Согласно меткому изречению Василия Розанова: «Демократия — это способ, с помощью которого хорошо организованное меньшинство управляет неорганизованным большинством». И периоды формирования буржуазной демократии сопровождались преступлениями против человечности в огромных масштабах. Конфискации земли и голод для «неэффективных собственников» в Ирландии[174] – там и сегодня населения намного меньше, чем 200 лет назад.[175] Выжимание соков из Индии[176], где 26 млн. погибших от голода только за последнюю четверть XIX в.[177] Выселения индейских племен в места вымирания, в т.ч. согласно Indian Removal Act конгресса США, и полное уничтожение их пищевой базы – бизонов. Отстрел австралийских аборигенов, словно они были вредными животными. Нарковойны для Китая с последующим вымиранием десятков миллионов его жителей. Британская верхушка на рубеже XIX и XX вв. к методам очистки продуктивных земель от туземцев придумает еще и концлагеря. Около полумиллиона уничтоженных крестьян Вандеи во время буржуазно-демократической французской революции – они были слишком «отсталые».[178] Картечь, пулеметы и убивающий принудительный труд для народов Африки, который уничтожил половину населения такой большой колонии как Конго[179] с 20 млн. жителей.[180] (На фото – в бельгийской колонии, именуемой Свободным государством Конго, детям отрубали руки за неисполнение трудовой повинности их родителями.)
В XX в. буржуазная демократия ещё развязала две мировые войны, с общим числом жертв за 70 млн., и сейчас активно готовит третью, это не считая сотен интервенций в интересах корпораций.
Как всё многообразие химических элементов вырастает из роста атомной массы, так и все аспекты западной цивилизации, начиная от работорговли, грабежа колоний, уничтожения сотен племен и народностей, которые снижали прибыльность активов, и, кончая корпоратократией, новомодными ЛГБТ и трансгендерством, вырастают из потребностей роста капитала. Капитал является источником власти и подчинения, смыслов, целеполагания.
Либерализм является ничем иным как идеологией диктатуры капитала, снимающей все препоны на пути его накопления.
Вот такой «свободный и демократический» Запад любили и ставили в пример наши демократы и либералы – Запад, в котором не было ни свободы, ни демократии для огромного большинства людей. А, по сути, наши демократы и либералы были идейные компрадоры, желавшие сделать Россию набором ресурсов, то ли для просвещенного западного капитала, то ли для «мировой социалистической революции», а в итоге для того же западного капитала.
Вне зависимости от того, ориентировалась ли интеллигенция на либеральные или социалистические проекты, сидела ли она сама в высших властных эшелонах или преимущественно со стопкой водки по трактирам, для нее все мерзости жизни объяснялось зловредностью «самодержавия», то есть государства российского, препятствующего воцарению правильных идей. И если государство (самодержавие) слито с русской церковью и русской нацией — они и создавались вместе — интеллигенция была готова разрушить государство вместе с церковью и нацией.
Для западного intellectuel, работающего в государственных инстанциях, исповедание антигосударственных взглядов — это в XIX в. нонсенс, для наших интеллигентов (среди которых 99 % получали жалование от правительства) — это норма.
Как выразился В. Розанов: «Русская печать и общество, не стой у них поперёк горла «правительство», разорвали бы на клоки Россию, и раздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за «рюмочку» похвалы. И вот отчего без решительности и колебания нужно прямо становиться на сторону «бездарного правительства», которое все-таки одно только все охраняет и оберегает».[181]
Способствовало переходу нашей гуманитарной интеллигенции в разряд манихейской религиозной секты (русское – тьма, западное - свет) и то, что она создавалась как бы на вырост. Она количественно не соответствовала уровню развития производительных сил, размерам производимого в стране прибавочного продукта. Отсюда такое количество «лишних людей», объясняющих свою неполную занятость (или полное безделие) несогласием с режимом. К примеру, суперактивный В. Белинский был занят работой в журнале не более 5–7 дней в месяц, остальное время проводя в дружеских беседах и застольях.
Как бы компенсируя свою неполную занятость, интеллигенция присваивает себе функции морального судьи, «общественной совести», назначающей вину и меру ответственности царям, чиновникам, народу. Но при этом саму себя освобождая от каких-либо моральных норм.
Нашими либеральными мыслителями был создан миф о «позорном» поражении России в Крымской войне, свидетельствующем о превосходстве «свободного Запада» над «отсталой Россией». Как-то забывали они, что Россия воевала против ведущих колониальных империй того времени, обладающих огромными средствами от эксплуатации колоний и полуколоний. Британская империя была абсолютным мировым гегемоном, в ее владениях «никогда не заходило солнце», она контролировала все мировые морские коммуникации, обладала половиной мировой индустрии и неисчерпаемыми финансовыми ресурсами.[182]
Британия напала на Россию, едва только получила техническое превосходство в некоторых военных областях, например, в нарезном оружии – а до этого на протяжении более ста лет на вооружении английской армии состоял один и тот же мушкет – и в транспортных средствах снабжения войск. (С появлением винтовых пароходов путь из Марселя и Лондона в Крым занимал на порядок меньше времени, чем путь туда из Москвы и Петербурга.) Численность населения вражеской коалиции, с жителями колоний, превышала российскую в 5,5 раз; без учета жителей колоний, в 1,8 раза.
Но нас не сломали, в отличие от Китайской империи и Индии – противник взял южную сторону Севастополя и еще несколько крымских прибрежных пунктов, воспользовавшись проблемами нашей военной логистики. Однако даже Британская империя не имела еще железнодорожных магистралей такой большой протяженности, каковая понадобилась бы России для снабжения своих войск в Крыму. Воспользовался враг и тем, что мы держали большую часть армии и гвардию на западной границе, ожидая нападения враждебных Австрии, Пруссии и Швеции. Мы же завершили войну в главном городе азиатской части Турции, Арзеруме. В отличие от Цинской империи, где потери китайцев в Опиумные войны были на два порядка больше, чем у британцев, в Крымскую войну враг потерял больше людей, чем мы.[183]
На Балтике врага постигла полная неудача – мины Якоби и Нобеля, построенные скоростным методом паровые канонерки Путилова остановили вражеский флот, не добился он ничего и на Белом море, где безуспешно бомбардировал Соловецкую обитель. А на российском Дальнем Востоке был наголову разгромлен англо-французский десант, пытавшийся захватить Петропавловск. Вторжение на западной границе также не состоялось, а ведь там находились главные русские силы, включая всю гвардию. Фактически Россия показала, что она неодолима на суше. Мечты лорда Палмерстона и британского истеблишмента об отторжении от России Крыма, Черкессии, Закавказья, Финляндии так и остались мечтами.[184]
Более того, Россия существенно расширила свою территорию, закрепившись в Приамурском и Приморском краях на Дальнем Востоке, и практически завершив покорение Кавказа. Этот факт обесценил положение Парижского мирного договора о запрете русским военным кораблям находится на Черном море. Русские войска теперь полностью контролировали побережье Кавказа, и англичане с турками уже не пробовали снабжать немирных горцев оружием с моря, как в 1830-е. Передача кусочка южной Бессарабии в состав автономного Молдавского княжества (получившего автономию благодаря предыдущим русско-турецким войнам) практически не значило для России.
