«Но, может, для нас приготовлены отдельные постели?»

Не без внутреннего сопротивления я шагнула под полог. Остановилась у входа, давая глазам привыкнуть к царившему полумраку и одновременно пытаясь рассмотреть обстановку. Жаровня, походный столик с кувшином и тазиком для умывания, сундук и — у меня упало сердце — широкая, расстеленная постель. Одна на двоих.

От угольков в жаровне я зажгла свечу, чтобы было посветлее. Умылась тёплой водой, сняла дорожное платье и в одной сорочке неуверенно подошла к постели.

«Госпожа Кристин, не буду скрывать очевидное: предстоящая свадьба — принуждение для нас обоих. Для вас — со стороны родителей, для меня — политики и блага моей страны. И я прошу поверить, что ни в коем случае не хочу увеличивать степень этого принуждения».

Проникновенный, бархатный голос Геллерта прозвучал как будто рядом со мной — вздрогнув, я даже обернулась. Но нет, то было лишь очередное воспоминание — и напоминание, что бояться нечего.

«Какой бы пылью в глаза ни были фокусы Ремесленников, моя клятва — настоящая от первого до последнего слова. Я приложу все силы, чтобы беречь и защищать вас, и чтобы ваша жизнь в замке Источника стала счастливее, чем в замке родителей. Вы мне верите?»

Когда он это сказал? Кажется, сразу после свадьбы, когда празднично украшенный экипаж вёз нас в старую королевскую резиденцию, любезно предоставленную дядей для торжественного пира.

— Верю, — прошептала я, повторяя свой давний ответ. И, не слушая тихое «Глупышка. Тот тоже клялся», забралась в постель. Не без радости обнаружила, что одеял нам положили два, и закуталась в своё с головой, как гусеница в кокон.

«Может, надо было задуть свечу?»

Но вставать больше не хотелось, и я решила, пусть горит, пока Геллерт не придёт.

«Надо всё-таки его дождаться, не спать. Ну, на всякий случай».

Я была уверена, что это не составит труда — внутренне напряжение никак не хотело проходить. И действительно, долго лежала, просто слушая шумы и шорохи за полотняными стенами шатра и наблюдая за огоньком стоявшей на столике свечи. Однако время утекало расплавленным воском, Геллерта всё не было, веки наливались тяжестью. В какой-то момент глаза мои закрылись, и я задремала — чутким сном на грани яви.

И, может, поэтому мне опять привиделось прошлое.

Я никак не могла уснуть. То ли из-за того, что и так проспала почти полдня — в паланкине по дороге и перед праздником. То ли из-за ворочавшегося в душе раздражения на Сиарру Кератри с её медовыми речами, за которыми пряталась едкость змеиного яда. Зачем она только приехала на праздник? «Гостила неподалёку» — да можно подумать! И Геллерт — почему он ни разу не пресёк её попытки флиртовать с ним? Не заметил? Он, знаток людей?

«Нет, так нельзя. Надо немного развеяться, иначе я точно не усну до утра».

Поднявшись с ложа, я на ощупь натянула нижнее платье. Вслепую поискала плащ — не зря же Жюли говорила, что доставала его — и, нащупав, надела поверх. Затем обулась, накинула капюшон, пряча заметные в темноте волосы, и выскользнула наружу.

За то время, что я проворочалась в постели, в лагерь успели вернуться люди. Возле телег горел небольшой костёр, и в его золотистом круге то и дело возникали человеческие силуэты. Вот один из них направился к княжескому шатру, и я поспешила исчезнуть в мешанине отбрасываемых деревьями теней. Не хотелось ни разговаривать с кем-то, ни брать кого-то в спутники — а иначе меня просто не отпустили бы бродить по ночному берегу.

«Побег» прошёл успешно — ни окликов, ни шума за спиной. И всё-таки я порядочно отошла от лагеря по кромке рощи, прежде чем осмелилась выйти на открытое пространство.

Над озером по-прежнему светила луна, однако бродяга-ветер успел пригнать лёгкие облака, и теперь она кокетливо куталась в них, как в газовые накидки. Было зябко, подол платья промок от росы, но возвращаться не хотелось. Я медленно шла вдоль кромки чёрной воды, глубоко дыша запахами травы и влаги и чутко прислушиваясь к звукам ночи. Вот плеснула рыба в камышах, вот ветер зашуршал берёзовыми листьями, вот откуда-то издалека донёсся весёлый смех. Мне не было страшно, наоборот, самовольная прогулка напомнила наши детские вылазки с Сержем. Улыбаясь воспоминаниям, я дошла до заросшего лесом мыска и остановилась полюбоваться ночным пейзажем. Можно было рискнуть и углубиться в лес, однако голос благоразумия заметил, что в моём положении такие походы не приветствуются. Тем более под плащ стала пробираться озёрная сырость, а ноги в промокших туфлях уже откровенно мёрзли. Так что я двинулась в обратный путь, не боясь заплутать — меня уверенно вела тёплая звёздочка далёкого костра.

Вот и лагерь, где между берёз белел островерхий силуэт шатра. Никем не замеченная, я проскользнула к входу, откинула полог и…

…и из сумрака ночи очутилась в ярком дне. Не было ни лагеря на берегу горного озера, ни шатра, но была элитная двухуровневая квартира в центре и неплотно закрытая палисандровая дверь спальни, за которой…

Я толкнула створку — самыми кончиками пальцев, — и дверь легко открылась, не издав ни звука хорошо смазанными петлями.

Впрочем, она могла бы и душераздирающе заскрипеть — вряд ли это заметили бы. Тем двоим, что сплелись в страстном объятии на кровати в стиле барокко (я потратила несколько месяцев, выбирая её), были совершенно безразличны любые скрипы.

Им вполне хватало стонов и шумного дыхания.

«Нет!»

Неверие, острое желание зажмуриться, не поверить собственным глазам и ушам, собственному носу, в который так настойчиво лез запах чужой страсти. Это не мой муж накрывает обнажённым телом какую-то рыжую девицу. Это ошибка, галлюцинация, это…

Желудок скрутило в тугой узел, и я зажала ладонью рот — чтобы не закричать? Чтобы меня не стошнило? Попятилась, неловко подвернула ногу и…

— Кристин! Кристин, проснитесь!

Я распахнула глаза. Увидела над собой встревоженное лицо Георга… Геллерта и, плохо соображая, сон это или явь, шарахнулась назад.

— Кристин!

Я бы точно свалилась с ложа, если бы Геллерт не успел поймать меня за предплечье. Однако вместо благодарности получил хлёсткую пощёчину, а я, соскочив на пол и сжимая кулаки, в гневе крикнула:

— Не трогайте меня! Не смейте! Ненавижу вас!

И всё замерло. Замерла я, тяжело дыша и готовясь защищаться. Замер опиравшийся коленом на постель Геллерт, и тёмный взгляд его был непроницаем, как воды ночного озера. Замер, кажется, даже огонёк почти до конца прогоревшей свечи.

— Вы вспомнили. — Как каменная плита упала. — Но что именно вы вспомнили, Кристин?

Он хочет подробностей? Я открыла рот, собираясь выплюнуть ответ, и подавилась внезапным осознанием.

Теперь я знала, что увидела Крис, открыв дверь. Но что увидела Кристин, откинув полог?

«Наверняка то же самое!»

А если нет? Если здесь ошибка, и ответив, я выдам своё самозванство?

Однако Геллерт ждал, поэтому мне оставалось лишь расправить плечи и рискнуть:

— Я вспомнила вас с Сиаррой Кератри. В шатре, в ночь Бельтайна.

Взгляд Геллерта ощутимо потяжелел.

— А если подробнее?

Зачем ему? Чего он хочет добиться? Неужели всё и впрямь не так просто, как в истории Крис?

— Я не хочу об этом говорить. — Потому что мне нечего сказать.

Повисло молчание — невыносимое, как пытка. Остатками воли я заставляла себя смотреть Геллерту в лицо, хотя чувствовала, что ещё немного, и потеряю сознание от безумного нервного напряжения.

— Хорошо, — наконец проронил Геллерт. — Оставим этот разговор до утра.

С грацией дикого зверя он поднялся на ноги и взял брошенный на край постели сюртук.

— Отдыхайте, Кристин. — Ни по его лицу, ни по голосу невозможно было прочесть даже намёка на эмоции. — И ничего не бойтесь — шатёр полностью в вашем распоряжении.

С этими словами он вышел, и полог мягко опустился, скрыв его высокую, прямую фигуру. А я, простояв ещё несколько ударов сердца, кулём осела на пол. Закрыла лицо ладонями: что же теперь будет? Что мне отвечать утром? Ах, если бы я увидела продолжение сна о Кристин! Каким бы мерзким оно ни было.