Нищеты не сторонись...

Изорванные Сонгосоны лежат вокруг него. Щезник сумел! Итак, все было не зря. Его жизнь, его смерть... Все не зря.

А вы, братия, живите! Живите и вспоминайте меня.

Твердый будь, как с крика...

Жжет внутри. Жжет снаружи. Клепсидра опустела.

С недолей...

Выдох. Нет сил вдохнуть.

С нет...

С недолей соревнуйся, как вся родная моя. Страдай без жалоб, борись и молча умри, как я.

Я соскучился, друг.

Нам осталось несколько ударов сердца.

Покажи мне маму... И Майю.

Мама в венке из цветущего ковыля и ромашек идет по берегу моря, низ юбки белый от соли. Рядом с ней, в таком же венке, шагает Майя. Женщины смеются, гуляют по мокрому песку, а тихие волны от нечего делать слизывают их следы. На ослепительной воде качаются челноки, жжет летнее солнце, ветер орошает лицо солеными брызгами.

Филипп счастливо улыбается. Мама и Майя замечают его, вместе машут руками, зовут к себе, он бежит к ним. Где-то вдали порождается песня, тоскливая и прекрасная. Громнеет, распространяется, охватывает все вокруг, пока остальные звуки не исчезают.

И приходит тьма.

 Испытание, очередное испытание Его! В безграничной мудрости Он проверяет непоколебимость веры и ожесточенную решимость рабов своих. Трудный путь праведника! Малодушные сломаются, уйдут с пустыми глазами, и достойные одолели злый час и получат вознаграждение выше всяких земных наслаждений. Зерна от плевел!

Отто остановился на обочине, взмахом руки указал, чтобы отряд продолжал марш. Руслан с готовностью занял место во главе колонны. Вот чья вера непоколебима! Отто гордился будущим преемником. Руслан нес тяжелое знамя божьих воинов, презрев командорскую привилегию переложить безрадостную рутину на плечи подчиненного. Запыленный флаг вяло покачивался на душном безветрии. За командором шли борзые, и, в отличие от Руслана, вид они выглядели безрадостными. Никакой застегнутой униформы, некоторые умники накинули мундиры прямо на потные тела, а Илько с Лаврином вообще топали голыми по пояс. Ружья несли кое-как. Уставшие лица прильнули пылью. Отто размышлял, стоит ли остановить отряд, сделать замечания, призывать к порядку, но решил, что сейчас не самое лучшее время для строгой дисциплины. Сам страдал от летней жары не меньше других - солнце пропекало черный костюм, рубашка насквозь промокла, влажный воротничок натирал шею, но, несмотря на неприятности, Отто была застегнута до последней пуговицы, а широкополая шляпа не оставляла мокрой головы - грандмей. Но никто на Шварца не смотрел: борзые уставились под ноги, шагали вяло, не сохраняя даже видимость строя, а за ними трюхали ослы со снарядом и припасами.

Отто посмотрел на отряд сзади. Мадонна милосердная! Настоящий сброд... Недаром их сторонились путники — борзые напоминали банду немытых дезертиров, а не надменных божьих воинов. Шварц коснулся горячего золота креста на груди. В первый раз он не знал, как преодолеть новый вызов.

Все покатилось коту под хвост, когда пришла новость об освобождении Киева. Газеты трубили о дерзком убийстве Темуджина, о неизвестном рыцаре Серого Ордена, который чудом сумел выжить после месяцев взбешенного преследования, но погиб в самоубийственном нападении, о победоносных командиров войска Сечевого, которые в стремительном бесстрашном наступлении отбили столицу в ошеле. безразлично, потому что мирская война не обходила его, но подчиненным победу отпраздновать позволил. И тем допустил ошибку: божьих воинов постигли сомнения в правоте их дела. «Мы положили столько времени и сил на уничтожение оборотней, а теперь один из них убил крупнейшего врага страны!». Отто пытался объяснить, что одно деяние, каким бы правильным оно ни было, не изменит злой сути слуг дьявола, однако его не слушали: даже для верного Руслана это было мировоззренческое сотрясение.

Шварц надеялся, что их тоска развеется, но ошибся и здесь — все хуже. Струченные патрули сердюков не трогали их, но смотрели с брезгливым пренебрежением. Повсюду праздновали освобождение Киева — в селах, городах, корчмах, лагерях для беженцев и на перекрестках — люди поднимали тосты за неизвестного героя-сироманца, пели песни, а с появлением толпы черных мундиров с посеревшими от пыли крестами умолкали, кололи процессу. Неблагодарные истуканы забыли настоящего врага!

— Если бы не эти кресты, Темуджин никогда не дошел бы до Киева! Характерники остановили бы его еще до Харькова!

— Отвратительное зрелище...

— А почему они до сих пор слоняются? Разве их не расформировали?

— Воевать на самом деле не хотят, вот и притворяются нечистыми поборниками.

— Не борзы, а хорьки!

Говорилось все за спинами, потому что ни один не смел сказать в глаза.

На каждом привале Отто декламировал отрывки из Книги Книг о гонениях праведников, вдохновенно объяснял параллели с настоящим, но речи не помогли. Божьи воины пошатнулись — и даже великодушие самого Рихарда Шварца здесь не помогло бы. Дни стекали сквозь пальцы, как и деньги на счетах Отто.

Очередным доказательством упадка стала утренняя досада: трое ночных стражей исчезли с немалым запасом серебряных патронов, оставив после себя засаленные мундиры. В лицах оставшихся Шварц увидел призраки близкого будущего — слабодушные будут убегать и точить веру все меньшему отряду, пока он не распадется. Черные реки, затопившие город проклятых, высохли... Новые крестоносцы, обожаемые простонародьем, обласканные власть предержащими, превратились в двадцать пять попранных беспризорников, шатавшихся по дорогам под всеобщим осуждением... Отто крестился и возносил молитву к небу.

И небо услышало.

Отряд расположился рядом с рекой, неподалеку от корчмы на перепутье. Могли бы идти еще несколько часов, но Отто приказал помыться, постирать одежду и отдохнуть. Пока борзые возились у воды, он осматривал их, раздумывая, кому можно доверить ночную стражу. Лица казались знакомыми: Шварц сумел вспомнить несколько имен, однако характеры их владельцев оставались неизвестными, поэтому решил посоветоваться с Русланом, который знал людей лучше.

Горизонт наливался золотым багрянцем. Вечерний ветерок развеял дневную истому, подхватил знамя, и святой Юрий взвился, пронзая оборотня копьем. Над рекой полыхали отвесные ласточки, в шероховатых камышах квакали лягушки. Прекрасный летний вечер! Впрочем, борзые не замечали окружающей красоты, разбитые тяжелыми мыслями, отравленные унынием. Дорога лежала на юг, на поиски четверки брата Георгия, которая не посылала ни одной весточки, но теперь никто не видел в этом путешествии смысла.

После молитвы поужинали в удручающей тишине. Отто кусок в горло не лез: он наблюдал, как подчиненные с нескрываемой завистью смотрели в сторону ярких окон корчмы.

Фобос и Деймос оторвались от брошенной хозяином порции мяса и зарычали: к лагерю подошел человек.

- Эй, уважаемые! Флаг вашего заметил. Так вы тот, охотники на характерщиков? – Он перекрестился. - Добрый вечер.

Простой бедный крестьянин, кривой на левую ногу. По щелчку пальцев волкодавцы прекратили рычать и вернулись к пище.

- Слава Ису, - ответил Руслан и выпрямился. — Мы борзые святого Юрия, божьи воины, очищающие землю от слуг нечистого. Кто спрашивает?

— Э-э-э... я спрашиваю. Пришел вот, - мужчина смутился. — Спросить хотел... Вы платите до сих пор за характерщиков?

Отто был безразличен к разговору — бездомные и безумцы считали своим долгом попрошайничать или проповедовать конец света — но тут насторожил уши.

— О чем идет речь? — Руслан был великим художником в переговорах.

Гость почесал макитру. Встреченные вопросы сбивали его с мысли.

— Э-э... Раньше божьи охотники давали деньги, когда скажешь им сероманца... А сейчас как?

— Мы всегда платим за ценные знания о дьявольской породе. Что тебе известно? – вступил в разговор Шварц.

— Кое-что известно... Если заплатите, — хитро усмехнулся крестьянин.

Ничтожный стервятник!