Она сердито сплюнула и продолжила торопливой скороговоркой, перебивая сама себя. Видимо давно ей не было возможности выговориться.

— И за этого охламона Гришку замуж выскочила! А он кто такой? Ни роду, ни племени! У нас вон соседские парни какие, ого! Витька вон, самого председателя сын, и то на неё как заглядывался! А она! Тьху! Глаза бы мои на это не смотрели!

Всё ясно. Дочь не оправдала надежд и чаяний родителей и решила жить так, как нравится ей. Это тяжелый случай. Но любой случай «лечится», даже такой вот. Поэтому я сказал, вроде как задумчиво.

— А Лилины одноклассницы все в колхозе остались?

— Да их там пятеро девок-то всего было, — задумалась Полина Харитоновна, — Нинка, Ксюха, Валька и ещё одна Нинка. Ну, и моя Лилька.

— А они хорошо устроились? — спросил я.

— Ну, Нинка хорошо, — кивнула своим мыслям Полина Харитоновна, — но она же дочка главного агронома. Он ей дом построил, две коровы у неё, кабанчик, гуси.

Она мечтательно вздохнула и продолжила:

— Замуж она за фельдшера вышла, он к нам по распределению приехал, из соседнего района.

— А работает она где и кем? — продолжил терапию я.

— А нигде она не работает, — махнула рукой Полина Харитоновна, — шестеро детей у неё, куда там работать! Да ещё и коровы, хозяйство такое. Тут хоть бы день до вечера продержаться.

— Ясно, — подвёл итог я и задал следующий вопрос, — а остальные?

— Валька и вторая Нинка доярками работают, — сказала Полина Харитоновна.

— А мужья, дети у них есть?

— Конечно есть, — усмехнулась Полина Харитоновна, — куда же без них-то? У Вальки трое детей, у Нинки пока двое, но скоро будет трое.

— А последняя девочка? — я поморщился, вспоминая имя.

— Ксюха-то? — спросила Полина Харитоновна и вздохнула, — так померла Ксюха. Ходила позапрошлой зимой на озеро бельё в проруби полоскать, там застудилась и померла. На сносях она была.

— То есть получается, что из пятерых одноклассниц, одна умерла от работы, две работают доярками, ещё одна, хоть и дочь агронома, имеет кучу детей и ещё большую кучу скотины и прочего хозяйства? И только одна Лиля устроилась в городе, работает в театре, на работу ходит в нарядном платье и с локонами? А чтобы получить собственное жильё — она вышла замуж за высококвалифицированного рабочего с завода, и они уже имеют собственную жилплощадь, да? Я же всё правильно понимаю? — я закончил и вопросительно посмотрел на Лилину мать.

— Ну… д-даааа… — растерянно протянула Полина Харитоновна. Очевидно, что с такой точки зрения она этот вопрос не рассматривала.

— И что сейчас они живут хоть и в коммуналке, но зато имеют собственную комнату. Большую комнату, — я обвёл помещение широким взмахом руки. — Здесь есть отопление, есть водопровод, унитаз. Не нужно ходить зимой на речку и полоскать бельё в проруби. Как Ксюша полоскала.

Полина Харитоновна захлопала глазами и не сказала ничего.

— А в перспективе Григорий, как хороший фрезеровщик, получит отдельную благоустроенную квартиру. Через пару лет примерно.

Полина Харитоновна икнула. Но сдаваться не собиралась. Натомись огрызнулась:

— Но сейчас-то они вон как живут! И этот с ними, считай! Стыдобище, не переодеться, не раздеться — через комнату туда-сюда чужой мужик ходит! А я ему сказала — будешь через окно ходить! А через свою комнату — не пущу! Нигде такого закона нету, чтобы через мою комнату посторонние ходили!

Она набычилась и зло взглянула на меня.

Но у меня и похлеще клиенты были. И я сказал:

— Возвращаемся к моему первоначальному вопросу.

Полина Харитоновна с подозрением взглянула на меня, но промолчала.

— Вопрос был в том: талантливая ли у вас Лиля? Как она училась?

— Да хорошо она училась, — медленно сказала Полина Харитоновна, — если бы корову пасти не надо было и школу не приходилось пропускать, то и медаль была бы.

— Во-о-о-от, — поднял указательный палец вверх я. — Значит, ваша Лиля — девочка умная. И талантливая, раз аж в театр её петь взяли.

Полина Харитоновна промолчала, но внимательно слушала, не перебивая. А я продолжил:

— Вот вы говорите, что для того, чтобы попасть в огородную бригаду, вы бригадирше двух гусей подарили, да?

— И банку мёда! Трёхлитровую! — с гордостью отчеканила Полина Харитоновна. — Хороший мёд. Липовый.

— Во-от! — опять акцентировал её внимание я. — То есть за неквалифицированную тяжелую работу в деревне вы и то просили за Лилю?

— Так дочка же, — вздохнула Полина Харитоновна, и её лицо впервые разгладилось.

— А в столичном театре за Лилю попросить некому, — сказал я, — поэтому она, такая талантливая, а поёт только куплеты. И будет петь куплеты и дальше. Как думаете, ей же обидно?

Полина Харитоновна молчала и слушала.

— А тут появляется сосед. Товарищ Жасминов. — неумолимо продолжал я, — Который тоже поёт в театре. Причём не какие-то там куплеты. Он там один из главных певцов. И он отметил, что у Лили красивый голос….

— Да, у её отца, царствие ему небесное, тоже красивый голос был, — мечтательно сказала Полина Харитоновна, — как запоёт вечером после работы. Так душа аж тает…

— Он сказал, что у Лили красивый голос, — не позволил свернуть разговор в другую сторону. — А это значит, что?

Я умолк и пристально посмотрел Полине Харитоновне в глаза.

— Что? — не поняла она, но взгляд не отвела.

— А это значит, он именно он, Жасминов — единственный человек, который может помочь Лиле продвинуться в театре выше, — озвучил я мысль и взгляд Полины Харитоновны стал хитрым и острым. — Но вместо того, чтобы такого полезного и хорошего соседа холить и лелеять, вы что делаете, а, Полина Харитоновна?

Она покраснела, а я продолжил, неумолимо рисуя всю неприглядность ситуации:

— Вы включаете ему громко телевизор. Человек приходит после такой сложной и тяжелой работы, а дома его, вместо отдыха, ждёт что? Громкий телевизор! Ваша ругань! Его даже в туалет выйти поссать и то не пускают! Как вы думаете, будет он помогать Лиле?

Полина Харитоновна покраснела ещё сильнее. Лицо у неё было такое, что она вот-вот заплачет.

— Во-о-от! — подытожил я.

Но Полина Харитоновна, хоть и поняла мои слова, так просто сдаваться не собиралась:

— Но ведь их уплотнили! — со слезой в голосе упрямо сказала она и губы её задрожали от обиды.

— К сожалению, сейчас такие нормы жилплощади на человека. После войны все так живут, — вздохнул я, — но вы же сами понимаете, Полина Харитоновна, что это не навсегда. Немного придётся ещё потерпеть. Ничего не поделаешь.

— Но чужой мужик ходит… — жалобно сказала она, но это уже была такая себе попытка.

— Так, а кто им не дает ещё одного ребёнка завести? — удивился я, — тогда и подселять никого не будут и квартиру потом побольше и побыстрее дадут. Тем более, что Григорий фрезеровщик на заводе.

Полина Харитоновна крепко задумалась, а я покинул комнату.

Ну вот, всё что смог — сделал. А дальше пусть уж сами делают выводы.

Поздно вечером я уже собирался идти спать, зашел перед сном почистить зубы и умыться. Выхожу из ванной, а меня в коридоре поджидает радостный Жасминов. Он с благодарностью посмотрел на меня и крепко, от души, пожал мне руку.

Молча, без единого слова.

На следующее утро первым делом, когда я лишь вошел в вестибюль нашего здания, увидел толпу народа. Все сгрудились у той стены, где были стенды с объявлениями и информацией, и что-то яростно обсуждали. При виде меня наступила тишина. Толпа вмиг схлынула и расступилась, словно Красное море перед Моисеем. Все взгляды устремились на меня.

Я неспешно прошел по притихшему проходу, подошел к стенду и посмотрел на стенгазету, которая появилась тут за ночь.

На двух огромных ватманах гигантскими буквами было написано:

«ПОЗОР БУБНОВУ!»

И чуть ниже более мелким шрифтом:

«БУБНОВ — КОНЬЮКТУРЩИК И ПРИСПОСОБЛЕНЕЦ, ПОДВОДИТ ТОВАРИЩЕЙ!».

Звенящая тишина мгновенно опутала липким неприятным коконом. И в этой отвратительной тишине, под многочисленными колючими от алчного любопытства взглядами, я медленно подошел к стенгазете и сорвал её. Затем аккуратно свернул в трубочку и громко всем сообщил: