На следствии в 1825 г. Муравьев-Апостол называет Полтавскую ложу «рассадником тайного общества» и сообщает о Новикове, что «он в оную принимал дворянство малороссийское, из числа коих способнейших помещал в общество, называемое Союз Благоденствия». После Новикова руководство полтавской ложей перешло к некоему Лукашевичу, в 1812 содействовавшему войскам Наполеона в России. Про которого декабрист М. Бестужев-Рюмин сказал, что "цель оного (сколь она мне известна), присоединение Малороссии к Польше".

Члены Южного общества и близкие к ним по своим воззрениям люди фактически находились в высшем эшелоне власти в Малороссии. Киевский генерал-губернатор Репнин, близкий родственник видного декабриста С. Волконского, был в свое время связан с заговорщиками, убившими императора Павла и, по мнению некоторых исследователей, имел причастность к распространению «Истории русов», которая разожгла в некоторых малороссийских дворянах мазепинские настроения. При дворе Репнина вертелись Пестель, Бестужев-Рюмин и такой идеолог малороссийского сепаратизма, как сочинитель вышеупомянутой фальшивки В. Полетика.

Руководители польских тайных обществ, граф Солтык и полковник Крыжановский, засвидетельствовали на следствии после разгрома польского восстания 1830-31 гг., что мысль о необходимости контакта с русскими тайными обществами возникла у них еще в 1820. По всей видимости, у поляков тогда уже имелась необходимая информация об антигосударственных организациях в России. А Бестужев-Рюмин после разгрома декабристского восстания поведал следователям, что между Директорией Южного декабристского общества и польским Патриотическим обществом в 1824 г. было заключено соглашение, по которому, поляки обязывались "восстать в то же самое время, как и мы" и координировать свои действия с русскими повстанцами.

«Истинные сыны отечества» оказались весьма щедры с польскими партнерами. По соглашению от 1824 г., Южное общество обещало полякам Волынскую, Минскую, Гродненскую и части Виленской губернии. Так легко и непринужденно российские «свободолюбцы» отдавали миллионы своих православных братьев католическим панам. (Впрочем, кого на самом деле воспитанники масонов и иезуитов считали за братьев?)

К. Рылеев на следствии витиевато сообщил, что слышал от Корниловича и Трубецкого (главы Северного общества), что тот имел на руках копию договора между поляками и Южным обществом, определяющего будущие русско-польские границы. Трубецкой так же сообщил Рылееву, что "Южное общество через одного из своих членов имеет с оными (поляками) постоянные сношения, что южными директорами положено признать независимость Польши и возвратить ей от России завоеванные провинции Литву, Подолию и Волынь".

Показания эти заслуживают доверия. Нет ни одного свидетельства о том, что по отношению к декабристам применялись пытки и прочие средства выдавливания показаний.

Согласно исследованиям С. Щеголева, в 1824 г. князь Яблоновский, представитель Польского патриотического общества, начал энергичные переговоры с декабристами. Результатом его усилий явился съезд польских и русских заговорщиков в Житомире в начале 1825 года. Присутствовал там и "северянин" К. Рылеев. На съезде был поставлен и одобрен вопрос о независимости Малороссии, каковую поляки считали необходимой «для дела общей свободы». Вслед за тем можно было начать повторное присоединение западнорусского края к Польше.

Не сомнений, что приди декабристы к власти, поляки получили бы свой куш. Польские националисты всегда элегантно соединяли тезис о свободе с территориальным переделом России, ни на день, ни на час не забывая о своей главной цели – восстановления Польши в старых границах, от «моря до моря».

Сепаратистские и пропольские настроения, господствовавшие среди «южан» закладывали еще одну мину под существование единого Российского государства, которое и так подрывалось проектами политического и хозяйственного переустройства, подготовленными Южным и Северным обществами.

Уместно провести параллель между гипотетической «декабристской Россией» и Латинской Америкой 1810-1820-х гг. Там, собственно воплотились в жизнь мечты декабристов. Парламент, многопартийность, декларированные свободы. А местная олигархия, почти сплошь масонская, освободилась от власти испанского монарха.

Вооруженные силы Испании в Латинской Америке были окончательно разбиты к концу 1824. При деятельном участии английского капитала, нанятых на английские деньги наемников, купленного на английские деньги вооружения, и прямом содействии английского флота.

В течение последующих нескольких лет англичане сделали все от них зависящее, чтобы все проекты по созданию единой Латинской Америки провалились.

Парламентско-представительная система, многопартийность, выборные процедуры и прочие как бы прекрасные вещи оказались лишь декорациями, за которыми работали внешние силы, в первую очередь Англия и США, превращая эти страны в рынок сбыта для собственной промышленности, источник дешевого сырья и дешевой рабсилы.

Ценой всего этого был распад нескольких весьма обширных испанских колоний Нового Света на части и бесконечные пограничные войны между постколониальными республиками. Банковская система Латинской Америки с самого начала оказалась под контролем английских финансистов, рынки латиноамериканских стран были захвачены английскими товарами, задавившими местную промышленность.

Во всех латиноамериканских странах утвердилось грубое господство земельной олигархии. Львиная доля возделываемых земель (в некоторых странах до 98%) оказалась в руках кучки латифундистов и плантаторов.

Одновременно произошло обезземеливание крестьянства, уделом которого становится пеонаж - фактически долговое рабство, пожизненное и наследственное. Нищета кабальных арендаторов-пеонов была непреодолимой, застойной.

Латиноамериканские страны демонстрировали беззастенчивое разграбление природных ресурсов со стороны иностранного капитала, наглую эксплуатацию крестьянства и пролетариата. Под контроль иностранного капитала переходили не только плантации и рудники, но и дороги, порты, таможни, нацбанки. Во внутренней политике хозяйничали иностранные державы, иностранные компании, а то и просто иностранные авантюристы (т. н. флибустьеры).

Во всех образованных республиках, на фоне республиканского и конституционного декора, в высшие органы власти десятилетиями "избирались" латифундисты, плантаторы и компрадоры. А в правительствах сидели люди, представлявшие интересы иностранных правительств и компаний.

14 декабря 1825 главные силы декабристов собрались на Петровской площади у здания Сената.

Популярным декабристоведением часто выводится за скобки — а почему собственно декабристы вышли на Петровскую (позднее Сенатскую) площадь?

Общий смысл этого умолчания — показать декабристов ангелами в белых одеждах, которые слетелись на видное место, чтобы геройски умереть и тем самым «разбудить Герцена».

На самом деле офицеры-декабристы привели войска на Петровскую площадь, чтобы не допустить принятия переприсяги сенаторами, взять под контроль высший правительствующий орган и издать от его имени необходимые революционные документы. Другая часть декабристских сил должна была захватить Зимний дворец и уничтожить царскую семью.

Первыми отказались от присяги императору Николаю I две роты Лейб-гвардии Московского полка, также некоторые роты Лейб-гренадерского полка и Гвардейского экипажа. Декабристы, в первую очередь Александр Бестужев и князь Щепин-Ростовский, вводили в заблуждение нижние чины гвардии, призывая их защитить права «законного государя» Константина на престол. Даже упоминавшуюся заговорщиками Конституцию солдаты считали супругой Константина.

Бестужев бросал в толпу нижних чинов зажигательные реплики такого сорта: «Ребята! Вас обманывают: Государь (Константин) не отказался от престола, он в цепях. Его Высочество шеф полка Михаил Павлович задержан за четыре станции и тоже в цепях». А Щепин-Ростовский полосовал саблей всех, кто пытался воспрепятствовать бунту, и солдат, и офицеров — командира московского полка генерала Фредерикса, генерала Шеншина и полковника Хвощинского.