Аркадий Иванович сглотнул, его грудь болезненно дёрнулась. Я явно нажал на больное воспоминание, которое заставило главу рода Захаровых ёкнуть. Он точно помнил, чем закончился мой последний поединок на этой земле, и теперь именно он мог стать ответственным за гибель своего верного слуги.

— До первой крови, — выдавил Аркадий Иванович, и в его голосе прозвучала не злость и уж тем более не ярость, а усталая, старческая уступка.

— Как скажете, — вежливо поклонился я с почти придворной учтивостью, от которой меня наверняка хотелось придушить. — Противники определены, условия оговорены. Давайте не будем заставлять наших людей ждать дольше.

Маленький спектакль подходил к концу. Теперь начиналось главное действие.

Мои слова послужили щелчком, открывающим клетку. По двору пробежал нервный гул. Аркадий Иванович, не говоря ни слова, резко кивнул Емельяну. Слуга до этого момента стоял как вкопанный у стены и лениво наблюдал за происходящим.

Вот только Емельян вдруг преобразился. С него спала сонная апатия, как будто её никогда и не было, массивная фигура напряглась, а в маленьких, глубоко посаженных глазах вспыхнул огонёк — смесь ярости и решимости.

Я никогда и не думал, что поединок с ним будет лёгким.

Стражники Захаровых, не дожидаясь приказа, бросились расчищать площадку перед главным домом, оттесняя зевак среди слуг и образуя живое ограждение.

Я взглянул на отряд. Ни у кого из моих соратников даже не было сомнений в моей победе. Ярослава подмигнула мне, Соловьёв вообще невозмутимо продолжал разбираться со списком, Иван сел на край телеги и стёр со лба пот, явно намереваясь использовать мой поединок как перерыв в работе. Только Олаф сделал несколько шагов мне навстречу.

— Смотри не убей его, — были единственные слова, которые мне сказал однорукий.

Я улыбнулся, кивнул и вошёл в образованный стражниками круг. Земля под ногами была неровной, утоптанной сотнями ног, с небольшими кочками и вмятинами. Идеальная площадка для того, чтобы использовать грязный стиль. Я надеялся, что и враг понимал это.

Емельян скинул накидку, оставшись в простой потертой кольчуге, отливающей тусклым стальным цветом.

Он вынул из ножен меч — не аристократическую шпагу, а широкий тяжёлый клинок, предназначенный для рубки, а не фехтования. Он взвесил его в руке и сделал два коротких размашистых взмаха, со свистом рассекая воздух.

Каждое движение отдавало грубой, неотёсанной силой, а в глазах Емельяна не проскользнуло больше сочувствия, как в тот раз, когда он отдал мне свою накидку. Он больше не видел перед собой тощего паренька, которого конвоировали в цепях. Только врага рода Захаровых.

Я же стоял неподвижно, руки лежали на эфесах моих собственных клинков — надёжных и универсальных. Я не делал никаких разминочных движений, моё тело было моим оружием, и я успел досконально узнать его лимиты. Вместо того чтобы смотреть в лицо Емельяну, я скользил взглядом по его стойке, положению ног, по тому, как он держит меч. Зря он сделал несколько взмахов. Теперь я примерно представлял его рабочую дистанцию.

Мой мозг начал отсекать всё лишнее: разговоры зрителей, бледное лицо Лены в дверях, две фигуры в окнах поместья и пыль, поднятую в воздух.

Аркадий Иванович, не сходя с места, неожиданно бросил:

— Начинайте!

Емельян не заставил себя ждать. Он сорвался с места, как медведь, разбуженный от спячки. Его первый удар оказался мощным, режущим движением сверху вниз, призванным раскроить меня пополам. Воздух завыл. Я сделал короткий шаг вбок, позволив его клинку с грохотом врезаться в землю как раз там, где я стоял мгновение назад. Грязь и пыль взметнулись вверх фонтаном.

Емельян с удивительной скоростью, не теряя темпа, вырвал меч из грунта и тут же нанёс диагональный удар. Грубая, неотразимая сила заставила клинок просвистеть в полпальце передо мной. Я отскочил назад, чувствуя, как горячий ветер от лезвия опаляет лицо.

Емельян бросился вперёд с новой силой и даже не думал замедляться. Я же отступал и петлял, используя каждую кочку и неровность, чтобы нарушить его баланс. Мои шаги были осторожными, экономными, его взмахи — тяжёлыми и размашистыми.

— Стой и дерись, трус! — прорычал он, раздражённый моей тактикой.

Несколько стражников вокруг засмеялись. Пусть их смех и был несколько нервным, но прозвучал он ободряюще для Емельяна. И он снова атаковал серией мощных ударов.

Взмах по вертикали заставил меня отскочить в сторону, а вот следующий удар уже пришёлся на мои клинки. Зазвенела сталь, и в стороны разлетелись искры. По моим пальцам ударила отдача, заставив их на миг онеметь. Емельян надавил на клинок всей своей массой и силой.

Ни я ни он не успели еще толком устать. Потому Емельян просто-напросто давил на меч всей своей дурью, а на его лице заиграл хищный оскал. Он сделал небольшой подшаг, мои клинки медленно, но верно, приближались ко мне. А вместе с ними и сталь вражеского палаша.

Емельян краснел от натуги, но давил и давил. Вот только я видел в его глазах осмысленное удивление — разве мог худой паренёк сдерживать натиск великана?

— Да побей уже его! — крикнул кто-то из слуг.

Этот крик, видимо, стал последней каплей. Емельян разорвал наше противостояние и с рыком, собрав все силы, сделал замах для очередного сокрушительного удара, который должен был положить конец бою.

Его меч пошёл вверх, готовясь описать широкую дугу. На одно мгновение Емельян раскрылся. Я не стал бить в корпус — его защищала кольчуга, и уж тем более не бросился назад.

Всё, что мне было нужно, это одно неверное движение противника. Вместо отскока я резко рванул вперёд, прямо под линию его атаки. Моё движение было столь стремительным и неожиданным, что Емельян просто не успел среагировать. Дичь, которая всё время убегала, вдруг сама шла в его объятия.

Емельян с силой обрушил клинок вниз, но я был слишком близко. Я со всей силы врезал в навершием клинка в его запястье, прямо в кисть.

Раздался глухой костный хруст, больше похожий на звук ломающихся ветвей. Емельян взвыл от боли, его пальцы, державшие меч, рефлекторно разжались, а удар так и не достиг меня. Его клинок с оглушительным лязгом шлёпнулся на землю, подняв облако пыли.

Но я уже не смотрел ни на меч, ни на Емельяна. Вторым клинком я резко, почти без замаха, хирургическим движением ударил прямо по кольчуге. Кольца в месте соединения порвались, я услышал глухой выдох Емельяна.

Я отскочил на два шага назад, заняв боевую стойку. Наше столкновение заняло всего лишь несколько ударов сердца. Вот только Емельян стоял передо мной, сжимая свою травмированную руку. Он посмотрел на свой клинок на земле, а затем перевёл взгляд на свою кольчугу. Он провёл пальцами по кольчуге там, где пришёлся удар, и на них осталась алая, яркая кровь, выделяющаяся на фоне серых колец и пыльной земли.

Если бы он надел под кольчугу плотный гамбезон, то мой удар мог и не достигнуть его плоти. Или если бы сама кольчуга была крепче и новее. Но Емельян, несмотря на все его боевые качества, уже давно не участвовал в настоящих боях и явно не ожидал сегодня столкнуться в поединке со мной. Да и за экипировкой следил не так рьяно, как раньше.

Во дворе больше не было шёпота, голоса слуг, да даже дыхания. Никто не ожидал такого финала, или еще толком не понял, что произошло. Бой длился совсем недолго и завершился одним точным, небрежным на невооруженный глаз движением.

— Первая кровь, — произнёс я спокойно, и мой голос прозвучал оглушительно громко в этой тишине.

Емельян сжал обмякшую кисть, его дыхание было прерывистым и хриплым. Его мощь, испытанная в десятках боёв, оказалась обращена против него самого одной лишь холодной точностью.

Стражники Захаровых замерли с каменными лицами и не особенно понимали, что им делать. А вот Вороны и мой отряд явно ощущали торжественность момента, но при этом не нарушали её никакими криками, вздохами или лишней радостью.

Я видел боковым зрением, как Ярослава улыбалась, а на лице Ивана застыло почти детское изумление. Даже Соловьёв забыл о свитках и своём привычном скепсисе и смотрел на развернувшуюся сцену с откровенным интересом.