Лиля посмотрела в большое зеркало и покружилась так, чтобы юбка взвилась в колокол. Платье, белое, в огромный чёрный горох, очень ей шло. А волосы она уложила строго, огромную бабетту обвернула белым красивым бантиком.

Лиля ещё раз посмотрела в зеркало: выглядит хорошо. Вид у неё трогательный и наивно-беззащитный. Вот только туфли не в цвет к остальному костюму. Туфли были зелёные и это изрядно портило настроение. Нет, у Лили были и белые туфли. И чёрные — Гришка её всегда баловал. Но в них каблук был пониже. А Лиле хотелось сегодня возвышаться и блистать. Быть в центре внимания.

Она провела руками по мягкой ткани платья, улыбнулась отражению в зеркале заученной улыбкой.

Нет, нужно немного не так улыбаться. А то, если так, то получалась морщинка. Комиссия не должна думать, что она старая. А она и вовсе не старая.

Лиля развернула изрядно мятый листочек и ещё раз взглянула на текст. Нет, на память Лиля никогда не жаловалась. Но от волнения можно какое-то слово забыть. А вдруг оно важное.

Часы на кухне бамкнули несколько раз. Лиля чутко прислушалась. Ох и летит время! Уже скоро. Надеялась ещё пару раз слова повторить, да уже собираться пора.

Лиля нахмурилась, надела под платье кружевной подъюбник. Подол сразу стал пышным, как у принцессы, а талия теперь казалась тоненькой-тоненькой. Затем натянула красивые перчатки, обула туфельки, внимательно следя, чтобы стрелка сзади не перекрутилась. Последний штрих — шляпка. Брызнула на себя капельку духов и вышла из комнаты.

Пора. Комиссия ждать не будет.

На лице её блуждала предвкушающая улыбка…

Варвара Карповна дочитала письмо и украдкой смахнула слезинку.

— Что там? — в комнату вошел Пётр Кузьмич и принялся неспешно и деловито заводить ходики с кукушкой (подарок на свадьбу, между прочим).

— Да ничего, — вильнула взглядом Ложкина, торопливо сунула письмо в карман фартука и сказала, — я картошки с салом нажарила, как ты любишь. Сейчас из погреба капусты квашенной внесу и сядем ужинать. Ещё молоко есть. Эсмеральду недавно подоила. Ещё тёплое. Может, будешь с молоком?

— Варюня, ты мне зубы-то не заговаривай! — строго молвил Печкин, снял очки и аккуратно положил их в карман домашней куртки, — сказывай, что случилось?

— Да ничего…

— Я же вижу! Говори!

— Ну…

— Варюня!

— Да племянница у меня была, Катя, — тяжело вздохнула Варвара Карповна, — от двоюродного брата, покойного, дочка. А теперича вот знакомая пишет, что померла Катя.

— Да, горе какое, — пригорюнился и себе Печкин, но потом пристально взглянул на Ложкину и прищурился, — но ведь это ещё не все новости, да?

Та опять замялась, заелозила взглядом. Подошла к большому сундуку, поправила вывязанную салфетку, переставила красивую коробку с духами и помадой (тоже подарок на свадьбу) на другое место, на резную этажерку. Попробовала было зачем-то включить радио, но там сейчас было только шипение, поэтому обратно выключила. Расправила новёхонькие накрахмаленные занавесочки…

— Варюня!

И Варюня сдалась. Вздохнула и, словно в омут с головой, сказала:

— Там парень остался, сынок ейный, малой совсем.

— И что с парнем?

— Да в детдом его отправили. В Ярославль.

Повисла пауза: Варвара печально вздыхала. А Печкин думал что-то, хмурился.

Наконец, сказал:

— Завтра концерт колхозной самодеятельности у меня. Ответственный концерт очень. Поликарп Ксенофонтович из райцентра приедет даже. Награждать победителей будет. А вот послезавтра с утра поеду в Ярославль. Ты там мне собери в дорогу, что надо.

— Петя-а-а-а… — охнула Ложкина и зажала руками рот.

— Ну, а что? — степенно развёл руками Печкин, — мы тут с тобой как король с королевой, в эдаких хоромах вдвоём живём. В те две дальние комнаты даже не заходим. Что мы пацану места не найдём, что ли?

Каждый человек сам кузнец своего счастья. Банальная такая фраза, но на самом деле это основной закон жизни. Многие живут не своей мечтой, а чужими хотелками и понятиями. И всю жизнь они несчастные, всю жизнь откладывают свои мечты на потом. А потом вдруг оказывается, что жизнь-то прошла и уже некогда мечтать и реализовывать мечты.

В той, прошлой жизни, я добился колоссальных высот. И первой целью у меня было заработать много денег и купить себе небольшую быстроходную яхту и уютный домик на берегу моря. И я пахал так, что аж в глазах темнело. Не отказывался ни от одного проекта, тянулся, тянулся. И я довольно быстро заработал эти деньги. Купил себе и яхту, и домик. Потом квартиру в шикарном районе. Потом собственный ресторанчик. Потом завод. Потом…

Сколько этих потом было.

А сейчас я сижу в комнатушке коммунальной квартиры послевоенных пятидесятых годов и ясно понимаю, что всё это было зря. Я на яхте только один раз покатался, да и то, когда друзья потребовали обмыть её. А в домике даже не жил. Несколько раз, когда через этот город проездом был, заглядывал посмотреть, всё ли в порядке. И всё.

Шикарная квартира тоже чаще пустовала. Я регулярно задерживался на работе и, чтобы не тратить время на дорогу, частенько ночевал прямо там. У меня в кабинете была небольшая комнатка для релаксации, так я поставил удобный диван и часто ночевал прямо там.

И в Эфиопию я не съездил, хотя сколько мечтал. Делов-то всего — купить путёвку и собрать чемодан. А поди ты, времени всё не мог найти.

А теперь я сижу в коммуналке и не знаю, чем заняться: у меня куча времени, вот только таких возможностей больше нету. Да и начинать нужно всё с нуля.

Я вздохнул и пододвинул к себе чашку кофе.

Дуся с утра прибежала, прямо вся на взводе. Долго кружилась вокруг меня, пока я пил утренний кофе.

— Ну говори уже, — подбодрил её я, — я же вижу, что есть какие-то новости.

Дуся вспыхнула и вдруг смутилась.

— Дуся, — строго сказал я и отложил в сторону газету «Правда» (любил я утром читать какую-нибудь газету за неимением Интернета).

— Муля, тебя Надежда Петровна сегодня на ужин зовёт, — сказала Дуся и её уши предательски вспыхнули, а на щеках появился румянец в виде перевёрнутой буквой «Г».

— Но это ещё не всё? — разгадал её манипуляции я.

— Всё! — с самым честным-честным видом посмотрела мне в глаза Дуся.

— Не всё, — несогласно покачал головой я, — ты что-то знаешь, Дуся. Скажи мне, пожалуйста. Кто лучше тебя меня подготовит к неожиданности?

Дуся вздохнула и сказала:

— Надежда Петровна ещё Красильниковых пригласила.

— Ну и что? — удивился я, — они ужасные люди? Вредные? Что тебя смущает?

— Так это…

— ?

— У них Таня.

— Что за Таня? — не понял сперва я.

— Ну, дочка ихняя, — зарделась Дуся и вдруг выпалила, — невесту вам Надежда Петровна нашла. Смотрины теперь будут.

Мулины родители закатили шикарный ужин. Дуся расстаралась (даже на свадьбу Модеста Фёдоровича и Машеньки она так не выкладывалась, как сейчас). На вышитой кипенно-белой крахмальной скатерти триумфально воцарился семейный сервиз. Тарелки и салатницы аппетитно пахли выложенными горками салатами и нарезками в виде розочек. Дуся суетилась, подавала то какие-то эскалопы, то ромштексы, то лангеты (как по мне, они особо и не отличались, разве только названиями). Котлеты на косточке манили румяным жирком, холодец стойко дрожал прозрачными боками, фаршированная рыба укоризненно взирала морковными глазами на всё это безобразие, и я был с нею вполне солидарен. Да что там говорить, был даже маринованный виноград, и, представьте себе, свежие овощи — Надежда Петровна явно не желала ударить в грязь лицом, особенно перед Красильниковыми.

Шик и блеск, в общем!

При этом Дуся или не знала, или «забыла» сообщить, что Надежда Петровна, дабы не давать мне шанса вывернуться и с целью подстраховаться, пригласила, кроме четы вышеупомянутых Красильниковых с дщерью, ещё семью Белозёровых и семью Осиповых. И конечно же все были с дочерями, а Осиповы, так с двумя сразу. Чтоб уж наверняка, видимо.