позвал Алену и Машеньку. Девчонки вышли из сарая, смущенно потупившись.

— Держите, — протянул я Алене сверток с платьем и платком. — Это тебе.

Она развернула, глаза загорелись.

— Гриша… Спасибо! — она набросилась на меня и запрыгала, как маленькая.

Для меня эта девица такой и была, признаться. Я-то себя чувствовал уже пятидесятилетним мужиком, хоть подростковые Гришкины гормоны никуда и не делись.

— А это тебе, — дал Машеньке синее платье в цветочек.

Девочка прижала обновку к груди, прошептала:

— Спасибо, братец.

Дед получил жилетку и новую папаху. Примерил, покрутил головой.

— В самый раз. Спасибо, внучек.

Как-то сразу стало тепло на душе. Близкие радовались, и на миг показалось, что беда, постигшая этих людей, чуть отступила. Мне было чертовски приятно их порадовать. Сделать хоть чуточку счастливее.

Пока девчонки убежали наряды мерить, я подсел к деду.

— По деньгам вышло удачно, — тихо сказал я, садясь рядом. — На базаре с одной бандой столкнулся. Пришлось поучить уму-разуму — вот они и поделились нечестно нажитым. Еще и осталось немного.

Дед молча смотрел на меня своими пронзительными глазами. Потом неожиданно хмыкнул, покачал головой и хлопнул меня по плечу:

— Сам цел — и то хлеб. А что варнаков проучил — то дело завсегда богоугодное.

Остальные покупки и трофеи с бандитской малины я пока оставил в сундуке. Незачем светить все сразу.

На следующее утро работа закипела. Мирон нашел в соседней станице готовый сруб для бани из сосновых бревен — чуть побольше, чем я хотел, но сгодится. Банька выйдет три на четыре метра, считай.

С самого утра этот сруб начали доставлять на телегах — по несколько бревен за раз. Как очередная телега подъезжала, станичники хватали бревна и перетаскивали на двор, укладывая в правильной последовательности. Мирон-плотник командовал процессом.

— За черепицу браться будем? — спросил Трофим.

— Да, — кивнул я. — Сначала крышу, потом за воду возьмемся.

Я ходил с железным прутом, размечая, где копать канаву для труб. Земля там была ничейная — и коровы пройти могли, и люди. Решил класть трубы поглубже, на аршин минимум, а сверху прикрыть деревянными щитами.

Мирон, между приемкой сруба для бани, командовал Трофимом и Пронькой — они начали укладку черепицы. Работа спорилась. К вечеру пятого дня крыша была полностью готова.

Дом преобразился. Теперь смотрелся совсем по-другому, крыша сильно выделялась на фоне других хат. Стены снаружи начали белить известью — и вид лучше, и от сырости защита. Внутри штукатурили глиной с соломой, потом тоже побелили. Получилось светло и чисто.

Тут я и хлопнул себя по лбу: про стекла забыл.

Подошел к Мирону:

— Со стеклами беда. Забыл я про них.

— Ничего, справим, — успокоил плотник, улыбнувшись. — В стене проемы оставили, рамы деревянные поставим. Есть у меня небольшой запас — хватит.

Он уже мысленно все раскладывал по полочкам:

— Стекло вставим в рамки, щели паклей забьем, замажем. Снаружи наличники прибьем, сверху козырек от дождя. Для зимы вторые рамы сделаем — тепло держать будут. Не переживай, казачонок! — хохотнул он.

Я смотрел на свой дом, на крышу, что теперь надежно укрывала от любой непогоды, и впервые за долгое время почувствовал, что постепенно все налаживается в этом новом для меня мире.

Многие дела уже были сделаны, времени стало побольше.

Вот и август наступил — первая неделя к концу подходит. Я наконец выкроил время для тренировок и решил, что пора приводить себя в порядок.

Тело мальчишки вроде крепкое, но выносливость уже пару раз подводила. Да и сил порой чувствую, что не хватает. Каждое утро я стал начинать с пробежки. Вставал еще, когда петухи только собирались будить станицу. Легкий завтрак — кружка кваса да ломоть хлеба с солью — и вокруг станицы.

Первый день дался тяжело. Дышал ртом, под левым ребром кололо. Перешел на счет: три шага — вдох, три шага — выдох. Через версту отпустило. Пыль поднималась за спиной, прохлада держалась, пока солнце не показалось.

К третьему, а потом и к четвертому кругу ноги становились ватными — останавливался, выравнивал дыхание. Возвращался во двор мокрый и окатывал себя водой. Каждый день понемногу прибавлял дистанцию.

По моей просьбе Мирон сколотил во дворе турник. Перекладину выточил из дубовой жерди, обжег и ободрал шкуркой, чтоб занозы не цеплять. Столбы вкапывали вместе с Трофимом, по колено в землю, с мелкими камнями — утрамбовали как следует. Крепко вышло.