— Такая хорошая девочка. Не правда ли? — я почувствовал, что похвала была властной, чего она никогда раньше не слышала. Я раздвинул ноги настолько, насколько позволяли брюки, наслаждаясь моментом, когда могу пить отличный скотч, пока самая красивая женщина на земле делает мне минет. В этом занятии было что-то до смешного декадентское, но мне было наплевать.

Посмеиваясь про себя, я закрыл глаза, продолжая поглаживать ее по голове, запуская пальцы в ее длинные пряди волос. Седона подняла голову, провела языком по моему стволу и ослабила хватку ровно настолько, чтобы стянуть с меня штаны еще ниже. Когда она возобновила свою работу, каждый звук, который она издавала, был преувеличенным, и я понял, что не смогу долго терпеть ее соблазнительные действия. Хотя планировал трахнуть ее несколько раз, как делал это раньше, я хотел, чтобы это время продлилось.

Она громко замурлыкала, облизывая зигзагообразными движениями мой член по всей длине, захватывая в рот несколько дюймов. Я опустил голову, вынужденный несколько раз моргнуть, и положил руку ей на макушку. Действия красивой девушки стали более агрессивными, а то, как она гладила меня по ногам, возбуждало больше, чем я мог себе представить.

Пока она стаскивала сначала один ботинок, потом другой, я приподнялся бедрами над скамейкой, пронзая ее рот своим грубым движением. Она подавилась, но не прекратила своего занятия: стянула с меня носки, затем высвободила мои ноги из тесных брюк.

Я раздвинул ноги еще шире, используя обе руки, чтобы контролировать ее действия.

— Вот так, cherie. Возьми меня всего.

Возможно ли, что ее рот становился все горячее? Я рассмеялся про себя, потрясенный тем, что ощущения продолжали усиливаться. Когда полностью заполнил ее рот, так что кончик коснулся задней стенки ее горла, этого все равно было недостаточно. Мой член ныл до боли. Вместо того, чтобы кончить, я оттолкнул Седону, пытаясь отдышаться.

Она преувеличенно облизывала губы, а глаза искрились, когда она смеялась. Было интересно наблюдать, насколько спокойно она себя чувствовала, когда чуть не убежала от меня в ресторане. Она поднялась на ноги, провела кончиками пальцев вдоль Steinway (прим. от пер. Steinway — торговая марка и название компании-производителя музыкальных инструментов) и, перегнувшись через заднюю стенку, потянулась за бокалом вина.

Я вскочил, схватил вазу с цветами и поставил ее на кофейный столик. Она наблюдала за всем, что я делал, и ее тихое бормотание постоянно доносилось до моих ушей. Когда вернулся, с грохотом опустившись на табурет, я пробежал пальцами вверх и вниз по клавишам. Когда начал играть бродвейскую мелодию, одну из немногих, которые знал, я был удивлен, когда Седона вскочила на пианино, скрестив ноги. Когда она начала петь, я покачал головой. У девушки было много талантов, больше, чем я думал вначале.

Пока выбирал несколько меланхоличную композицию, которой моя мама научила меня много лет назад, я наблюдал за отражением девушки в стекле. Ее голос был действительно прекрасен, но в его тоне звучала грусть.

Когда закончил, я одобрительно захлопал в ладоши.

— Это было невероятно.

Она ничего не сказала, сделав еще один глоток вина, прежде чем развернуться на крышке рояля и поставить бокал рядом с собой.

— Что мне кажется интересным, Джонни, так это то, что никто раньше не слышал, как я пою. Почему ты? Почему ты заставляешь меня хотеть делать то, что я скрывала всю свою жизнь?

Поднимаясь со скамейки, задумался над ее вопросом.

— Потому что я не из твоего мира, требующего от тебя определенного поведения. Со мной ты можешь быть самой собой. Кто я такой, чтобы судить?

Седона позволила своим пальцам водить кругами по поверхности рояля, бросая провокационные взгляды в мою сторону.

— Ты определенно не похож ни на кого, кого я когда-либо встречала раньше. Вот почему это так нервирует. Я чувствую себя неуютно рядом с тобой, но при этом ощущаю себя так, словно знаю тебя всю свою жизнь.

— Это нервирует, — повторил, медленно подходя к задней части рояля и кладя руки по обе стороны от ее ног. — Почему это?

— Потому что мне это нравится, — выдохнула она, медленно поворачивая голову. — Может быть, слишком сильно.

— Скажи мне, что тебе нравится. Мне нужно знать.

Седона глубоко вздохнула.

— Такое чувство, что я стою на краю обрыва, вглядываясь вниз, в великую неизвестность, но зная, что если упаду, ты меня подхватишь. Такого я никогда раньше не испытывала. Разве это не странно?

— Совсем нет. Часто незнакомые люди могут позволить нам стать теми, кем мы действительно хотим быть, освободиться от жестких рамок, которые накладывает на нас общество и те, кто нас окружает.

— Да. Может быть, мне это слишком нравится. Вот что меня пугает.

Я развернул ее, согнув колени, и поставил ступни на поверхность рояля. Затем не спеша, используя только указательные пальцы, провел шершавыми подушечками по внутренней стороне ее ног.

— Страх — это не то, чего нужно избегать. На самом деле это потрясающий выход эмоций, позволяющий почувствовать себя живым, когда все остальное не помогает. Это также мощный инструмент. — Я наблюдал за реакцией Седоны, улыбаясь, когда она раздвинула ноги, обнажая для меня свою прелестную розовую киску.

— Как так?

— Пожалуйста, не говори мне, что не используешь тактику запугивания в зале суда, прокурор. Я знаю лучше. Ты такая же, как я, неутомимая в своем деле, понимаешь, что у всех мужчин и женщин есть что-то, что пугает их до смерти. — Мой взгляд следил за движениями моих пальцев, но когда провел кончиком одного из них по ее клитору, снова поднес его к ее поджатым губам и полузакрытым глазам, ее кожа мерцала от возбуждения.

— Что пугает тебя до смерти? — пробормотала она, ее грудь вздымалась и опускалась, когда напряжение между нами усилилось, потрескивая от нашего возросшего желания.

— Попробуй угадать.

— Смерть.

— Попробуй еще раз, cherie.

Она широко раскрыла глаза.

— Жизнь.

— Очень хорошо. Жизнь отравляет и выматывает, опасна и в то же время увлекательна. Как ты думаешь, чего боится большинство мужчин?

— Тюремного заключения. Неспособность принимать собственные решения.

— Да, неспособность контролировать то, что происходит в жизни влиятельных людей, — это ужасно.

— И все же ты не боишься тюрьмы, — сказала так, словно была удивлена. — Почему?

— Потому что я все равно контролировал бы ситуацию. — Ввел один палец в ее узкое влагалище, вдыхая ее растущее желание, когда она запрокинула голову. — Чего ты больше всего боишься, Седона? Что не дает тебе уснуть по ночам? — ввел внутрь второй, затем третий палец, погружаясь в нее более грубо, чем раньше. Когда она раздвинула ноги еще шире, мой член был полностью напряжен, я так возбудился, что яйца напряглись.

Она продолжала тяжело дышать еще несколько секунд, прежде чем подняла голову, ее глаза остекленели.

— Это просто. Не живу полной жизнью, продолжая заниматься тяжелым трудом, пытаясь понять, кто я такая. — Казалось, она была смущена тем, что призналась в этом незнакомцу, мужчине, о котором почти ничего не знала.

За исключением всего того плохого, во что ее заставили поверить. Это возбудило ее и, в свою очередь, воспламенило все во мне, и теперь во мне бушевал настоящий пожар. Я раздвинул ноги Седоны, надавил на внутреннюю поверхность бедер, поцеловал сначала одно, потом другое, прежде чем зарыться лицом в ее сладость.

— Ты такая влажная, — пробормотал я.

— О, Боже, да. — Ее стоны были такими же животными, как и все звуки, которые я издавал, когда был с ней. То, как она продолжала тяжело дышать, стало еще более преувеличенным, когда ее тело неудержимо затряслось. Она сжала обе руки в кулаки и легонько ударила ими по пианино, каждые несколько секунд облизывая губы, как будто они пересохли.

Я держал ее широко раскрытой в течение нескольких минут, наслаждаясь ее сладким вкусом меда. Возможно ли, что на вкус она была еще более восхитительной, чем раньше? Я не был нежен, как раньше, предпочитая терзать ее своим языком и ртом, толкая сильнее. Если она хотела выйти за пределы своей зоны комфорта, то это именно то, что она получит.