1 мая Ниеншанц сдался, в крепость вошел Преображенский полк. Гарнизон был отпущен со стрелковым оружием, движимым имуществом и провиантом, также были отпущены и горожане. Ничто не напоминало то, как шведы брали наши города и что они там делали с русским населением – достаточно вспомнить истребление жителей Ивангорода, Нарвы и Корелы.

Под вечер 2 мая в русский лагерь под Шлотбургом (так нынче назывался Ниеншанц) прибыл курьер от заставы на Гутуевском острове – рядом с Невской дельтой появилась шведская эскадра из девяти вымпелов и встала на якорь около впадения Екатерингофки в залив. Когда вице-адмирал Нумерс дал приветственные залпы из корабельных пушек, из Шлотбурга ему также ответили приветственными залпами. Так что шведский командир остался в приятном неведении относительно судьбы Ниеншанца.

Затем русские взяли в плен одного шведа, высадившегося на берег, который собирался в Ниеншанц за лоцманом. От него и узнали всю правду о корабельном составе и планах Нумерса. Остальным шведам удалось вернуться на шлюпке к эскадре, однако Нумерс не придал значения исчезновению одного матроса. Два шведских корабля, десятипушечный бот «Гедан» и восьмипушечная шнява «Астрель», вошли в Большую Неву и бросили якорь, чтобы утром продолжить путь к Охте и Ниеншанцу.

Однако ими уже занялись тридцать лодок с царем и Меншиковым. Часть из них ожидала момента атаки у истоков Фонтанки, другая у деревни, в честь которой затем назвали Калинкин мост.

В мае в Питере уже, считай, белые ночи, однако, под утро разразился проливной дождь, что также не редкость в наших краях. Отряд лодок, что был у верховья Фонтанки, стал спускаться вниз по Неве, а Петр, двинувшись от деревни Калинки, шел со стороны взморья, вдоль берега Васильевского острова. 

Конфузия у шведов была полной, они проспали атаку русских, которые быстро взяли их на абордаж. Петр первым забрался на борт «Астрели». От шведской команды осталось только восемь пленных – абордажный бой дело суровое. Нужны крюки, топор с длинной ручкой, абордажная сабля – не перепутайте с ее сухопутной сестрой. Клинок должен быть короче, на корабле будет тесно, и шире, потому что надо будет рубить канаты, прорубать двери и люки, да и гарда должна быть покрепче, потому что придется бить ей как кастетом. Два шведских корабля стали первыми серьезными трофеями русских в этой войне.

8 мая фельдмаршал Шереметев двинулся к Копорью. Петр заботливо писал Шереметеву, чтобы наши иррегуляры не смели ничего разорять по пути. А тот сообщал Петру 23 мая, что местное население «не смирны, чинят некие пакости и отсталых стреляют».

Ям сдался русскому отряду, под командованием генерала Вердена, 14 мая, а Копорье досталось нам 27 мая, едва к осаждающим русским войскам были доставлены мортиры. 

16 же мая (27-го по новому стилю), в день Св. Троицы, была заложена на Заячьем острове, в присутствии царя, крепость. Что и считается датой основания города. А 20 июля произошло крупное сражение на реке Сестре, где Петр нанес поражение шведскому корпусу генерала Крониорта, который выступил из Выборга и ставил целью занятие устья Невы, причем наши потеряли только 32 человека убитыми, а шведы на порядок больше.

Сражения со шведами за Приневье длились до 1709, по сути, до Полтавской виктории. Но, можно сказать, что эти земли вернулись к нам относительно легко. Борьба шведов за них не отличалась упорством. Этот регион был слишком чужой для шведской короны – по климату, природе, расстояниям и т.д. Швеция за сто лет оккупации этих земель не смогла ни освоить их, ни заселить. И использовалась они только как средство блокады и грабежа России. 

Город начал строиться чисто государственными этатистскими методами.

И строителей, естественно, и солдат, и чиновников кормила казна - никаких частных предпринимателей, которые рискнули бы сунуться сюда, и в помине не было.

Слышу вой с болот. Подневольный труд…

Государство мобилизует трудовые ресурсы на благо всех. Частный капитал мобилизует и эксплуатирует трудовые ресурсы на благо себя, на свое накопление.

В России, в отличие от Англии, отсутствовала резервная армия труда, состоящая из ограбленных выгнанных с земли и своих домов крестьян, готовая "добровольно" – под страхом голодной смерти, а также порки и виселицы, работать за гроши у ближайшего нанимателя, что обеспечивалось кровавым законодательством против бродяг и нищих. (В нашей стране нельзя было найти наемных работников даже за плату в 20 кг зерна в день в южных районах, в московском регионе — за 10 кг.[32])

Как уже упоминалось, в британской «цитадели демократии» легко можно было и загреметь в самые настоящие рабы, что означало бесплатный труд от зари до зари весь год под угрозой телесных наказаний. Это были и обитатели работных и исправительных домов, которых прежде всего секли, а за попытку побега приковывали к рабочему месту цепями за руку, ногу и шею.[33] И, как пишет британский историк Дж.Тревельян, "молодежь, похищенная частными предпринимателями для продажи в рабство на Барбадосе или в Виргинии".[34] И, как читаем у Дж. Свифта в "Скромном предложении"– те люди, которые "продают себя на Барбадос", чтобы рабством спастись от голодной смерти. И продаваемые в рабство ирландские крестьяне за то, что те проживали на землях, понадобившихся короне и капиталу (в ходе кромвелевского покорения Ирландии от полмиллиона до 600 тысяч ее жителей убито, не меньшее число изгнано в бесплодный Коннахт, сто тысяч оказались на плантациях Вест-Индии).[35]

Заметим, что и Версаль строили солдаты короля Людовика XIV – особой государственной нужды, впрочем, в этом не было. Практиковалось такое и у шведов. В 1679 г. бургомистр Ниенштадта Генрих Гарц и синдик Балтазар Ладо получили приказ короля о том, чтобы все мужчины Ингрии и Карелии месяц в год работали бы бесплатно.[36] Что творилось в колониях и полуколониях западных государств, где за отказ от принудительного труда рубили головы или, в лучшем случае, руки и ноги, пока умолчим. А вот образчик из польской жизни середины XVIII века: «Однажды случилось князю (Любомирскому) пожаловаться, что у него нет под Ровным рощи, в которой он мог бы иногда охотиться хоть за зайцами. Что же? соседи и приятели сговорились сделать ему сюрприз в день его именин. Князь выехал, кстати, на несколько дней в Дубно к князю ординату Сангушко и должен был воротиться только в день святого Станислава. Накануне этого дня согнали тысячу подвод с молодыми деревцами да тысячу крестьян из ближних и дальних околиц, насадили самым старательным образом довольно обширный зверинец, пересеченный правильными просеками, и пустили в него множество разных зверей. Как изумился и обрадовался князь; когда, воротясь ночью в Ровно и проснувшись утром, увидел перед городом гору, покрытую лесом!»[37]

Из книжки в книжку кочует цифра, что на строительстве Петропавловской крепости уже было задействовано 20 тыс. работников. Взята она из «Русских ведомостей» от 4 октября 1703 г. Впрочем, это сообщение от некоего корреспондента из немецкой Риги – а там очень любили преувеличить «русские ужасы».

Н. Петров указывает, что такого числа не могло быть даже с учетом всех войск в Приневье. Число работников вместе с пленными шведами не превышало 4 тыс. чел.[38] В районе Приневья находилось ещё порядка десяти тысяч солдат, но они в это время были заняты военными трудами, ибо вовсю шли боевые действия против шведского неприятеля.