Мужчина выгибает бровь.
— И что? Кстати, она не шлюха, а мой секретарь.
— Ты… — воздуха катастрофически не хватает. — Ты в своём уме? Для тебя это нормально?
— Заниматься сексом? — с издевательской вежливостью уточняет собеседник. — Да, а что такого? Я мужчина, это моя естественная потребность.
— Но у тебя же есть я! — это больше похоже на отчаянный волчий вой, чем на человеческую речь. — Твоя жена!
— Крис, ну что ты как маленькая, — морщится мужчина. — Ты моя жена, я тебя люблю, но не могу же я всю жизнь, м-м, питаться одной лазаньей, как бы её ни любил. Хочется попробовать и ростбиф, и луковый суп, и тирамису. Пойми, мне нужно разнообразие. Все мужчины полигамны по натуре.
Как удар по темени. Он… для него в измене действительно ничего особенного. Он даже не понимает, что втоптал мои чувства в грязь и методично продолжает бить по осколкам каблуком.
— Я хочу развестись! — чужой голос, будто со стороны. — Я не желаю играть в эту унизительную игру.
— Да в чём унижение? — мужчина начинает выходить из себя. — Я же тебя всем обеспечиваю: вещи, машина, дом, отдых в любой стране. Никакой работы — ни по дому, ни вообще. Отличный секс. Что тебе ещё нужно?
— Развод!
Черты мужчины становятся жёсткими, лицо принимает равнодушное выражение.
— Развода ты не получишь, и не надейся. Я своё не отдаю.
Обречённость тошнотой подступает к горлу. Ноги подкашиваются, теряют опору. Падение в чёрную бездну отчаяния и…
Пробуждение.
Глава 4
В ту ночь я больше не спала. Сидела, вжавшись спиной в спинку кровати и подтянув колени к груди, и изо всех сил старалась не стучать зубами от приступов крупной дрожи.
Что со мной происходит? Почему на свадьбу я смотрела со стороны, а от крика в том разговоре — меня снова затрясло, отчего пришлось прикусить ладонь — а от крика до сих пор саднит горло?
Кто я, вообще, такая? Кристин де Вальде, урождённая де Ла Ренн? Или?..
От безостановочно кружащегося хоровода мыслей начинало укачивать, и когда в комнату наконец прокрался жемчужно-розовый рассвет, я была рада ему, как самому дорогому подарку.
Надо бы лечь. Ведь если меня застанут так, будут задавать вопросы, а что мне отвечать? Правду — страшно. Солгать, чтобы поверили, я не смогу.
Я одна. (Меня заколотило с утроенной силой). Совсем одна, никого не помню, ничего не знаю. Что делать, что же мне делать?
«Прежде всего лечь», — холодно заметил внутренний голос, и я, вздрагивая всем телом, боязливо улеглась. Как будто одного этого было достаточно, чтобы пришло очередное пугающее видение. Ничего такого, разумеется, не случилось, однако расслабиться у меня всё равно не вышло.
И это заметили.
* * *
— Вы хорошо спали?
Под внимательным взглядом девушки, принёсшей мне завтрак и целебный отвар, я невольно стушевалась.
— Н-не очень, — смысл отрицать очевидное? — Просто плохой сон приснился.
Девушка слегка нахмурилась, но расспрашивать дальше не стала. Вместо этого напомнила, что отвар пьют после еды, пожелала приятного аппетита и вышла из комнаты, тихо притворив дверь. А я с трудом впихнула в себя несколько ложек каши, выпила лекарство и вновь свернулась под одеялом больным ребёнком. Вроде бы не спала — спать мне до сих пор было страшно, — однако не заметила, когда в кресле у кровати появилась Первая Дева.
«Доброе утро, дитя. Мне передали, что ты плохо спала. Что случилось?»
— Дурной сон, — пролепетала я, по-детски заползая в одеяльный кокон ещё глубже.
«Расскажешь, о чём он был?»
Собеседница не настаивала, и голос у неё звучал с прежней материнской добротой. Наверное, она не стала бы добиваться от меня ответа, пожелай я промолчать.
— О свадьбе.
Половина правды — та, которой точно можно поделиться.
«И что же тебя напугало?» — та же безмятежность в серых глазах, те же мягкие интонации.
Я опустила взгляд и пристыженно прошептала:
— Не знаю.
В комнате повисла долгая тишина.
«Что же, — наконец произнесла Первая Дева, — целебные отвары действуют, и память возвращается — это хорошо».
— Да что же хорошего? — вырвалось у меня.
«То, что все мы состоим не только из настоящего, — спокойно ответила собеседница, — но и из прошлого. Лишиться его — значит лишиться части себя, стать калекой. Незавидная участь».
Я прикусила губу.
— Но если там больно?
Если там…
«…и не надейся. Я своё не отдаю».
Всплывшая в памяти фраза стегнула кнутом, заставив зажмуриться.
«Это прошлая боль, — мягко ответила Первая Дева. — Её больше нет, а значит, с ней можно справиться».
Я стыдно шмыгнула носом.
«Не бойся её, дитя. — Макушки ласково коснулась чужая ладонь. — Увы, на эту битву тебе идти в одиночку, но помни — за твоей спиной есть поддержка. Всегда».
Грудь теснили слова о втором сне и о главном страхе, но, к счастью, вместо них наружу прорвались рыдания. И пока я взахлёб плакала, уткнувшись лицом в подушку, Первая Дева утешающе гладила меня по голове и спине. Когда же я наконец затихла, она ласково сказала:
«Давай помогу тебе умыться», — и под руку отвела меня к стоявшему в углу рукомойнику. Там я кое-как умылась, вытерла лицо пушистым полотенцем, и меня так же бережно проводили обратно в постель. Уже не смятую, а как будто только-только поменянную и пахнущую свежестью высушенного на жарком солнце белья.
— Как же так? — очевидное чудо пробудило в моей опустошённой душе толику любопытства. — И рукомойник — почему я не видела его раньше?
«Милость Источника, дитя, — улыбнулась Первая Дева. — На всё милость Источника. А теперь ложись, закрывай глаза и спи. Дурных снов больше не будет, обещаю».
Я в последний раз судорожно втянула воздух носом и неожиданно для себя самой попросила:
— Пожалуйста, расскажите, что со мной случилось. Почему я потеряла память?
Однако на эту просьбу собеседница лишь покачала головой.
«Нет, дитя. Ты должна всё вспомнить сама, только это будет твоей правдой. А не моей или чьей-то ещё, ведь у каждого из нас правда своя. Помни об этом, когда кто-то менее мудрый захочет поделиться с тобой твоим прошлым».
— Хорошо, — пообещала я, забираясь под одеяло, и созналась: — Просто понимаете, мне ужасно не хочется вспоминать. А так бы узнала всё сразу…
«Понимаю, дитя, — кивнула Дева. — Но увы, здесь нет лёгкого пути».
— Жаль, — я со вздохом обняла подушку и вдруг сладко зевнула.
«Отдыхай».
С этим пожеланием Первая Дева направилась к двери, однако на пороге её догнал мой полусонный вопрос:
— Скажите, а Геллерт… Геллерт сегодня придёт?
«Да, дитя, — можно было решить, что тихий ответ мне почудился. — Тебе ведь этого хочется».
«Разве? — ещё успела подумать я. — А мне кажется…»
И уснула, не успев закончить мысль.
Глава 5
— Здравствуйте, Кристин.
— Здравствуйте.
Вот же странность: всего несколько мгновений назад душу грызла тревога — как я буду с ним разговаривать, после всех-то снов? А сейчас сердце радостно билось, как у ребёнка, наконец дождавшегося праздника.
— Первая Дева сказала, что у вас была тревожная ночь, — Геллерт опустился в кресло и устремил на меня серьёзный, обеспокоенный взгляд.
— Пустяки, дурной сон, — я всей душой понадеялась, что он не станет расспрашивать.
И меня услышали.
— Бывает, — с пониманием заметил Геллерт и перевёл тему: — О чём вам хотелось бы поговорить?
— Не знаю, — стушевалась я и, призвав на помощь всё своё воображение, спросила: — Чем вы занимались сегодня?
Черты Геллерта дрогнули, будто он с трудом удержал кислую гримасу.
— Бумагами.
Лаконично, но настолько говоряще, что я не могла не проникнуться.
— Очень сочувствую, — вырвалось у меня. — Отец тоже по полдня проводил в кабине…
