Лариса и остальные уже ушли. В кабинете я был сам. Пролистав тетрадку, я отложил её в портфель и потянулся за другой тетрадкой, которую, я, на всякий случай хранил в соседнем шкафу (исполнял заветы народной мудрости про нехранение яиц в одной корзине).

Но дотянуться до нужного ящика я не успел. Дверь открылась, и сюда заглянул… Барышников.

Он посмотрел на меня недоброжелательным взглядом и сказал:

— Вот ты и попался, Бубнов! Теперь тебе точно конец!

Я изобразил вежливое недоумение, и Барышникова это задело сильнее. Он вскинулся и выпалил:

— С хищением средств по госконтракту ты сильно облажался, Бубнов! Тебе крышка!

.

— Ты дебил, Барышников? — ласково спросил я, — Или нарываешься?

— Я всё знаю! — пафосно воскликнул тот.

— Что ты знаешь? — прищурился я.

— Что ты украл всё финансирование по госконтракту № 43/2547−1277/3, — злобно фыркнул Барышников, — и когда руководство узнает — я тебе не завидую, Бубнов!

— Гони пруфы, — спокойно сказал я, в душе удивившись, что он даже номер наизусть выучил.

— Что за пруфы? — не понял Барышников.

Чёрт! Я чуть не выругался. Надо же так лохануться.

А вслух сказал спокойным голосом:

— Терминологию знать надо, Барышников. Всё-таки, не на стройке работаешь…

Уши Барышникова заалели. Он уже порывался что-то язвительное мне ответить, но я не позволил и продолжил нападать:

— Предъяви доказательства, говорю!

— Оля Иванова…

— У неё есть доказательства? — продолжал переть буром я, — ладно, пошли к Ивановой. Пусть тогда она покажет доказательства!

— Она в отпуске, — недовольно буркнул Барышников.

— Ах, вот как! — насмешливо всплеснул руками я, — то есть некие мифические доказательства якобы есть у Ивановой, хотя самой Ивановой нету. И на основании этого ты припёрся ко мне с претензиями о хищении государственной собственности? А не на империалистов ли ты работаешь, а, Барышников? Ведь только у них хватило бы наглости подозревать простого советского комсорга за такую бездоказательную ерунду!

При этих словах Барышников побледнел, а уши его из красного слали бледно-зелёными. Тем не менее, он нашёл в себе мужество пробормотать:

— Иванова врать не будет!

— Нисколечко даже и не сомневаюсь, — согласно кивнул я и даже смиренно сложил ручки перед собой «домиком», — а так как очернять репутацию вожака комсомольской организации — это тебе не цацки пецкать, то мы с тобой, товарищ Барышников, пройдём сейчас в Первый отдел. И ты сам там своими фантазиями и поделишься.

— Да я не…

— Погоди, секунду, я только пиджак надену, — кивнул я на спинку стула, где висел пиджак, который я снял, пока рылся в бумагах. — Сам понимаешь, в Первый отдел идём, надо соответствовать.

Но Барышников не хотел соответствовать. Да что там говорить, он и в Первый отдел идти почему-то совсем не хотел. Поэтому смерил меня презрительным взглядом и заявил:

— Мы с тобой ещё поговорим, Бубнов! — и с этими словами он гордо ретировался, напоследок от души хлопнув дверью.

Я не стал его догонять. Ушёл — так ушёл. Как говорится: с глаз долой, из сердца — вон. Но сам крепко задумался. Уже в который раз всплывает этот чёртов госконтракт. Денежки Муля Бубнов, мой предшественник, благополучно прикарманил. Они находятся у меня. Я стараюсь их не тратить, пока не пойму, что к чему. Ибо в молодом советском государстве хищение государственной собственности в особо крупных размерах, если мне не изменяет память, инкриминировалось расстрельной статьёй. Хотя могу, конечно, ошибаться, но и провести остаток жизни где-нибудь на Колыме особо не улыбается.

Если на Мулю, в смысле на меня, вышел тот странный мужичок, теперь вот Барышников, значит, скоро на меня выйдет и ОБХСС. И вот там я уже таким вот нахрапом не отмажусь. Да ещё и Оля Иванова эта знает что-то. Вернётся из отпуска — тоже может геморрой устроить (а я ещё думал, куда она делать и почему притихла).

Я вздохнул.

Эх, Муля, Муля, был ты никчёмным во всём, даже денег и то украсть втихушку не смог. А мне вот разгребайся. Тыкаюсь, как слепой котёнок, не знаю, за какую ниточку ухватиться.

Но даже всласть погоревать времени у меня не было. Я поковырялся ещё в бумагах и хотел уже уходить, как в дверь поскреблись.

Неужто Барышников вернулся с доказательствами?

Я удивился.

Но не успел ещё отреагировать, как в дверь постучали опять. Уже чуть громче.

Странно, коллеги обычно заходят просто так, иногда, из вежливости, могут обозначить стуком, но потом открывают дверь и заходят.

— Открыто! — крикнул я и, на всякий случай припрятал тетрадки под стопку бумаг.

На пороге стояла… смущённая Валентина.

— Что-то не получилось? — спросил я, стараясь, чтобы в моём голосе не прозвучали расстроенные нотки.

Вот лоханулся, так лоханулся (уже в который раз кстати, старею, что ли?). Надо было найти нормального опытного бухгалтера. А я привлёк малолетку и ещё понадеялся, что что-то выгорит.

Эх…

— Всё получается, — покраснела Валентина и смущённо протянула мне тетрадь. — Я уже сделала всё. Выполнила, в смысле…

— К-как? — у меня чуть глаза на лоб не полезли от удивления.

— Да там не сложно было, — путаясь, и перебивая саму себя, начала тараторить Валентина, — у меня дипломная работа по сметам, я её уже пишу, так что я к Марии Петровне сбегала, это мой руководитель, сказала, что это примеры расчётов. Она всё перепроверила и даже похвалила. Только сказала брать запас. Потому что при пересчёте с рубля на динар там будут деньги туда и обратно по курсу уходить. Но я в сноске всё написала.

— Покажи! — неверяще выдохнул я.

— Держи, — Валентина протянула мне тетрадку и смущённо сказала, — только у меня почерк не очень…

Но мне было плевать на почерк, дрожащими руками я торопливо перелистывал страницы и вычитывал ровненькие строчки цифр. Прям бальзам на душу!

— Валентина! — сердечно сказал я, — ты — прелесть! Ты даже не представляешь, какая ты прелесть! Может быть, я даже на тебе женюсь. Глупо упускать такой бриллиант.

Но Валентина на мою полушутку не отреагировала никак. Вместо этого, она сказала:

— Я свою часть договора выполнила, Муля. Теперь — твоя очередь.

Я аж завис. Крыть было нечем.

Сначала я попытался спрыгнуть. Нет, не то, чтобы я не собирался выполнять свою часть договорённости, просто попытался перенести на другое время:

— Валентина, — предложил, как мне показалось, идеальный вариант я, — давай на следующих выходных я скажу маме, что очень хочу с тобой встретиться. Она приготовит ужин, вы с родителями и сестрой придёте к нам в гости. Мы вкусно покушаем, потанцуем. Я пойду тебя провожать, и мы всё подробно обсудим. Более того, я готов тебе индивидуальную программу разработать…

Но Валентина такую мою замечательную идею отвергла:

— Программу хочу, конечно, Муля. Но я не готова целую неделю ждать. Я сегодня хочу.

Она, прищурившись, посмотрела на меня и ехидно сказала:

— Или ты передумал?

Крыть мне было нечем.

— Ладно! — сказал я, — идём.

— Куда? — спросила Валентина, наблюдая, как я запихиваю в свой портфель тетрадку со сметой, а также мои наброски.

— А есть разница? — усмехнулся я.

Валентина отрицательно замотала головой.

— Вот и ладненько.

Мы вышли из здания Комитета на улицу. Вечерело. День выдался настолько суматошным, что за всем этим я и не заметил, что сегодня потеплело прямо очень. Пахло распускающейся зеленью и прелой землёй. На клумбах начали пробиваться тюльпаны и нарциссы.

Было так тепло, что я снял плащ. Точнее это было нечто среднее между пальто и плащом.

Валентине тоже было жарко, потому что и она скинула пальтишко, оставшись в костюме.

— Я готова! — сказала она и преданно посмотрела мне в глаза, — но всё-таки, куда мы идём? Мне же любопытно…

— В театр, — коротко ответил я, не вдаваясь в подробности.