— И мне очень жаль, если показалось, что я сомневалась в тебе.

— Не за что извиняться, Мэдс. Ты не сомневалась.

Он притянул ее в длительные объятия и посмотрел вверх по туннелю на солнечный свет, ожидающий у посадочной платформы. Он поцеловал ее в макушку и отпустил.

— Я все еще хочу прийти на ужин, когда ты вернешься домой. Я скачаю приложение и поеду на поезде.

— Конечно. Пока, папа.

— Пока, милая.

Он смотрел, как она поднимается по пандусу на свет. Она знала, что он сделает, что обещал, и на самом верху повернулась, чтобы помахать ему рукой. Ее силуэт был полностью виден, а затем она исчезла.

Босх присоединился к своему адвокату и следователю в кабинке у окна, выходившего на зал ожидания вокзала, оформленный в смешанном стиле ар-деко и мавританском стиле. Холлер уже заказал мартини на всех. Они звенели бокалами и произносили тосты. Три мушкетера, все за одного и один за всех. Босх поймал взгляд Холлера и кивнул. Его адвокат, очевидно, не воспринял это как знак благодарности, которую он, по его мнению, заслуживал.

— Что? — спросил Холлер.

— Ничего, — ответил Босх.

— Нет, что? Что это был за взгляд, который ты бросил на меня?

— Какой взгляд?

— Не морочь мне голову.

Циско молча наблюдал за ними, зная, что лучше не лезть на рожон.

— Ладно, — сказал Босх. — Я видел, как ты после суда разговаривал с репортером в коридоре. Он был из "Таймс", не так ли?

— Да, точно, — сказал Холлер. — Им нужно писать о крупном скинбэке.

Так они это называют, когда им приходится исправлять ошибку. Это не исправление, потому что то, с чем они пришли в воскресенье, вытекало из судебных документов. Но это было односторонне. Завтра будет полная история.

— Как его звали?

— Знаешь, я не запомнил его имя. Все эти парни, они одинаковые.

— Это был Дэвид Рэмси?

— Я только что сказал тебе, что не запомнил имя парня.

Босх просто кивнул, и Холлер снова увидел осуждение.

— Если тебе есть что сказать, то говори, — сказал он. — И перестань смотреть на меня с осуждающим видом.

— Мне нечего сказать, — сказал Босх. — И я не знаю всего, но я знаю, что ты сделал.

— Ради всего святого, о чем ты говоришь?

— Я знаю, что ты сделал.

— Ну вот, началось. Что я сделал, Босх? Может, ты просто скажешь мне, о чем ты, блядь, говоришь?

— Ты и организовал слив. Ты передал историю в "Таймс" в пятницу. Это ты передал ее Рэмси.

Циско делал второй глоток мартини, хрупкий бокал с ножкой держали толстые пальцы. Он чуть не пролил его на свой красивый парадный жилет.

— Ни хрена подобного, — сказал он. — Мик никогда бы не сделал…

— Да, он сделал, — сказал Босх. — Он продал меня "Таймс" ради заголовка.

— Стоп, стоп, стоп, — сказал Холлер. — Ты, блядь, что-то забыл? Мы выиграли дело, мужик, и судья Высшего суда извинился перед тобой и потребовал, чтобы прокуратура и полиция Лос-Анджелеса сделали то же самое. И ты собираешься жаловаться на мою стратегию?

— Итак, ты говоришь, что это были вы, — сказал Босх. — Ты признаешь это. Ты и Рэмси.

— Я говорю, что для того, чтобы выиграть день, мы должны были поднять ставки, — сказал Холлер. — Нам нужно было выпустить это дело на улицы, чтобы оно стало достоянием общественности, чтобы о нем заговорили, и чтобы все чертовы новостные каналы города пришли сегодня в этот зал суда. Я знал, что если мы это сделаем, то у судьи не будет выбора, кроме как дать нам право на вмешательство в дело.

— И ты бы получил, сколько, около миллиона долларов бесплатной рекламы?

— Господи Иисусе, Босх. Ты как одичавший кот. Ты никому не доверяешь. Я сделал это для тебя, а не для себя, и посмотри, что из этого вышло.

Холлер указал из кабины в направлении здания суда.

— Судья впустил нас в дело, несмотря на возражения всех присутствующих в зале суда, — сказал он. — А потом мы, блядь, выиграли. Бордерс вернется в камеру смертников до конца своего жалкого существования, а каждый из тех ублюдков, которые пытались подставить и обвинить тебя, будет лишен лицензии, уволен и, возможно, окажется в тюрьме. Кронин и Кронин уже в тюрьме, а ты сидишь здесь и пьешь мартини. Думаешь, судья дал бы нам отсрочку, если бы об этом не писали СМИ?

— Я не знаю, — сказал Босх. — Но моя дочь прочитала это дерьмо в воскресенье и три дня гадала, является ли ее отец тем человеком, который подбрасывает улики и отправляет невиновного человека в камеру смертников. Вдобавок ко всему, из-за этой истории меня чуть не убили. Если бы это случилось, я был бы мертв, а Бордерс ходил бы по земле как свободный человек, чтобы снова убивать.

— Слушай, мне очень жаль. Правда. Я не хотел, чтобы это случилось, и не знал, что ты работаешь под прикрытием, потому что ты мне ни хрена не сказал. Но это один из тех редких случаев, когда цель оправдывает средства. Так? Мы получили результат, которого хотели, твоя репутация осталась нетронутой, а твоя дочь едет в поезде, зная, что ее отец — герой, а не преступник.

Босх кивнул, как бы соглашаясь. Но это было не так.

— Ты должен был сказать мне, — сказал он. — Я клиент. Меня должны были проинформировать и дать выбор.

— И каков был бы твой выбор? — спросил Холлер.

— Теперь мы никогда не узнаем, потому что ты мне его не предоставил.

— Я знаю, какой он был бы, и поэтому я этого не сделал. Конец долбаной истории.

Они смотрели друг на друга долгое, тяжелое мгновение. Циско нерешительно поднял свой бокал над серединой стола.

— Да ладно, вода уже под мостом, ребята, — сказал он. — Мы победили. Давайте снова поднимем тост. Не могу дождаться завтрашней газеты.

Холлер и Босх продолжали смотреть друг на друга, как будто каждый ждал, что другой сделает первый шаг.

Холлер сделал его первым. Он взял свой бокал за ножку и поднял его вверх, выплеснув водку через край и вниз на пальцы. Босх, наконец, сделал то же самое.

Три мушкетера снова звенели бокалами, как шпагами, но это уже не выглядело так, будто все за одного и один за всех.

Когда Босх огибал последний поворот на Вудро Вильсон-драйв, он увидел, что перед его домом припаркована городская машина. Кто-то ждал его. Он убавил звук на "Смене караула" Камаси Вашингтона. Было почти пять, и его план состоял в том, чтобы раздеться, принять душ и переодеться в уличную одежду, прежде чем отправиться в Долину, чтобы навестить Элизабет Клейтон в темнице, где она излечивалась.

Въехав на боковую парковку, он увидел, кто это. На ступеньке перед домом сидела Люсия Сото и смотрела на свой телефон. Босх припарковался и обошел машину спереди, вместо того, чтобы избежать её и пройти через боковую дверь. Она встала, убрала телефон и вытерла пыль со штанов. Она все еще была в темно-синем костюме, который она надела тем утром в суд.

— Давно ждешь? — спросил Босх в качестве приветствия.

— Нет, — ответила она. — Мне нужно было кое-что сделать по электронной почте. Тебе следует время от времени подметать ступеньки, Гарри. Пыльно.

— Все время забываю. Как восприняли сегодняшние события в ОГУ?

— О, знаешь, спокойно. Они всегда воспринимают все спокойно, и хорошее, и плохое.

— И это было хорошо или плохо?

— Думаю, хорошо. Когда бывшего детектива очищают от обвинений в правонарушениях, это хорошо. Даже если это Гарри Босх.

Она улыбнулась. Он нахмурился и отпер дверь. Он толкнул ее, чтобы она открылась.

— Входи, — сказал он. — У меня закончилось пиво, но есть неплохой бурбон.

— Звучит неплохо, — ответила она.

Босх вошел следом за ней, а затем прошел мимо, чтобы сначала попасть в гостиную и сделать ее более гостеприимной для посетителя. Последние две ночи он засыпал на диване, смотрел телевизор и пытался очистить мысли от всего, что связано с его делами.

Он поправил подушки на диване и взял рубашку, перекинутую через руку. С ней он направился обратно на кухню.