Он осмеливается нарушить молчание.

– Кто ты?

— Дождавшаяся тебя.

Ее ответ деленчит музыкой серебряных колокольчиков.

- Я... опоздал?

– Ты прибыл как раз вовремя, – от ее искреннего смеха ему становится легче.

– Кто я?

– Ты – избранный мной.

Она прекращалась на цыпочках, нежным движением убрала прядь волос и поцеловала их в лоб. От поцелуя телом струится целебная сила, и он чувствует, что готов свернуть горы.

– Где мы?

– Дома. Мы теперь дома, – она проводит рукой вокруг. – Разве не чудесный этот мир новый?

На ночном небе вспыхивают узоры золотых точек. Уставшие от стремительного роста деревья собираются ко сну, наряжаются сумеречным одеялом, и лишь небольшая река продолжает нашептывать песню... Это его дом.

Дом! От уютного слова на сердце тепло и приятно. Он чувствует, что долго искал его — и вот наконец нашел... Осторожно касается груди, но боли больше нет. Серебряное сердце стучит уверенным безошибочным ритмом.

- Ничего не помню...

Немного грустно оттого, что он не знает даже собственного имени. Может, оно потерялось где-то здесь, дома, и ждет своего владельца? Может быть, с именем вернется его старая память?

– Не беспокойся. Я всему тебя научу.

Ее улыбка наполняет надеждой, дарит предчувствие великой радости, обещает блаженное спокойствие.

– Следуй за мной.

Она берет его ладонь, сжимает, ведет вглубь ночной рощи, и он ступает следом в чудесный новый мир.

Эпилог

В такой красивый летний день, когда заботы забываются сами собой, хочется сесть у залитой солнцем реки, достать из прохладной воды хлопья арбуза, вгрызться в сладкую червь, бултыхнуться в стремянку, смыть сахарный сок, вынырнуть и разлечься на горячую. жить!

Ярема осушил кувшин компота и довольно крякнул.

— Ах, спасибо спасибо! Из кружки напился — заново родился!

С поданного ведра смыл пыль с лица, плюснул на покрасневшую холку. Лишенный упряжи конек лапал студеную колодезную воду в конюшне.

— Жжет так, что камни трещат. Быть дождя, — шляхтич провел влажными ладонями по бороде, заплетенной в длинную косу, и посмотрел на приземистое сооружение. - Максим себе рабочую придумал?

– Еще в прошлом году, – кивнула Лина. — Когда вернется, все тебе покажет. Гордится той мастерской, как собственным ребенком.

Пригласила к прохладному крыльцу, увитому виноградной лозой, где они спрятались от солнца в тени лопатых листьев.

- Ты действительно не голоден? – переспросила ведьма.

— Умаломурил лужайку в корчме, — Ярема довольно хлопнул себя по потному брюху. - Еще и книшиков сверху прибавил! А Максим по делам отправился?

– За деревом поехал.

— По такому аду? — удивился Яровой. — За дровами на купальскую костру?

– Да куда нам, – отмахнулась Лина. – Купала – праздник молодых. Я разве что перед рассветом к реке схожу, трав соберу. У меня с этой ночью собственные счета...

Ярема хлопнул по новенькой скамье, украшенной тонкой резьбой в виде виноградной лозы.

- Максимовая работа?

- Конечно.

— Прекрасно сделано! Стоит надежно, сидеть удобно, - он провел пальцем по коричневому орнаменту: - Да и глаз милует!

— И плотник хороший, и резчик умелый. Кстати, он подарок тебе подготовил.

- В самом деле?

— Вырезал медведя на гербе. Говорил, будто обещал когда-то.

— Я и забыл, — шляхтич почесал висок. - Вот память у него!

— Просто Максим очень внимательный и придирчивый. Дерево всегда подбирает, — ведьма улыбнулась. - Не испортил ни одной работы, представляешь? Будто чувствует каждое бревно, каждую доску...

Ярема достал из-за пояса трубку и кисет, а потом с авторитетным видом предрек:

– Будет из него мастер на всю страну.

– В селе его знают и уважают, – сказала Лина надменно. — К облику уже привыкли. Разве что смеха до сих пор боятся, потому что Максим хохочет так, будто волк воет.

В тень влетел рассерженный слепень, завертелся над головой ведьмы. Лина щелкнула пальцами. Гедзь перелетел к шляхтичу, который принялся набивать трубку. Лина щелкнула снова, уже обеими руками. Гедзь гудел дальше. Ведьма нахмурилась и изо всех сил хлопнула в ладоши, прошептав в придачу несколько слов.

— Что-нибудь должно было случиться? – спросил Ярема.

– Но не произошло, – отрубила ведьма, прошивая насекомое яростным взглядом.

— О, котище! — Шляхтич дружески помахал рукой. - Здорово был!

Хаос зевнул, потянулся, окинул зайду неприязненным взглядом и молча поковылял за хату.

– Он только с Олей ласков, – известила Лина. — Остальное человечество презирает.

– А где Оля? — Яровой огляделся по сторонам. — Более года ее не видел.

— Такая взрослая барышня, не узнаешь, — ведьма широко улыбнулась. - Сейчас в лесу играет. Вечно что-то ищет, исследует... Хлебом не корми - дай окрестностям побегать! Не девочка, а юла. Вызову ее вскоре, сам увидишь.

— Надеюсь, что гостинец понравится, — из валявшейся ему в ногах дорожной суммы Ярема достал сверток в яркой бумаге с лентами. - Охотился в столице.

– Обертка точно понравится, Оля такое любит, – одобрила Лина. — Каким ветром тебя в Киев занесло?

- Ветром поисков, ветром войны, ветром золота - выбирай, который тебе по душе, - Ярема закурил. — Когда Орду выгнали, немало сабель уволилось — вот я и приехал собрать несколько опытных наемников. Посетил правобережные полки, напоследок заехал в столицу, а там монумент памяти характерщиков торжественно открывают — и вот я уже торчу на скамье почетных гостей... Один-единственный бывший сероманец, которого они смогли откопать.

– Бедняга, – фыркнула Лина. — Под страхом смерти усадили?

— Не буду врать: любопытство возобладало. Решил, что должен увидеть своими глазами, — признал Ярема. — Посреди площади, где погиб Филипп, — в честь оказии городской совет переименовал ее в площадь Серого Ордена — разбили клумбу. Внутрь пересадили характерного дуба: либо из тех счастливцев, которые обошли топоры борзых, либо из выросших уже после охоты. Ранее на том месте зияла воронка после взрыва Темуджинового шатра.

Шляхтич сделал глубокую затяжку, выдохнул дым сквозь ноздри.

– Теперь там раскинулся зеленый островок. Вокруг выставили семь мраморных волков, от снежно-белого до угольно-черного: один с двумя хвостами, второй повернутый спиной, третий с ножом в пасти, и так далее по символам шалашей. Искусная работа, не к чему придраться... Если бы не таблички на постаментах под каждым волком.

- С именами погибших?

— С именами скромных меценатов, спонсируемых памятниками, — Яровой нервно дернул себя за бороду. — Красная Рада, Черная Рада, Тайная Стража, католическая церковь, православная церковь, цех чумаков и господин гетман лично.

— От Тайной стражи и православной церкви смотрит очень цинично, — заметила Лина.

— Как и от моего брата, — от возмущения Ярема чуть не подавился дымом. — Сначала по его приказу убивают нашего деда, есаулу шалаша военных, а потом он щедро оплачивает статую в честь шалаша военных... Много бессовестного дерьма!

– Вы с ним не помирились, – предположила ведьма.

- Этого никогда не произойдет, - шляхтич потерял благодушное настроение. — Некоторые преступления нельзя прощать! Бездуры о всепрощении оставьте другим.

Лина не ответила, вспомнив о своей матери и старшей сестре.

— К слову всепрощения: патриарх Симеон торжественно снял с Ордена анафему, — Ярема отмахнулся от надоедливого слепня.

– То есть «так называемый» патриарх Симеон.

– Я уже забыл, что тебе все известно, – Ярема кивнул. – Да, от старого патриарха осталась только внешность. То, что сидит в камне, сдержало обещание... На чем я остановился?

- На статуях волков.

– Да! Таблички изрядно уничтожили их вид. Семеро волков образуют этакую стражу вокруг дуба, а замыкает у статуя Мамая от благодарной киевской общины, — Яровой выпустил гнездо дыма на слепня, и тот наконец улетел. – Приличный ансамбль, я ожидал худшего.