— Потерпи, друг, сейчас перевяжем,тебя — произнес я, мысленно матеря себя на чем свет стоит за то, что не подумал даже о такой простой вещи, как материал для перевязки. Понимая, что время утекает сквозь пальцы, стремительно метнулся в шатер в надежде там найти какой-нибудь кусок полотна.

В шатре горела небольшая маслянная лампадка, и это позволило осмотреться.

Надежда оправдалась, и я сразу наткнулся на несколько сложенных горкой переметных сумок, на которых сверху лежала какая-то длинная полотняная рубаха.

Схватив её, я услышал негромкое, но яростное мычание и, осмотревшись, увидел, а скорее угадал какое-то шевеление за перегораживающей шатер тканевой ширмой. Заглянув за нее я обнаружил там извивающуюся связанную девчонку с кляпом во рту.

На то, чтобы разрезать ей кинжалом верёвки на ногах и руках, понадобился миг, после чего я велел ей идти на улицу, на автомате подхватив лежащие там переметные сумки, от веса которых даже крякнул непроизвольно, и все так же быстро выскочил на улицу. За пару минут я разорвал найденную рубаху и перевязал Степку.

Попутно с перевязкой пришлось командовать освобожденными, велев им двигаться в сторону зарослей, откуда мы пришли, при этом пообещав, что я их скоро догоню и выведу в безопасное место.

К окончанию перевязки к нам со Степаном подъехал и Дмитрий, ведя в поводу сразу штук пять груженых переметными сумками лошадей.

Зло зыркнув на него, я подумал: «вместо того, чтобы заняться спасением товарища, он хабар собирал», а вслух рявкнул

— Быстро Степку на лошадь и увози его отсюда. Встретимся завтра ночью в месте, где сейчас плот стоит.

Для того, чтобы взгромоздить Степана на лошадь, понадобилось пару секунд, он в принципе сам смог со стоном на неё забраться.

Ребята ещё только начали уходить, когда я метнулся к убитому мной татарину, снял с него пояс, накинув его на себя, сунул в ножны саблю, которую людолов держал в руке, выскочив из шатра, затем подхватил переметные сумки, что затрофеил минутой раньше и направился вслед за пленникам к опушке кустарника.

Только и подумал при этом, что жадность — это заразно. Мне бы ноги сейчас унести, а я ещё и про трофеи думаю.

И десяти шагов не успел сделать, как за спиной услышал пыхтение, отчего чуть штаны не намочил, резко развернулся и судорожно дернул из-за двух поясов сразу пистолет. Хорошо, что он застрял, и я его не мог достать, а то ещё пальнул бы в девчонку, которую освободил в шатре.

Несмотря на не самую простую ситуацию — со стороны идущего в темноте боя раздавался все более громкий топот копыт — я сам не понимаю, как не заржал.

С виду хрупкая девчонка смогла прихватить из шатра сразу три пары переметных сумок и сейчас, пыхтя как паровоз, тащила все это добро на себе, накинув одну из них на шею и две удерживая в руках.

Разговаривать было действительно некогда, поэтому только и бросил ей коротко:

— Брось это все и беги быстрее, ждать не буду.

Увидел ещё, как она покачала головой и припустил что есть сил к кустарнику.

Всё-таки Святозар был прав, мне и правда кто-то ворожит, иначе то, что татары не ломанули напрямую в лагерь, а начали его сначала охватывать со сторон, что дало нам побольше времени на то, чтобы укрыться в кустарнике, не объяснить.

Я успел к появлению людоловов вывести беглецов на тропу, и мы даже смогли маленько углубиться в заросли, что позволило скрыться от чужих глаз.

О том, как вёл этот табор к реке, даже вспоминать не хочу, это был эпический квест. То, что никто из нашей толпы не покалечился, сохранив глаза в целости и сохранности, иначе чем чудом не назвать.

Повезло, потому что все время пути луна светила как прожектор, будь иначе и спрячься она за какое облако, вряд ли удалось бы обойтись без неприятностей, а так справились.

Правда, это была только часть пути и, как выяснилось довольно скоро, не самая тяжёлая.

Беда в том, что плот у нас не самого большой, и столько людей поместиться на нем не могло. Так что пришлось укладывать народ в прямом смысле слова штабелями. При этом все усложнялось тем, что нам с мужиком нужно было как-то стоять по краям, чтобы была возможность грести, благо хоть большую часть пути удавалось толкать плот вдоль берега, стоя по пояс, а где и по шею в воде. При том толкать мне пришлось самому, как выяснилось, плавать никто из бывших пленников не умел.

Сложнее всего было выгрести против течения в месте, где я утопил ногая возле сваленного в воду дерева, вот уж где мы с мужиком убились, пока преодолели это препятствие.

К ручью, по которому нужно подниматься к моему личному убежищу, добрались уже в предрассветных сумерках, и там идти стало легче и тяжелее одновременно.

Легче, потому что мужик толкал плот как бульдозер, не чувствуя усталости, а тяжелее из-за нависающих над руслом ручья многочисленных веток, не зацепиться за которые у лежащих горкой беглецов вариантов не было. Вот и приходилось останавливаться чуть не на каждом шагу, чтобы освободить того или другого страдальца.

Честно сказать, слушая непрерывные жалобы и причитания освобожденных женщин, пусть и высказанных шёпотом, я зарекся в будущем заниматься освобождением пленниц, это же страх божий, иначе не назвать.

Даже мужик, которого, казалось в принципе не возможно вывести из себя, настолько он был терпеливый, спокойный и даже, наверное меланхоличный, и тот к концу пути так рявкнул шёпотом на девчат, велев помолчать хоть немного, что с соседних деревьев взлетели перепуганные насмерть птицы.

Я сразу попросил его больше так не делать, потому что ещё раз-другой так шепнет и нас точно найдут.

Когда наконец добрались до нужного места, сил у меня не осталось совсем.

Была мысль оставить здесь беглецов и, соорудив из камыша подобие шляпы, чтобы замаскировать голову, переплыть реку и наведаться в общее убежище, чтобы выяснить, как прошло нападение, но не стал даже думать в эту сторону. Слишком устал.

Свалился на землю и несколько долгих минут вообще не шевелился, словно медуза, настолько сильно расслабился.

Жаль, что счастье длилось недолго. Не успел народ покинуть плот, как посыпалась тьма вопросов от всех сразу, притом задавались они чуть не с претензией. Например, таких:

и что мы теперь делать будем в этих дебрях?

— Когда к людям пойдем.

— А как нам домой вернуться?

Я слегка потерялся от такого напора, а потом, почувствовав, что начинаю заводиться, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы сдержать эмоции в узде, и тихо произнес:

— Не меньше суток вам придётся провести здесь. Ведите себя тихо, днем огонь разжигать нельзя, дым может выдать, и лучше бы вам вообще весь день проспать. Следующей ночью я пойду осмотрюсь в округе, тогда и скажу вам, когда выйдем к людям. Сейчас покажу, где схрон с припасами, там есть немного сухарей, которыми вы сможете утолить чувство голода. Следующей ночью уже приготовите нормальную еду, пока так.

Выдержал небольшую паузу, вглядываясь в глаза окружающих, и продолжил:

— Очень прошу понять одну простую истину. Вам здесь никто ничего не должен, поэтому недовольство свое оставьте при себе. День-два, и я выведу вас к людям, там уже сами сможете решать, как вам жить дальше. Пока же вы здесь, под моей защитой, делайте, что говорю, иначе можете угодить обратно в руки людоловов, они сейчас не так уж далеко от нас.

Как ни хотелось снова упасть на землю и не двигаться, но пришлось собираться с силами и идти вскрывать схрон. Он был в десятке шагов, но его при этом никто не обнаружил, хорошо я его замаскировал.

По пути позвал с собой мужика, как бы для помощи, а на самом деле хотелось узнать, кто он такой, что людоловы его забрали с собой вместе с семьёй, ведь обычно, как мне известно, они так не делают.

Оказывается, Илья, так звали этого громилу, был кузнецом, и когда налетели татары, забаррикадировался в доме, где собирался биться до конца, но не пришлось. Среди татар нашёлся человек, знающий русский язык, и Илья сдался без боя, когда ему пообещали не разлучать его с семьёй и забрать с собой всех скопом. Пожалел детей с женой, поэтому и оказался среди полона со всем семейством.