— А обычные разумные?

— Обычные разумные страдают. Но их мнение никого не интересует. Они — расходный материал для удовольствий и прибылей элиты.

Вернувшись в мастерскую, Алекс долго не мог заснуть. Он думал о системе, которую наблюдал сегодня. Она была отвратительной, но логичной. Каждый элемент выполнял свою функцию, каждый участник получал свою выгоду.

Хатты получали деньги и удовольствие от власти. Часть элиты получала недоступные в цивилизованных мирах развлечения — наркотики, удовлетворение извращенных потребностей, возможность причинять боль безнаказанно. Чиновники получали взятки и доступ к запретным удовольствиям. Контрабандисты получали работу. Корпорации отмывали здесь деньги и решали проблемы с конкурентами. Даже политики, которые хотели быть честными, были вынуждены участвовать в коррупционных схемах, чтобы хоть что-то сделать для своих избирателей.

Единственные, кто не получал ничего — это те, кого система перемалывала. Семьи, разрушенные работорговлей. Дети, исчезающие во дворцах извращенцев. Планеты, опустошенные наркотрафиком. Молодые люди, попавшие в долговое рабство. Разумные существа, ставшие пищей для каннибалов.

Но система была устойчивой именно потому, что страдания этих разумных были скрыты от глаз тех, кто мог бы что-то изменить. А те, кто видел страдания, либо не имели власти для изменений, либо сами были частью системы, либо получали от нее выгоду.

За окном продолжала пульсировать жизнь Нар-Шадаа. Где-то корусантский сенатор наслаждался услугами совсем юной рабыни, купленной на аукционе за сто тысяч кредитов. Где-то хатт получал физическое удовольствие от чужой боли, смакуя крики жертв. Где-то контрабандист грузил спайс для доставки столицу, зная, что наркотики убьют тысячи людей. Где-то дети исчезали в роскошных дворцах, чтобы никогда не вернуться домой.

И он, Алекс Коррен, теперь был частью этой системы. Завтра он будет ремонтировать дроидов для этих мразей, улучшать их корабли, помогать им работать эффективнее.

Но у него был план. Пока он будет изучать систему изнутри, понимать ее слабости, записывать лица и имена. Каждый клиент, каждая сделка, каждое преступление — все будет зафиксировано. А когда придет время — использует эти знания против системы.

Система кажется непобедимой только тем, кто не понимал ее устройства. Здесь, на Нар-Шадаа, где проявлялись ее самые мерзкие стороны, можно было изучить ее самые уязвимые места. Каждый порок части элиты становился потенциальным оружием против нее. Каждое преступление — компроматом. Каждая связь между легальным и криминальным миром — рычагом давления.

Прошло две недели с момента прибытия на Нар-Шадаа, и Алекс уже начал понимать ритмы этого мира. Утром — работа с дроидами контрабандистов в мастерской дяди, где каждый клиент рассказывал свою историю через царапины на металле и следы плазменных ожогов. Днем — изучение местной экосистемы, наблюдение за потоками людей, денег и власти, которые текли по артериям лунного города как отравленная кровь. Вечером — анализ увиденного, записи в зашифрованный журнал, планирование следующих шагов.

Каждый день приносил новые откровения о том, как устроен этот мир. Алекс видел, как работает экономика порока — от мелких торговцев наркотиками в нижних уровнях до элитных борделей на верхушке города. Видел, как коррупция пронизывает все слои общества, от местной полиции до имперских чиновников и сенаторов. Видел, как страдания одних превращаются в удовольствия других.

Сегодня его ждала первая серьезная сделка.

— Горга Хатт заинтересовался твоей работой, — сообщил Гаррек за завтраком, отрываясь от голоновостей, где очередной имперский адмирал рассказывал о борьбе с контрабандой. Ирония ситуации была очевидна — половина оборудования в мастерской была контрабандной, а другая половина — краденой.

Алекс поднял голову от чашки кафа.

— И что его заинтересовало? — спросил он, уже зная ответ. Слухи на Нар-Шадаа распространялись будто через гиперпространство.

— Тот навигационный дроид, который ты чинил для Зека. Капитан рассказал всем, что дроид теперь работает лучше заводского. Слухи дошли до дворца.

Алекс вспомнил того дуроса — типичного контрабандиста с усталыми глазами и руками с характерными желтыми пятнами от спайса. Зек возил спайс с Кесселя, рискуя жизнью ради денег, которые тут же проигрывал в казино или тратил на дешевых проституток. Замкнутый круг саморазрушения, характерный для большинства обитателей лунного города.

— Понятно. И что хатт хочет?

— Улучшить свои дроиды. У него их десятка два — охранные, сервисные, развлекательные. Если сделаешь хорошо, можешь рассчитывать на постоянные заказы.

Гаррек говорил это с энтузиазмом, но Алекс слышал в его голосе и что-то еще — усталость человека, который слишком долго идет на компромиссы. Дядя изменился за годы жизни здесь. Тот добрый, принципиальный инженер, которого помнил Алекс, превратился в осторожного циника, научившегося не задавать лишних вопросов. Зачем он звал его сюда? Может действительно считал, что во время войны здесь безопасней, а может ему было просто одиноко?

Алекс откинул последнюю мысль, это уже не важно. Нужно концентрироваться на настоящем. Он кивнул. Работа с хаттами была неизбежна — они контролировали слишком большую часть местной экономики. На Нар-Шадаа невозможно было заниматься бизнесом, не пересекаясь с ними. Это было как попытка плавать, не касаясь воды.

— Что нужно знать о Горге?

Гаррек отложил чашку и задумался. За окном мастерской проплывали спидеры — от роскошных лимузинов криминальных боссов до потрепанных такси, перевозящих рабочих в промышленные районы. Каждый транспорт рассказывал историю своего владельца, его место в сложной иерархии лунного города.

— Ему около двухсот лет, что для хатта означает зрелость. Умнее многих своих сородичей, но не менее жесток. Любит демонстрировать власть — казни, пытки, унижения. Получает от этого физическое удовольствие.

— Физическое? — Алекс знал теорию, но хотел услышать практическое подтверждение.

— У хаттов особая нервная система, — Гаррек понизил голос, хотя в мастерской кроме них никого не было. — Когда они видят страх или боль других существ, их мозг вырабатывает что-то вроде эндорфинов. Это не метафора — они буквально кайфуют от чужих страданий.

Алекс поморщился. Он читал об этом в ксенобиологических отчетах КТИ, изучал нейрохимию различных рас, но одно дело — сухие научные данные, другое — реальность. Представить, что разумное существо получает наркотическое удовольствие от боли других, было сложно даже для подготовленного ума.

— Это объясняет многое, — пробормотал он. — Их политическую систему, экономику, культуру…

— Да, — кивнул Гаррек. — Для хаттов садизм — не порок, а биологическая потребность. Как еда или сон для нас. Они не могут существовать без причинения страданий.

— И галактическое сообщество это терпит?

— А что делать? — Гаррек пожал плечами. — Уничтожить их всех? Это геноцид. Изолировать? Они контролируют важные торговые маршруты. Перевоспитать? Нельзя изменить биологию. Остается только… приспосабливаться. Кроме того, Хаттов не так много и их жертвы это капля в море от общего населения миров.

В словах дяди звучала горечь человека, который понимал несправедливость мира, но не мог ее изменить.

— Как себя вести?

— Уверенно, но не вызывающе. Покажи, что ты профессионал, но не забывай о субординации. И главное — не показывай страха. Хатты чувствуют его и возбуждаются от него.

Дворец Горги Хатта располагался на одном из верхних уровней, в самом сердце контролируемой им территории. Алекс добрался туда на воздушном такси — потрепанном спидере, который пилотировал молчаливый родианец с шрамом через всю морду.

Во время полета он любовался видами Нар-Шадаа с высоты. Лунный город простирался во всех направлениях — бесконечные уровни металла и стекла, пронизанные световыми артериями транспортных магистралей. Где-то внизу, в промышленных районах, работали заводы, производящие наркотики для всей галактики. Еще ниже, в трущобах нижних уровней, выживали те, кого система выбросила на дно.