На этом моменте одна из самых эрудированных, насколько это вообще возможно, рабов, передёрнула плечами.

Самым худшим исходом для человека было становление объектом ужасного искусства пыток для удовлетворения невероятно странных желаний своих хозяев — и в кричащих колёсах Виндаселя, и в прожорливых садах Серсена… Незнамо где было хуже… Но одним из самых ужасных было бытиё в качестве скульптур-из-плоти, что были популярны у их айлейдских повелителей.

А возможно, самый ужасный исход был для человека, когда тот оказывался в царстве Огненного Короля Хадула, где производились всевозможные снадобья путём введения неких даэдронов, демонических субстанций в ещё живые организмы, живых людей, позволявшие вдыхающему их зреть новые образы пыток, и где даже детей поджигали для проведения ночной забавы с участием тигров, которые и пытались сожрать горящих и бегающих отпрысков рабов-недийцев, но и опасались горящего мяса.

Это всё их безумно веселило.

Всё это знала она по одной причине — её хозяин был престарелым даже по меркам своей жестокой расы, но в отличии от них, он веровал не в жестоких даэдра, а по его словам — в милосердных, но отвернувшихся от его расы за её извращения, аэдра.

Именно от него она узнала о них… И им решила молиться, когда старец, слишком немощный для побега на Север, к неким снежным эльфам, о которых по его словам, знают его бежавшие сородичи.

Впрочем, не это интересовало Перриф, когда её хозяин испустил свой дух во время поездки в иной айлейдский город, его родной, Санкр-Тор… Не это её интересовало и волновало.

Её очень сильно волновало положение её народа, её сородичей… Она безумно хотела это исправить, но… Ещё больше в ней разгоралось очень эгоистичное желание выжить. Неизвестно, кому перейдёт наследство старика, и рисковать та, кого айлейды прозвали Аль-Эш, совсем не собиралась.

И тогда Перриф обратилась Служанке вновь, устремив свои голубые очи к Небесам, что не знали доброты с начала эльфийского правления и владения людским народом Нибена и Сирода.

Слова её тогда были лишь словами слабой смертной, эгоистичной смертной, в которой переплетались множество различных мотивов и чувств… И чей пламенный порыв был возлюблён Богами за его силу-в-слабости, за смирение перед их силой, за смирение, гоовое обратиться в костер ярости от одних лишь речей, несмотря на неотвратимость смерти

И она сказала тогда, в одном из последних святилищ аэдра:

— Дума, что терзает меня, я нашла ей имя, я назвала ее свободой. Сие есть просто другое слово для Шезарра Пропавшего… Ты, о могучая Кин, сотворила первый дождь при его расколе, и этого я прошу теперь для наших чужеземных господ, жестоко правящих нами… Чтобы мы могли разбить их полностью и отплатить за их жестокость, пусть потонут в Топале, пусть их души пожрёт Обливион. Морихаус, твой сын, могучий и шумный, рогами бодающий, крылатый, позволь ему принести нам свою ярость, когда вновь слетит он вниз…

Испустившего дух старика-аэдропоклонника наверняка бы удивила столь стремительная реакция божеств, увидевших… Увидевших в этих словах, в этих намереньях потенциал… Потенциал, что в них, богов, будут веровать в гораздо большем количестве мест и разумных существ, чем здесь и сейчас… К тому же, никто из них не желал допускать усиление Принцев Даэдра и захват ими Нирна, а ведь айлейды к этому как раз и стремились.

Но неведомы эти мотивы были юной рабыне.

Однако именно тогда Кин даровала Перриф другой символ, означающий начало Восстания — красный алмаз, сочащийся кровью эльфов, грани которого способны были настолько остры, что даже углы могли разрезать тела пришедших за ней тюремщиков. И имя вспыхнуло в голове рабыни, что убила двух даэдропоклонников — ПЕЛИН-ЕЛ, что есть «Звездный рыцарь», и что явится он ей, будучи облачённым в броню из далёкого будущего.

Он… Пришёл он к ней, Морихаус.

Сын Кин и племянник Шеззара.

Крылатый человек-бык, что очаровательно смущался своего облика во время обсуждения планов их… Восстания.

С его помощью она легко принялась объединять рабов и громить расслабившихся, не чуявших угрозы от рабов, айлейдов… Не ожидали они, что те, кто десятками поколений были вынуждены прислуживать им и терпеть всевозможные лишения, смогут с такой первобытной яростью взяться за оружие и Восстать.

Восстать, и буквально задавить своим бесчисленным количеством своих надсмотрщиков.

Шёл день за днём, а неделя за неделей. Прошёл месяц, и после нескольких серьёзных поражений слишком воодушевившихся, и не внявших её словам, бывших рабов, Морихаус внезапно пропал…

А затем вернулся. Но далеко не один.

С ним был…

Он.

Тот, кто пришёл в хмурый, мрачный и потерянный лагерь мятежников Перриф, неся с собою меч и булаву, что словно инкрустированы были останками множественных эльфийских лиц, металлических оперений и магических чёток — отличительными знаками айлейдских королей-магов и в целом чародеев их поработителей.

Все вместе они создавали пугающую в своей красоте красноту, свисавшую с его оружия, и рыцарь, чьё могучее тело и прочный доспех пересекала одна-единственная царапина, поднял его, говоря с удовлетворенностью и потаённой яростью в голосе:

— То были их вожди с Востока… Ныне смолкли их голоса.

Прим. автора: прода как всегда в полночь, да. На этот раз точно, как и сегодня.

242 год Первой Эры.

За 4188 лет до рождения Последнего Довакина.

Священная/Забытая Долина.

Несколько дней спустя.

Феатор Каслана.

Смотавшись, наконец-то, от разъяренных двемеров, теперь лишенных всяких сдерживающих факторов, мы… Нет, не вернулись обратно домой.

Сначала мы проверили, по какой причине ребята-кузнецы не сбежали через поверхность… Мало ли что?.. Но как оказалось, на поверхности города двемеров за эти двадцать лет принялись осаждать норды, наконец-то вернувшиеся из своих завоевательных походов по всему северу Тамриэля.

Н-да, подзабыл я, что мои бывшие сородичи настолько стремительные ребята.

Моя ошибка, но благо ни к чему серьёзному она не привела. Двемеры даже с нашем вмешательством ещё не были истощены гражданской войной, которая вполне могла длиться десятками лет, и их сил было более чем достаточно, чтобы отражать северян.* Крики, конечно, хороши, но бесконечно пуляться они ими не могли, и при всех своих достоинствах, боевые Языки всё ещё оставались в целом обычными тренированными людьми.

* — в каноне так и произошло. Потратив десятки лет на гражданку за Этерий, ребята остались настолько истощены, что их весьма сложные подземелья умудрились захватить норды. И потом поднакопив силы, через столетие (для эльфов не так много в целом) выбили их нафиг.

Так или иначе, наши дела были здесь завершены.

Жалко было расфигачивать кузню, но чертежи мы взяли с собой, как и остатки Этерия, оставшиеся после работы двемеров.

Работы, благодаря которой мы смогли заполучить несколько этериевых щитов, мечей, посохов и иных безделушек, вроде обручей, которые благотворно влияют на творимую магию. Конечно, мне пришлось сбегать за запасами драконьей кости, но двемеры умели её использовать ещё с того времени, как мы с ними обменивались во времена Войны Драконов или чуть позднее — уже и не помню.

На счёт того, что глубинные эльфы смогут восстановить кузню я не беспокоился.

Зная властьимущих, они посчитают такие траты нецелесообразными, когда у них почти полностью пропал весь материал для обработке в этой кузницы.

Так что мы можно сказать, взяли по максимуму для вооружения элиты элит. Для рядовых бойцов и обычная сталь будет нормальной, а вот ударный отряд вооружить для уничтожения сверхсильных противников, коих в Древних Свитках всегда хватало и будет хватать — это да, это нам хватит.