— Да я понимаю, — я усмехнулся, меня не удивляло, что водила с таким вожделением делится, как здорово пристроился к системе распределения дефицита. Людка тоже этим гордилась. И никаким красным деревом там и не пахло — обычное ДСП, отделанное крашенным дубом.

Мы уже свернули под мост, проехали и только сейчас я заметил, что нет двойных проводов — первый троллейбус пройдёт здесь лишь через девятнадцать лет. Черт возьми, как ждать-то долго! Помчались по проспекту, справа выстроились «брежневские» девятиэтажки, а слева во всю ширь раскрылась голая пустыня, лишь где-то рядом с каналом маячило несколько высоких жилых домов.

— Какой подъезд? — нарушил молчание водитель.

— Третий. Да, следующий дом за этим.

Проехали мимо гастронома, который в лихие 90-е станет «Бокалом», под контролем бандитов. А потом обычным продуктовым магазином «Лента». С другой стороны дороги уже началось строительство жилых домов, возведён один этаж, выстроились горы бетонных плит, арматуры, на фоне иссиня-черного неба высвечивался силуэт высокого подъёмного крана, но всё остальное пространство — огромные засыпанное снегом ничем не охраняемые совхозные поля, где летом обычно росла кукуруза, которую бессовестно воровали всё, кому не лень, варили и продавали.

— Приехали, — машина остановилась перед подъездом.

Я выскочил наружу в нетерпении ожидая, когда водила откроет багажник и вернёт мне футляр с гитарой, даже сердце нехорошо застучало от мысли, что инструмента там не окажется. Но парень открыл багажник, позволил мне вытащить футляр. Я поставил рядом и вытащил из кармана давно заготовленный четвертак.

— Хватит?

Он удивлённо воззрился на купюру, но сунул в карман и чуть смущённо пробормотал:

— Вроде на червонец договаривались.

— Ничего. Путь далёкий был. Бери.

— Да! — он вытащил из кармана блокнот в обложке под кожу, и ручку. Написал на ней цифры и передал мне. — Вот, телефончик мой. Обращайся, если понадобится. Довезу в лучшем виде. Ну, и про мебеля тоже не забывай.

— Спасибо, — мы пожали друг другу руки.

Он вернулся за руль, хлопнула дверь и, пыхнув из выхлопной трубы противным синим дымком, «Волга» развернулась и умчалась, только её и видели.

А я потащил свою драгоценность к подъезду. На душе, что называется, расцветали розы и пели соловьи. Я сумел купить вполне неплохой сувенир для Марины и достать отличный инструмент. Может быть, удастся покорить сердце девушки ещё и своими песнями. Предложение Витька я тоже обдумывал. Вливаться в самодеятельное рок-движение мне не очень хотелось, да и староват я был для этого. Сколько сейчас Макару? Двадцать пять. А мне уже тридцать три. Я по их меркам — старик. Правда, мне столько же, сколько Антонову, и я гораздо моложе Визбора или Окуджавы, но зачем мне с ними равняться? Это мастодонты бардовской песни.

Дома я аккуратно вытащил гитару, провёл ласково по струнам и вновь спрятал в футляр. Повесив за ручку на стену. Полюбовался вырезанными на опале мадонной с младенцем, и уложил коробочку в стол. В желудке урчало, все-таки пара печенюшек у Жорика не утолили мой голод. Я отправился на кухню, сварганил себе несколько бутербродов с маслом, сыром и розовой варёной колбасой, поставил чайник на плиту. И все это, напевая песню Фредди, которая привязалась ко мне намертво. Я выскочил в коридор, приплясывая, оказался около овального зеркала в прихожей, имитируя игру на гитаре, стал изображать себя на сцене. Если бы Людка проснулась и заметила меня, точно решила бы, что я чокнулся.

A-this thing ( Эта штучка )

Called love (Называется любовью)

It cries Like a baby (Она плачет, как ребёнок)

In a cradle all night ( В колыбели всю ночь )

Услышав призывный свист чайника, вернулся, заварил себе чай, сожрал все бутерброды и в прекрасно расположении духа и тела отправился спать. Не успел даже упасть на продавленный диван, как провалился в счастливый сон. Правда, приснилось мне нечто что-то совершенно непонятное, будто бы я на мотоцикле мчусь по пустыне, поднимая фонтаны песка. А за мной несётся огромный серо-зелёный Т-Рекс, разевая здоровенную пасть, утыканную длинными острыми зубами.

Резкая трель разбудила меня совершенно некстати. Мерзкий звук исходил не от будильника, который я поставил на десять, яростную трель издавал дверной звонок. Чертыхаясь и путаясь в одеяле, я натянул брюки и вышел в прихожую.

На пороге увидел трех ментов. Один из них сунул мне через цепочку красную книжицу, не раскрывая и это сразу напрягало меня.

— Чего надо? — я даже не попытался быть вежливым.

— Откройте, милиция.

— И чего вам нужно?

— Открывайте представителям закона!

Я попытался закрыть дверь, но страшный удар распахнул её, оборвав цепочку, она с жалобным звоном повисла.

В прихожую ворвались трое в форме милиции. Но я сразу понял, что это не менты. У одного из них худого, сутулого мужика из-под криво надетой фуражки висели длинные патлы, у второго, повыше ростом, я заметил кустистую бороду. А я прекрасно знал, что милиционерам запрещена борода и они всегда должны быть коротко аккуратно пострижены.

Я встал у двери в комнату, сложив руки на груди, внимательно изучая непрошенных гостей. Один из них, высокий, широкоплечий мужчина с трёхдневной щетиной вышел вперёд. Квадратное лицо, близко посаженные глаза, выпуклый раздвоенный подбородок, приплюснутый нос. И низкий лоб — идеальный портрет пахана с зоны.

— Гражданин Туманов? Олег Николаевич?

— Да.

— Вы арестованы. Пройдёмте с нами.

— Интересно, — я даже не пошевелился. — Где постановление об аресте? И что мне вменяют, тоже хотелось бы знать. И, кстати, а где участковый? Заблудился?

— Щас поговоришь у нас тут, — не выдержал тощий мужик, махнув патлами. — В милиции тебе всё покажут.

Я прекрасно понимал, что сбежать от этих бандюков я не смогу. Даже, если дам одному в морду, другому по яйцам, и убегу, то это ничего не изменит. В милиции мне не поверят, или просто скажут — когда убьют, тогда приходится.

— Переодеться я могу? — поинтересовался я спокойно.

— Переодевайся, и без фокусов. Иначе… — главный не договорил, только физиономию исказила злобная гримаса, глаза сузились и ноздри широкого носа раздулись.

Я ушёл в комнату и вышел уже в шерстяных брюках и свитере, потянулся к полушубку на вешалке под прожигающими взглядами троицы. Брать с собой телескопическую дубинку не стал, они могли обыскать меня, и я бы потерял такое нужное оружие.

На лифте мы спустились вниз, и когда я вышел, вдохнув морозный, свежий воздух февральского утра, заметил около подъезда соседа, который жил этажом ниже и постоянно донимал меня своими придирками. Он играл со своей дочкой, строил нечто, похожее на крепость. Оторвавшись от лепки очередного снежка, выпрямился, криво ухмыльнулся, увидев нашу процессию.

Напротив подъезда стоял не «бобик» — уаз-469, а «рафик», микроавтобус, выкрашенный в канареечный цвет с синий полосой на бору и надписью «Милиция», номер, естественно, заляпан. В таком обычно на место происшествия выезжала оперативная бригада. Меня втолкнули внутрь, усадили на обтянутое красной кожей кресло у окна, один из бандюков сел позади меня, второй — рядом со мной, а третий, главарь, ушёл к водителю.

Машина снялась с места, подскакивая на стыках плит, свернула, но куда мы ехали, я понять не мог — все окна были плотно затянуты бежевыми шторками, между салоном и водительским местом стояла непрозрачная перегородка из пластика. Я пытался понять, сколько раз мы повернули, с какой скоростью едем, но быстро осознал, что водитель явно не следует по прямой, а крутится, чтобы запутать следы. Они не стали надевать на меня наручники, или связывать, но не сводили с меня глаз.

Наконец, мы остановились, я услышал громкий лай собак, значит, мы приехали в какой-то посёлок. Шум открываемых ворот. Машина медленно покатилась, развернулась и съехала вниз. Остановилась. Хлопнула водительская дверь. И через пару минут с лязгом взвилась вверх задняя дверь «рафика».