Он отрывается от своего стейка, смотрит на меня внимательно, выжидающе.
— Но я должна быть с вами честна, - продолжаю, глядя ему прямо в глаза. На всякий случай мысленно скрещиваю пальцы. - Моя жизнь сейчас… очень-очень сложная. У меня много работы, много ответственности. И есть определенные трудности, личные обстоятельства, которые требуют всего моего внимания.
Делаю паузу, подбирая слова. Как сказать ему, не обидев? Как дать понять, что дело не в нем, а во мне? Хотя, если быть до конца честной, дело именно в нем. Точнее, в его сыне.
— Я просто… я не готова сейчас к ухаживаниям. К свиданиям. К новым отношениям. Я ничего не могу предложить такому мужчине, как вы. И было бы нечестно с моей стороны давать вам ложную надежду.
Я замолкаю, выложив все карты на стол. Теперь его ход.
Форвард-старший слушает меня, не перебивая. На его лице - ни тени разочарования или обиды. Только все то же спокойное, проницательное внимание.
— Майя, - говорит он после небольшой паузы, и его голос звучит мягко, снова как будто слегка снисходительно. - Я все понимаю. И ценю вашу откровенность. Но позвольте мне тоже быть с вами честным.
Он откладывает нож и вилку, складывает руки на столе.
— Все то, что вы перечислили, - работа, трудности, обстоятельства, - это все не настоящая причина. Это просто удобный фасад, за которым вы прячетесь от жизни. Я прав?
Прямо сейчас я понятия не имею, что ему ответить. Но Форвард продолжает без моей реплики.
— Настоящая причина сидит вон там, - он едва заметно кивает в сторону балкона, даже не поворачивая головы. - Не так ли?
Меня будто ошпаривает кипятком. Он все-таки знает, что Слава здесь. Он все видел с самого начала. И все это время просто играл со мной.
Наблюдал, как я барахтаюсь в своей лжи, пытаясь сохранить лицо.
— Я… - Пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле.
— Не нужно, - он легким жестом останавливает мое невнятное мычание. - Я не собираюсь лезть в вашу жизнь. И уж тем более - в жизнь своего сына. Он взрослый мальчик, и сам вправе выбирать, с кем ужинать и с кем ломать себе жизнь. Просто хочу вас предупредить, чтобы вы не тешили себя напрасными иллюзиями… Вячеслав - не из тех, кто ломается под женщину. У него на первом месте - идея, а уже потом - все остальное.
— Разве? - вырывается у меня, с намеком на то, что я своими глазами видела его перед Вольской на одном колене с кольцом.
Форвард, конечно, прекрасно понимает, куда я клоню. Слегка сокрушенно качает головой и, окончательно потеряв интерес к стейку, отодвигает его на край стола.
— От Вячеслава требовалось только одно - соблюдать правила, выполнять свою часть работы, но… Он же бунтарь. Он всегда думает, что прогнет мир под свои «хотелки». Чем закончилась его самонадеянность, я полагаю, вы тоже в курсе.
— Тем, что он перестал быть Форвардом, а стал - Дубровским?
— Еще один бунт - не более, - дергает плечом Форвард, как будто речь идет о постороннем человеке. Как будто это в порядке вещей - взрослый сын, отказывающийся от фамилии отца и всех ее исключительных привилегий. А потом его взгляд становится серьезным, почти жестким. - Я просто хочу, чтобы вы знали, Майя - я никуда не спешу. Я очень терпеливый человек. И умею ждать. Так что готов дать вам время разобраться со своими «обстоятельствами».
— Павел Дмитриевич, спасибо, конечно, за откровенность, но, боюсь, я не трофей.
— Разве? - Он вскидывает бровь, всем видом давая понять, что у него есть парочка убийственных аргументов против.
— Я редко меняю свои решения, - продолжаю отбиваться, хотя это просто смешно - в играх, предполагающих засады и ловушки, он явно на две головы выше меня.
— «Редко», - повторяет, как будто смакует это слово. - Значит, все-таки меняете.
Я собираюсь с мыслями, чтобы придумать какой-то более весомый аргумент, но в этот момент четко ощущаю жжение где-то в районе своего плеча.
Это взгляд.
Он прожигает спину, затылок, кожу. Тяжелый, пристальный, почти физически осязаемый.
Я не смотрю вверх. Я боюсь. Но это точно Слава. Он нас заметил. Он на нас смотрит.
Что он видит? Женщину, ужинающую с его отцом? Деловые переговоры? Свидание?
Кожа под платьем начинает гореть, будто на нее вылили кислоту.
Дыхание сбивается.
Мне срочно нужен воздух.
— Простите, - мой голос передавливает до шепота. - Мне нужно отойти на пару минут.
Я вскакиваю из-за стола, едва не опрокинув бокал с водой. Не глядя на Форварда. Даже не дожидаясь его ответа, почти бегу в сторону дамской комнаты, чувствуя на себе два взгляда - один, холодный и насмешливый, из-за стола, и второй, обжигающий и колючий, - с балкона.
Дверь в туалет кажется спасением. Я влетаю внутрь, толкаю за собой тяжелую дубовую дверь. Здесь тихо, прохладно, пахнет дорогим мылом.
Подхожу к мраморной раковине, опираюсь на нее руками и смотрю на свое отражение в зеркале.
Кисло усмехаюсь - вот сейчас я точно не выгляжу как женщина, которая отлично проводит время на свидании
Включаю холодную воду, подставляю под струю запястья, немного брызгаю на лицо. Ледяные капли стекают по шее, забираются под воротник платья, заставляя поежиться и слегка «протрезветь».
Какого… черта, вообще?
Я свободная женщина, я не обязан ни за что отчитываться, тем более перед человеком, который ужинает со своей бывшей невестой на романтическом, блин, балкончике! У меня может быть десяток причин для встречи с Форвардом, и все они могут касаться исключительно работы. Потому что я, в конце концов, продолжаю держать на контроле все, что касается параллели взаимодействия с госаппаратом, даже если формально Резник меня от этого отстранил. А вот для встречи Славы и Вольской, очевидно, может быть только одна причина - свидание, черт подери!
Дверь за моей спиной открывается. Бесшумно, почти беззвучно.
Я поднимаю голову, ожидая увидеть в зеркале лицо какой-нибудь пришедшей поправить макияж женщины.
Но в отражении - Слава.
Стоит в дверях - высокий, мрачный, с губами, сложенными в тонкую нитку. Рубашка на нем расстегнута на три верхние пуговицы, открывая вид на ключицы и начало татуировок.
Он смотрит на меня. Не на мое отражение. На меня.
И в его серебряных глазах - пепел.
Двигается ближе, отчего я инстинктивно задерживаю дыхание, почему-то чувствуя себя щепкой, которую это цунами снесет к хренам.
Дверь за ним закрывается с тихим, зловещим щелчком, отрезая нас от остального мира.
— Что за хуйня, Би? - он не повышает голос, но вопрос оглушает.
— Это женский туалет, если вдруг ты не заметил.
— Ага, так охуел, разглядывая, как ты с ним ужинаешь, что, блядь, ослеп!
Делает шаг ко мне.
Я инстинктивно разворачиваюсь, хочу отодвинуться, но упираюсь бедрами в мраморную стойку раковины.
— Ты со своей бывшей вообще-то, Дубровский! - на эмоциях выплевываю в ответ. - Дай угадаю - вот вы точно обсуждаете защиту природы и устройство двигателей внутреннего сгорания!
Он подходит ближе.
Между нами меньше места, чем нужно его руке, чтобы до меня дотронуться. Бросаю взгляд на дверь, но Слава отрезает пути к отступлению - зажимает меня в клетке своих рук, упираясь ими по обе стороны моих бедер в холодный, гладкий мрамор. Господи, мы так давно не виделись лицом к лицу, что я начала забывать, какой он высокий, и что рядом с ним я как будто теряю весь свой объем, а пространство начинает ему подыгрывать, сужаясь как будто именно под его размеры. Слава крадет мой воздух, заполняя взамен собой, своим запахом и потрескивающим напряжением.
— И так, подружка, - его голос, низкий и хриплый, вибрирует в оглушительной тишине дамской комнаты. Ирония настолько очевидна, что я чувствую себя поглаженной против шерсти, - поделишься, по-дружески, какого хуя вообще происходит?
— Сразу после того, как ты, дружбан, расскажешь, почему ужинаешь с бывшей невестой, - парирую я, и сама удивляюсь, откуда в моем голосе берется этот яд. - Решили обсудить общее трагическое прошлое, ммм? Вернуться к истокам?
