— Конечно, я пойду с вами! — Хотя, может, так только наоборот помешаю?

Наварр хмыкнул, словно услышал последнюю мысль.

— Прости старика за прямоту, девочка, но ты слишком много думаешь и всё не о том. Идём, посмотришь, где твой супруг провёл добрую половину детства.

Ах вот оно что! Какой простой ответ на мои незаданные — и неважные — вопросы.

— Но я надеюсь, мессер, вы не станете вспоминать то время слишком подробно? — в шутливо уточнил Геллерт. — Мне бы не хотелось, чтобы Кристин разочаровалась в муже.

— Не беспокойся, — улыбнулся герцог. — Детские шалости на то и детские, чтобы оставаться в прошлом.

«Тем более настоящее и без того даёт поводы для разочарований».

Хватит. Я действительно слишком много думаю и не о том, что уместно при общении гостьи с хозяином дома.

«Всё, до самой ночи больше ни одной посторонней мысли. Это банально невежливо по отношению к герцогу».

Так я решила и остаток дня твёрдо придерживалась этого решения.

А потом наступили вечер и время отходить ко сну.

Марион приготовила для меня ванну с душистыми расслабляющими травами, а потом долго расчёсывала перед зеркалом мои волосы — пока они не заблестели светлой шёлковой волной. Когда же я уже лежала в постели под сладко пахнувшим лавандой одеялом, пожелала мне доброй ночи и удалилась, не забыв задуть свечи.

И вот тогда-то все мысли, которые я с переменным успехом гнала от себя в течение дня, набросились на меня стаей зубастых монстров.

«Ох, нет! Можно мне просто поспать?»

Увы, даже телесной усталости было не под силу утихомирить тревожный сонм у меня в голове. А спрятаться от одолевавших раздумий под одеялом, как дети прячутся от подкроватных чудищ, было невозможно. И я ворочалась с боку на бок, кусала уголок подушки, вздыхала, пыталась ни о чём не думать, но сон всё не приходил. Наконец навязчивые мысли вынудили меня подняться с постели и, накинув длинную шаль, подойти к двери в гостиную.

«Посижу немного в кресле — может, перемена места поможет?»

Я взялась за прохладную бронзу ручки, и вдруг с той стороны мне послышался какой-то шорох.

«Кто-то из слуг? — Но уже слишком поздно. — Или… Геллерт?»

Я замерла. Если это и вправду он, хочу ли я видеть его сейчас?

«Однако вернуться в кровать, — я коротко взглянула через плечо на белевшую в темноте постель. — Нет, вот этого я точно не хочу. И потом, возможно, мне просто послышалось».

И я решительно толкнула дверь.

В гостиной было светло — горели свечи в стоявшем на столе трёхрогом шандале, мерцали угольки в камине. А возле камина в кресле сидел Геллерт и то ли читал, то ли думал о своём, глядя в лежавшую на коленях толстую книгу. Впрочем, услышав меня, он встрепенулся и пружинисто поднялся на ноги.

— Кристин? Вы не спите?

— Нет, — чувствуя странную уязвимость, я плотнее закуталась в шаль. — Почему-то не спится.

— Бывает, — Геллерт закрыл книгу и положил её рядом с подсвечником. — Что же, не буду тяготить вас своим обществом. Доброй ночи.

Он направился к двери в свою комнату, однако не успел сделать и двух шагов, как его остановила сорвавшаяся с моих губ просьба:

— Пожалуйста, не уходите!

Как? Зачем? Неужели мне настолько тошно в обществе своих мыслей, что я готова на чьё угодно другое?

Под вопросительным взглядом Геллерта я опустила глаза и, проламываясь через предубеждение к этому человеку, шёпотом прибавила:

— Пожалуйста, поговорите со мной. О чём-нибудь.

— Поговорить? — от моей просьбы Геллерт как будто растерялся. — Хорошо, давайте поговорим. Присаживайтесь.

Он придвинул к камину второе кресло, а когда я, так и не смея поднять взгляд, уселась, заботливо накинул мне на колени клетчатый плед.

— Спасибо. — Совесть грызла меня жучком-древоточцем, и любые доводы о предательстве были ей глубоко безразличны.

— Не за что, — Геллерт опустился в кресло напротив. — Так о чём бы вы хотели поговорить?

Я ненадолго замялась, а потом выпалила:

— Пожалуйста, расскажите мне о герцоге Наварре. То, что вам кажется самым важным.

— Самым важным? — раздумчиво повторил Геллерт. — Хм. Начну с того, что он стал моим наставником, когда мне исполнилось семь, а прежде был наставником моего отца…

— Погодите, — не очень вежливо перебила я, — но сколько же тогда герцогу лет?

— Девяносто восемь, — спокойно ответил Геллерт. — На доме Второй опоры лежит особое благословение Источника. Все Наварры — долгожители.

— Вот как, — протянула я. — А выглядит он всего на пятьдесят.

Геллерт усмехнулся:

— На моей памяти наставник так выглядел всегда, — и продолжил рассказ. — Всем, что я знаю о политике, экономике, управлении людьми и военном деле, я обязан Наварру. Он невозможно много сделал для меня в первые годы моего княжения, да и потом не раз помогал добрым советом.

— Поэтому вы относитесь к нему, как к близкому родственнику, — озвучила я очевидную догадку, и Геллерт кивнул.

— Можно сказать, мессер во многом заменил мне отца. Тот всегда был слишком занят важными взрослыми делами, а в замке Верных я прожил около семи лет.

— И он для вас второй дом, — заключила я. И сразу же спросила: — А что не так с кастеляном?

Губы Геллерта тронула улыбка.

— Всё так. Просто иногда странно слышать про «нижайшие надежды» от человека, в своё время гонявшего тебя с замковой кухни.

Не удержавшись, я тоже улыбнулась и внезапно поняла: мне снова легко дышится. Словно из тесного подземелья, куда меня низвергли сон-воспоминание и собственные слова «Ненавижу вас!», я выбралась на простор, под высокие звёзды, алмазами сверкающие над снежными вершинами гор. Стена отчуждения между мною и Геллертом не рухнула даже — исчезла, да так незаметно, что мы и сами ничего не поняли.

«Неужели я готова простить, забыть?»

Я отвела глаза, понимая всю справедливость упрёка. И, без нужды поправив плед, попросила:

— Расскажите ещё что-нибудь. Об этом месте.

— Хорошо, — легко согласился Геллерт. — Вы же не будете против, если я по обыкновению начну с легенды?

— Нет, — моих губ снова коснулась невольная улыбка. — Ведь горы — страна чудес.

— Вы во многом правы, — серьёзно подтвердил Геллерт. — И у этих чудес есть реальный источник. Но сейчас разговор не о нём, а о Наваррах и Врановой долине.

И он начал.

Случилось так, что молодой овчар заметил сражавшихся в небе орла и железного ворона. Последний уже ослабевал, и на землю падали рубиновые капли крови. Тогда юноша зарядил пращу и метким броском отогнал орла. А когда ворон кое-как опустился на луг, перевязал птице раны и напоил её водой. В благодарность ворон подарил овчару перо, наказав ровно пять ночей класть его под подушку. После чего перо рассыпалось в пыль, а юноша сделался умнее и проницательнее самых старых и мудрых своих соплеменников.

И вот однажды вождю племени приснился тайный сон, и наутро было объявлено: тот, кто разгадает три загадки, получит в награду руку единственной дочери вождя. Кандидаты собрались со всех окрестных долин — каждый хотел взять за себя красавицу, а после смерти тестя сделаться правителем богатого края. Каждому вождь задавал три вопроса, но никто не мог ответить верно, пока не настал черёд овчара. И когда тот с лёгкостью ответил на все загадки, вождь провозгласил:

— Вот он, обещанный мудрец! — и соединил руки пастуха и своей дочери.

Так начался род Наварр, а долину, где жило племя, в благодарность назвали Врановой.

Легенда закончилась, но не закончился рассказ. Геллерт говорил дальше — о том, как впервые приехал сюда, о Рассветной башне, где его поселили, потому что «ранняя пташка ловит червячка», об учёбе и долгих прогулках по здешним горам, — а я смотрела на него и не могла отвести глаз. Воспоминания о детстве и тёплое сияние живого огня смягчили его чеканные черты, подарили взгляду мечтательность и лёгкую грустинку. И в какой-то момент я поняла: да, это неправильно, да, это постыдная слабость, только пока в моей памяти стена, отделяющая меня от правды, пусть между нами будет худой, но мир.