Дверь скрипнула и закрылась за нашими спинами, и нас поглотила тишина. Громов зажёг свою ауру так, чтобы мы не заблудились в потайных коридорах. Хотя мне даже в кромешной темноте не нужен был свет.

Двигались мы достаточно быстро. Иногда приходилось идти гуськом, согнувшись в три погибели, а свод заставлял вжимать голову. Время от времени я слышал, как сзади глухо ругался Соловьёв. Иногда наоборот, камень вокруг отступал, и мы шли по просторному коридору. Правда, в лицо то и дело лезла липкая паутина, а где-то в темноте шуршали крысы. Под ногами хрустел мелкий камень, и каждый шаг отдавался эхом.

Я старался дышать коротко и ровно, но стены то и дело сжимались.

В какой-то момент сзади донеслось прерывистое, старательно контролируемое дыхание Соловьёва.

Наконец впереди показался слабый след тусклого лунного сияния. Громов замедлил ход и потушил ауру. Он поднял сжатый кулак. Мы замерли, вжавшись в стены. Громов почти бесшумно скрылся в проёме и через некоторое время подал знак двигаться дальше.

Когда я вышел наружу, то, несмотря ни на что, с удовольствием вдохнул холодный ночной воздух. Мы выползли по одному, замирая и вглядываясь в темноту. Отряд находился на склоне, значительно выше основного лагеря мятежников.

Внизу, на огромном плато, раскинулось настоящее море огней. Я, похоже, не до конца осознавал масштаб происходящего штурма.

Десятки костров были похожи на мотыльков в ночи, и они освещали бесчисленные силуэты палаток, повозок и сложенного в кучу оружия. Это был не хаотичный стан, а хорошо организованный военный лагерь. В темноте мелькали дозоры, был слышен отдалённый гул голосов, ржание коней и лязг железа. Внизу было войско, превосходящее защитников по численности в несколько раз.

И в этом муравейнике найти шатёр мага оказалось… на удивление легко. Он выделялся и был гигантским. Уж точно больше чем все остальные палатки. Тёмная ткань была вышита сложными, мерцающими в темноте серебристыми узорами, которые складывались в руны. Это была магическая защита. Сам шатёр стоял на небольшом возвышении, чуть в стороне от остальных палаток. Вокруг него дежурили мятежники и особенно рьяно ходили караулы.

— Видите? — чуть слышно, одними губами прошептал я, указав пальцем в сторону шатра.

В ответ остальные молча кивнули. Все понимали, что цель была совсем недалеко. Дальше началось самое сложное — скрытное движение по вражеской территории.

Мы даже не шли, а ползли, вжимаясь в холодную землю, используя каждый бугорок, каждую впадину, каждый куст в качестве укрытия. Трава была влажной, и вскоре я промок до нитки. Холод пробирался под одежду, но он был последним, о чём я думал.

Звуки лагеря доносились в ночи чётко и ясно. Где-то вдалеке рявкнула собака, и Громов замер. Он был нашим проводником, так как лучше остальных знал всю местность вокруг. Послышался вскрик часового, но это оказалась пересменка.

Мы подбирались опасно близко к лагерю. Несколько раз мы вжимались в землю и камни и ждали, пока мимо пройдёт патруль мятежников. Медленно, метр за метром, мы продвигались вперёд.

В отличие от остальных, я чувствовал себя в ночи как рыба в воде. Мои глаза без проблем выхватывали фигуры патрулей, очертания палаток и местность вокруг. Здесь, снаружи, я дышал легко и двигался непринуждённо, а мышцы, несмотря на движение ползком, налились новой силой.

Громов вновь замер, и я вместе с ним. Совсем недалеко прошёл часовой. Он громко зевнул и пробормотал что-то своему напарнику.

Мы ползли долго, пока не достигли небольшого, поросшего колючим кустарником и усеянного камнями возвышения. Оно было похоже на естественный курган. Это было последнее укрытие перед открытым пространством, отделявшим нас от лагеря. Но самое главное — с этого кургана открывался идеальный вид на мерцающий узорами шатёр.

Путь до кургана занял ещё несколько долгих минут. Мы вползли меж камней, как змеи, и замерли. Позиция оказалась хорошей, даже лучше, чем я мог надеяться.

Правда, расстояние до шатра было явно шагов сто, не меньше. Рабочая дистанция для выстрела из лука для ратника и смертельная для арбалета.

Я бесшумно указал Соловьёву на его место, и мы распределились полукругом так, чтобы Громов с Ярославой прикрывали фланги. Мы же с Соловьёвым лежали чуть поодаль друг от друга. У каждого из нас была прямая видимость на цель.

Настал самый ответственный момент. Соловьёв, бледный как полотно, занял небольшую нишу между двумя камнями. Его дыхание стало частым и прерывистым. Он слегка приподнялся на локтях и принялся готовить лук.

Его движения были немного скованными. Он проверил тетиву и натянул её. По небольшим суетливым движениям я чувствовал, какая буря бушует у него внутри. Раздался тихий щелчок открывающегося футляра. Он достал стрелу, и алый наконечник, испещрённый серебристыми рунами, казалось, поглощал сам лунный свет. Пальцы Соловьёва скользнули по тетиве, и он замер, ожидая момента для выстрела.

Пока он возился, я сделал своё дело. Достал арбалет и положил его на холодную землю. Следом зарядил его, а рядом лёг еще один из тяжёлых болтов. Я накрыл своё оружие и болт краем своего плаща. Теперь они были просто тёмным пятном в тени, неотличимым от камня.

Моя страховка была на месте.

Началась самая тяжёлая часть плана — ожидание. Все замерли в полной, абсолютной неподвижности. Мы стали частью кургана, холодными камнями в ночи.

Соловьёв лежал в своей нише и не сводил глаз с шатра. Он казался высеченным из мрамора, только по лёгкому подрагиванию я понимал, что он волновался.

Ярослава же притаилась и напоминала хищницу, готовую к прыжку. В ней бушевал азарт и энергия, а зелёные глаза горели холодным огнём, постоянно метаясь от шатра к окружающему пространству и обратно.

Громов, единственный, кроме меня, почти слился с ночью. Не было слышно даже его дыхания.

А в лагере тем временем царило спокойствие. Жизнь в стане врага текла своим чередом. Они не знали, да и не могли подозревать, что несколько пар глаз следят за ними из ночи. С каждым мгновением ночи напряжение медленно нарастало. Туманов с добровольцами уже должен был быть на позиции и готовиться.

Так мы и лежали, ожидая своего шанса. Я ещё раз взглянул на Соловьёва. Он одними губами повторял свою мантру.

— Не промахнусь, не промахнусь.

Это был его способ побороть волнение.

Наконец, с другой стороны лагеря раздался сдавленный, глухой вопль. Он тут грубо оборвался. Следом звон стали ударил в тишине так, что он был слышен даже с нашего удалённого кургана.

Затем, как по сигналу, с другого конца лагеря в воздух взметнулся столб пламени. Это был не сигнал, а настоящий пожар. Яркий и яростный огонь погрузил упорядоченный лагерь мятежников в хаос.

— Началось, — прошептала Ярослава, её голос был хриплым от долгого молчания.

Лагерь, ещё мгновение назад погружённый в сон, превратился в растревоженный муравейник. Из палаток высыпали сонные, полуодетые мятежники. Они махали руками в сторону пожара, кричали что-то невнятное, хватались за оружие и бежали вперёд. Командные голоса тонули в общем гуле неразберихи. И сквозь нарастающий рёв я услышал далёкий, но яростный клич.

— За Белоярск!

Я прогнал чёрную ауру по телу и внимательно пригляделся к эпицентру хаоса и увидел горстку фигур, едва различимых в отблесках пламени. Они двигались как единый механизм. Воины Туманова рубили и кололи с отчаянной, обречённой яростью.

Один за другим мятежники падали на землю бездыханными телами. Туманов и его люди шли на верную смерть и выжимали из каждого мгновения максимум. Даже небольшой отряд дозорных оказался разбит воинами из Белоярска, и на мгновение показалось, что этот небольшой отряд вот-вот прорвётся вглубь лагеря.

Но иллюзия длилась недолго. Появились офицеры мятежников. Они принялись строить солдат в боевые порядки. Численный перевес делал своё дело. Атака Туманова, такая яростная в начале, начала захлёбываться. Отряд старых волков замедлился. Они сделали своё дело — подняли тревогу, отвлекли внимание.