«Тогда бы я твёрдо знала, что Геллерт — предатель, как и Георг. И смогла бы высказать ему в лицо всё, что думаю. Как Крис в своём мире».

До крови закусив губу, я посмотрела на разворошённую постель. Лечь и попытаться уснуть в надежде на новое воспоминание? А может, попробовать вспомнить самой? Пусть будет больно, пусть меня стошнит, но я наконец-то узнаю правду до конца.

В сердце закрался страх, и часть меня бурно воспротивилась: нет уж, хватит пока откровений! Надо свыкнуться с теми, что я уже получила, и лишь потом…

«Нет времени. Да и выбора, если разобраться».

Я обхватила себя за плечи. Нужно действовать, пока решимость не растеряна окончательно. Нужно вспоминать. И я закрыла глаза.

Ночь. Луна спряталась за облако, помогая мне вернуться незамеченной. Таинственно белеющий полог шатра, я берусь за край, откидываю, а там…

Стена. Глухая чернота. Без предупреждающего укола головной боли, без подкатывающей к горлу дурноты. Просто стена, не пускающая дальше.

«Да что же это такое?!»

Мысленно я изо всех сил навалилась на преграду, однако та и не подумала поддаваться.

«Что за несправедливость! Почему когда я не хочу вспоминать, оно приходит само, а когда хочу — ничего не получается?»

От бессилия на глаза навернулись слёзы, и я заставила себя дышать глубже.

«Спокойно. Не паникуй, попробуй снова».

Но ни на второй, ни на десятый раз стена не поддалась. Память отказывалась пропускать меня дальше, и что с этим было поделать?

«Оставлю до утра, — сдалась я. — Может, тогда получится. Или ещё какой-нибудь сон приснится».

Со вздохом поднялась с пола, кое-как расправила постель и, улёгшись, попробовала отпустить все мысли и задремать.

Я не помнила, как заснула — просто в какой-то момент открыла глаза и обнаружила, что свеча превратилась в застывшую восковую лужицу, а в шатре серо из-за вступающего в свои права нового дня.

«Надо попробовать снова».

Мысль, которая всего сутки назад вызвала бы приступ дурного самочувствия, сейчас подумалась совершенно свободно.

«Получается, стена осталась на месте?»

Я напряглась всем телом в попытке вспомнить хотя бы малость, но увы.

«И что теперь говорить Геллерту?»

Как же я жалела, что вчера мне не хватило выдержки! Что обида и злость хлынули носом, что не успела сообразить, кто я и чьим именно было последнее воспоминание!

С коротким глухим стоном я уткнулась лицом в подушку, но тут за пологом шатра раздалось вежливое покашливание и юношеский голос неуверенно спросил:

— Ваш-светлость, вы проснулись? Разрешите войти?

Я подскочила на постели и, спешно кутаясь в одеяло, отозвалась:

— Да, конечно, входи.

Полог откинули, впустив золотые лучи восходящего солнца, и в шатёр вошёл самый молодой из нашего отряда — восемнадцатилетний новобранец Андре. Насколько я слышала, Геллерт взял его с собой в награду за старания в обучении солдатскому ремеслу. Но была ли обязанность служить госпоже княгине ещё одной милостью или, наоборот, повинностью, сказать не могла.

— Завтрак готов, ваш-светлость, — парень так старательно рассматривал носки своих сапог, что было очевидно: он смущён ещё сильнее, чем я. — Вам принести, или выйдете сами?

Выйти означало встретиться с Геллертом, поэтому выбирать мне не пришлось.

— Принеси сюда, только чуть попозже — мне надо одеться.

Андре кивнул, вскинул на меня глаза и потупился вновь.

— Слушаюсь, ваша-светлость. Прикажете что-то ещё?

Можно было бы попросить согреть воды для умывания, однако мне стало неловко. Всё-таки солдат — это не слуга.

— Нет, благодарю, Андре.

Услышав своё имя, парень вспыхнул и, невпопад выдав:

— Так точно, ваш-светлость! — почти выскочил из шатра.

А я, на всякий случай немного подождав, выпуталась из одеяла и пошла умываться и одеваться.

Неприятный разговор вроде бы откладывался, но как надолго?

Я не запомнила, что принёс на завтрак Андре, — слишком много невесёлых мыслей теснилось в голове. А покончив с едой, вкуса которой так и не почувствовала, ещё какое-то время сидела, тупо пялясь на поднос с пустой посудой.

«Надо выходить наружу».

Подталкиваемая необходимостью, я поднялась на ноги и обречённо приблизилась к выходу из шатра. Будь моя воля, я просидела бы под защитой полотняных стен до самого вечера, но увы. Путь предстоял неблизкий, и лагерь пора было сворачивать.

«Может, Геллерт будет чем-нибудь занят, и разговор снова отложится? Может, эта тема вообще как-нибудь замнётся? Ох, как я была бы рада!»

С этой мыслью я не без внутреннего содрогания откинула полог и шагнула в чистые краски летнего утра. С рассеянной улыбкой кивнула на вопрос Андре «Разрешите собирать шатёр, ваш-светлость?» и, неосознанно стараясь быть как можно незаметнее, направилась к озерцу.

— Доброе утро, Кристин. Отдохнули?

Геллерт. Я слышала его шаги, но всё равно вздрогнула. Бросила косой взгляд — лицо, как каменная маска, — и снова невидяще уставилась перед собой.

— Доброе. Да, спасибо.

Пустой тон, пустые фразы.

«А что, если теперь мы будем так разговаривать всегда?»

Казалось бы, чем плохо? Но у меня по спине всё равно побежали неприятные мурашки.

— Пройдёмся немного?

«А с другой стороны, оно и к лучшему. Сразу всё прояснить, и дело с концом».

От фальшивости этой утешительной мысли у меня заныли зубы, однако отвечая я сумела сохранить прежние интонации:

— Конечно.

И мы неспешно двинулись вдоль берега.

— Простите, что возвращаюсь к этой теме. Но всё-таки, Кристин, что именно вы вчера вспомнили?

— Ночь Бельтайна.

Утро напряжённых раздумий прошло не зря — я сумела придумать, что говорить, пускай и осознавала, какой дурой и истеричкой покажу себя в глазах Геллерта. Но уж лучше так, чем выглядеть самозванкой или безумицей.

Собеседник выжидательно молчал, и я через силу продолжила.

— Я вышла погулять перед сном. А когда вернулась и откинула полог шатра, то увидела…

Повисла пауза. Я подбирала слова, Геллерт меня не торопил.

— Я не знаю, что там было в точности, — наконец созналась я. — Это… как чёрная глухая стена в памяти. — И поспешила выпалить: — Но насчёт вас и Сиарры я уверена, слышите!

— Глухая стена, — задумчиво повторил Геллерт. Мою последнюю фразу он благополучно проигнорировал. — Непонятно.

— Что? — Неужели здесь что-то нечисто? Неужели воспоминания оказались заперты не просто так?

Геллерт приподнял уголки губ в вежливой улыбке — так могла бы улыбаться статуя.

— Вы обязательно всё узнаете в своё время. Сейчас же я могу лишь попросить вас не делать поспешных выводов. Пока память не вернётся полностью.

«Он не собирается оправдываться».

Я отвернулась, закусив губу. Потому что не признаёт за собой вину? Или не видит смысла в оправданиях? Нам ведь в любом случае никуда друг от друга не деться.

«Крис жила в странном мире, но то, что в нём была возможность разойтись с супругом-предателем, поистине бесценно».

— Что касается ночёвок, — после недлинной паузы продолжил Геллерт, — здесь вам не о чем волноваться. С сегодняшнего дня шатёр полностью в вашем распоряжении.

Против желания меня кольнуло виной: а где же будет спать он? Но я тут же поспешила оправдаться: светлейшему князю наверняка найдётся достойное место для ночлега. Спать на земле у костра он точно не будет. Однако обязательное «Спасибо» всё равно неприятно царапнуло горло.

— Не за что, Кристин, — суховато отозвался Геллерт. Коротко оглянулся и заметил: — Пожалуй, нам пора возвращаться — лагерь уже почти собран.

И я покорно повернула вместе с ним в обратный путь.

***

Я отколола от платья цветок вероники, но выбросить не смогла, и теперь он ехал между страниц «Легенд». Дорога бежала по плоскогорьям, через долины и перевалы и, наверное, казалась моим спутникам лёгкой и приятной. По крайней мере, так слышалось мне по долетавшим до кареты весёлым голосам. Я же, наоборот, с каждым днём чувствовала себя всё измотанее. То ли оттого что лишилась волшебной поддержки цветка-талисмана, то ли из-за постоянной тряски, то ли из-за отчуждения, возникшего между мной и Геллертом с памятной ночи. Нет, он по-прежнему вёл себя безупречно вежливо и доброжелательно, но теперь за этим пряталась отстранённость. Словно я вдруг стала для него посторонним человеком, малознакомой девушкой, которую он вынужден сопровождать. Все наши немногочисленные разговоры сводились к вежливому интересу, не нуждаюсь ли я в чём-либо, и оставляли за собой нелепое чувство обделённости.