— Тише, девочка, тише.

Меня ласково гладят по спине и плечам, обнимают — и кашель оборачивается слезами. Бурными рыданиями в материнском объятии госпожи Сильвии.

Я долго не могу успокоиться. Сердце разбито в хрустальную пыль, в висках молоточками отстукивает: такой же, такой же, он такой же.

— Знаешь, дитя, давай-ка ты умоешься. Холодная вода хорошо помогает от поспешных выводов.

Поспешных? Поднимаю на госпожу Сильвию воспалённый взгляд. Источник, да какие ещё выводы здесь можно сделать?!

— Тебе надо успокоиться. — В чёрных глазах смотрительницы — умудрённость долгой и не самой счастливой жизни. — А после хорошенько подумать обо всём, что ты увидела.

— Да что тут думать? — всхлипываю я и вдруг понимаю — та часть меня, которая Крис, молчит. Не осуждает. Не возмущается. Не вздыхает «Глупышка Кристин».

«Неужели здесь и впрямь что-то не так?»

Я мысленно возвращаюсь в воспоминание — и тут же принимаюсь рыдать с удвоенной силой.

— Давай, девочка, вставай. Нужно умыться.

Госпожа Сильвия подводит меня к озеру. Опустившись на колени, я покорно плещу водой себе в лицо. Средство как будто помогает, но я всё равно поворачиваюсь к смотрительнице и прошу:

— Пожалуйста, можно мне не думать об этом сейчас?

— Конечно, — госпожа Сильвия ласково берёт меня за руку. — Мы вообще можем вернуться — выпьешь успокаивающий отвар и ляжешь спать обычным сном.

— Но? — я чувствую недосказанность.

— Но можем и остаться, — как о чём-то пустяковом говорит смотрительница. — Ты ведь узнала ещё не всё.

Так и есть. Я машинально прижимаю ладонь к животу. Мне до сих пор неизвестно, как я потеряла ребёнка и память. И откуда взялась та стена в воспоминаниях — стена, которой сейчас я даже не ощутила.

«Да и боли не было — тошнота без рвоты не в счёт. Хотя раньше я бы от такого слегла со зверской мигренью».

Смотрю на госпожу Сильвию и встречаю сочувствующий и полный безграничного терпения взгляд. Слово за мной.

— Остаёмся, — голос звучит сипло, словно чужой. — Не хочу больше тянуть. Некуда.

— Хорошо, дитя, — смотрительница поводит рукой, указывая в сторону дуба. — Тогда продолжай смотреть и старайся не проваливаться совсем уж глубоко. Это прошлое, его больше нет.

Я дёрганно киваю и на негнущихся ногах подхожу к лужице.

— Я с тобой, дитя.

Тяжело опускаюсь на траву, выдавливаю из себя:

— Да. Спасибо, — и снова наклоняюсь над тёмной водой.

Бегство сквозь ночь — в никуда. Слёзы застилали глаза, душа рвалась от боли: как он мог, как он мог, как он мог? Деревья пытались меня остановить — хватали ветвями за одежду, подставляли под ноги корни. Но я, ведомая вдруг проснувшимся чутьём дикого зверя, ухитрялась не замедлять бег.

Горячо надеясь, что сердце наконец не выдержит, и я упаду замертво — что угодно, лишь бы не чувствовать себя преданной единственным близким человеком.

Начался подъём, с каждым шагом становившийся всё круче и круче. Но я не замечала этого, пока деревья внезапно не расступились, открыв передо мной высокий обрыв.

— Кристин!

«Нет!»

Я испуганно обернулась: неужели Геллерт взялся преследовать меня? И вскрикнула, увидев перед собой полупрозрачную женскую фигуру.

«Боишься? — призрачная Сиарра кокетливо поправила распущенные локоны, и плечико ночной сорочки фривольно скользнуло вниз, приоткрывая упругую грудь. — Напрасно. Мне нет дела до тебя, дурочка. И Геллерту тоже нет».

— Кристин!

Как будто ближе?

«Разумеется, он разыскивает тебя, — Сиарра наморщила прелестный носик. — Рыцарство в нём не изжить. Но посмотри правде в глаза: вы женаты исключительно из-за политики. Тебя навязали ему — бесполезную девчонку, не умеющую ни поддержать серьёзный разговор, ни ублажить в постели. Так что смирись, жена светлейшего князя, — брезгливое презрение облило меня, как ушат помоев. — Ты свою роль сыграла. А теперь не мешай мне и Геллерту наслаждаться жизнью. Поняла?»

«Она совершенно права, ты бесполезна», — брюзгливо заметил внутренний голос с интонациями матери. Собирался добавить что-то ещё, но его перебил совсем уже близкий зов:

— Кристин!

И это странным образом придало мне сил.

— Пусть он скажет об этом сам, — язык едва ворочался у меня во рту. — Только ему я поверю. Ему, не тебе. — И почти выплюнула самое страшное оскорбление, какое могла придумать: — Распутная ты девка.

Красивое лицо Сиарры уродливо исказила злость.

«Что?!»

— Распутная девка, — повторила я, впервые понимая, выражение «сладость мести». — Так вешаются на мужчин только девицы лёгкого поведения, а не достойные девушки.

«Ах ты!.. — Сиарра подплыла ко мне на шаг, отчего я неосознанно попятилась. — Убогая серая мышь!»

— Жена светлейшего князя, — я заставляла себя смотреть ей прямо в лицо. — Которой ты никогда не будешь.

«Ещё как буду!»

Внезапно мы с Сиаррой оказались нос к носу, и я непроизвольно отшатнулась назад. С шумом посыпались комья земли, правая нога вдруг потеряла опору.

— Кристин!!!

Панический взмах руками — и сильный, поддерживающий толчок ветра в спину. Помогающий удержаться на несколько мгновений — увы, недостаточных, чтобы взлетевший на холм Геллерт успел схватить меня за руку. Его пальцы чиркнули по моему запястью, а потом остались лишь падение, страшный удар и темнота.

Мириады серебристых искр над головой — столько я видела только здесь, в горах, где земля тянется к небу каменными пиками, а оно склоняется к ней бархатным пологом.

«Где я?»

Как будто пустошь — под ногами мягкий, пружинящий дёрн. Но вокруг ни единого ориентира, даже линию горизонта не различить.

Если она, конечно, есть.

«Как я здесь оказалась? И куда мне идти?»

Слуха касается разлитая в воздухе хрустальная мелодия, от которой на глаза сами собой наворачиваются слёзы. Нежные звуки бередят сердце надеждой и ожиданием радости. Я иду на них, как ребёнок из старой, страшной сказки о Крысолове. И постепенно начинаю различать впереди переливчатое радужное сияние. Чем ближе, тем ярче оно становится, тем отчётливее в нём сверкающая сердцевина. И вот наконец я подхожу к огромному цветку? бьющему из-под земли фонтану? пылающему без дров костру?

«Неужели это?..»

Не осмеливаюсь закончить мысль. Желание коснуться радужных струй борется с опаской, и пока я сомневаюсь, они раздвигаются, словно и впрямь цветок раскрывает лепестки. А из его сердцевины выходит девушка, и от удивления я невольно приоткрываю рот. Пожалуй, так могла бы выглядеть моя сестра-близнец. Очень похожая внешне, но не зеркальное отражение — короткие, едва прикрывающие шею волосы, необычная одежда, хмурый взгляд, трагический излом губ.

«Крис!»

Девушка слегка наклоняет голову.

«Кристин».

Поддаваясь порыву, протягиваю ей руку и вздрагиваю, услышав рядом: «Хорошенько подумай, дитя». Оборачиваюсь — госпожа Сильвия. В груди ёкает: теперь она знает! Однако взгляд смотрительницы Дома Тишины по-прежнему доброжелателен, и я немного успокаиваюсь.

«Что это за место? Зачем мы здесь?»

«Ты ведь уже поняла, — мягко упрекает госпожа Сильвия. — Это — Источник, вернее, одна из его форм. А вы, — она переводит взгляд с меня на Крис и обратно, — здесь потому, что двоим нельзя долго быть в одном теле. Слишком тяжело это для него, слишком много жизненных сил забирает, отчего узор тускнеет быстрей».

Ох!

«И что же нам делать?»

Смотрю на неё распахнутыми глазами, однако ответ неожиданно получаю от Крис.

«Либо разойтись навсегда, — ровно говорит она. — Либо стать единым».

Разойтись? То есть умереть?

«Для тебя это значит вернуться, — на мой незаданный вопрос вновь отвечает Крис. — Для меня — уйти дальше».

«Потому что смерти нет, дитя, — подхватывает госпожа Сильвия. — Есть лишь перерождение душ во множестве миров под светом Источника. Или, — её немигающий взгляд устремляется прямо в сияющий центр радужного огня, — растворение в его всеблагой глубине».