Шуршат песчинки в костлявой клепсидре. Был Филипп Олефир, и нет больше. Как и букашка, чья смерть ничего не изменяет в течении большого мира...

Но, по крайней мере, несколько человек будут помнить. Добродушный и искренний Малыш, грустный и вспыльчивый Эней, прекрасная и бесстрашная Искра, родной и непосредственный Павлин... Не умевший прощаться щезник. Пусть у него все получится! Тогда смерть извилина Варгана хоть что-то изменит.

Филипп выпрямился, прислушивался к песчинкам в незримой клепсидре и направился к шатру. Надо приковать к себе внимание Сонгосон, всех тех игрушечных солдатиков, так хорошо умеющих торчать вокруг металлического гроба. Пора узнать, чего они стоят на самом деле.

— Темужин! - проревел Филипп во всю площадь. – Я пришел за твоей душой!

Луна покатилась между палатками. Через несколько секунд его клюнуло несколько шаров — стрелки на крышах работали быстро и безошибочно. Сонгосон без команды положили копья на землю и сбросили винтовки в бой. Теперь вся площадь сосредоточена на нем.

– Смерть Чингисхану! - крикнул Филипп, не останавливаясь.

Их ружья стреляют тихо, почти беззвучно. Еще десяток шаров оставляет на нем болезненные синяки, после чего первые ряды Сонгосона подхватывают копья острием к нему и принимают боевые стойки.

- Смерть захватчикам!

Пробуждается, закипает, бурлит пережитая за все годы боль и уныние. Страдания и несогласия поднимаются липким илом из забытого дна его души, темной стремянкой уносятся по телу, карабкаются на волю неутомимой жаждой крови, клокочут в горле безумным рычанием.

– Смерть Орди!

Он так устал сдерживать и нести все в себе.

Ненависть опекает, растворяет сознание в багряном шале, и на этот раз он не сопротивляется, а окончательно отпускает себя.

Голова легчает, телом разбегается приятный щекот, простертые вперед руки прорастают серым мехом и длинными острыми когтями, похожими на кривые лезвия. Новый залп осыпается на булыжную мостовую дохлыми свинцовыми мухами. Кровавый туман клубится, застилает глаза, время замедляется. Словно зритель в первом ряду Филипп отбрасывается и наблюдает, как людовк в его теле с потрясающей скоростью преодолевает расстояние до первого ряда. шеях. Рывок...

…Он плывет в воде глубокого лимана. Тело вздрагивает паника, но Филипп знает, что дышать нельзя, иначе наглотается и захлебнется; вместо этого молотит всеми конечностями вместе, старается вынести себя на поверхность. Вода поддается, свет поближает. Наконец-то ему удается.

Воздух!

Он продолжает неустанно бить руками по воде, чтобы задержаться на плаву. В носу жжет, во рту солено. Рядом покачивается лодка, в ней хохочет отец, вместо лица — пятно сажи.

— Дерьмо не тонет!

Филипп ненавидит его. Отец обещал взять с собой на рыбалку, а вместо этого швырнул за борт без предупреждения.

– Только так и учатся плавать, – весело говорит отец.

— Спаси, — коротко кричит Филипп и проглатывает мерзко-соленую воду.

- Давай гребы, - отвечают из лодки.

Ноги устают, Филипп уходит под воду, и снова продолжает отчаянную борьбу за жизнь...

…Они никогда не видели такого чудовища, никогда не тренировались сражаться против чего-то подобного. Оно летает между ними серой марой, убивает одним движением, косит кровавое зерно, безразлично к ранениям, наполненное яростью. Напуганные Сонгосоны не отступают и не учитывают потери, обступили существо плотным полукругом и ценой собственных жизней теснят его подальше от Темуджинова шатра.

Еще два шара одновременно бьют по затылку.

– …Липо! Не отвлекайся!

Мальчик оторвал взгляд от желтой бабочки, безмятежно порхавшей комнатой.

— Опять лов ловишь! Что это за буква?

Алфавит неинтересный, и он тратит лучшие часы дня только из любви к маме.

- Это "у", - буркнул Филипп наугад.

– Неправильно.

Мама вздохнула, откинулась на скамью и налила себе воды. Филипп мысленно дергался словами, которые вчера услышал от ребят.

— Ты совсем не хочешь учиться, Липа.

Раньше он охотно соглашался с этим утверждением, но это огорчало маму, и Филипп спросил:

— А почему у меня нет бабушек и дедушек?

Эта хитрость иногда срабатывала, потому что мама отвлекалась на новую тему.

– Родители твоего отца умерли – были очень старики. А мои родители... - мама проглотила воду и посмотрела за окно.

— Тоже умерли?

– Насколько я знаю, они живы, но не хотят меня видеть.

Филипп насторожил уши. Это что-то новенькое!

- Ты что-то натворила?

– Да, Липа, – улыбнулась она грустной улыбкой. — Полюбила не того человека. Захотела родить тебя... А они были против.

– Почему это, мама? – возмутился парень.

Что за дед с бабушкой, которые не хотят родного внука?

— Они считали, что твой отец не пара мне, поэтому мы не можем быть вместе. А я решила иначе и сбежала с ним. Твои дед и баба даже не знают, где мы живем, и что у них есть внук Филипп.

С родственниками ему не везло. Ни сестер, ни братьев, ни тетенок, ни дядюшек, ни бабушек, ни дедушек...

– Почему им не понравился папа?

– Видишь, Липа, – мама взяла букваря и покрутила в руке. — Даже самые умные люди часто судят других по названию. К примеру, есть слово: еврей. Итак, подумает каждый, еврей, иуда, ростовщик, трактирщик, вымогатель, паршивый! Пьет кровь крестных малышей, обворовывает честных людей. Видишь, как оно... Словом, а такую большую тень бросает.

– Почему люди судят по одному слову?

Когда Филипп чем-то интересовался, брался к этому основательно.

— Потому что не нужно задумываться. Так всем жить легче.

– Наша семья – евреи?

– Ты, Липа, еврей, потому что это наследуется по матери, – она легонько коснулась его носа.

– Но мы не вымогатели! - махнул руками Филипп. – Я не жаден. И ты тоже!

— Поэтому и говорю, что не стоит судить других по переплету. Людей нужно читать... Как книги, - она протянула букварю. — Но в книгах так много слов, что людям проще судить по цвету обложки или по названию.

– Мама, я буду читать, – Филипп выхватил букваря и пообещал: – Я научусь!

— Ты прочтешь много разных книг, сынок. Они помогают понимать других и самого себя... Если бы я не читала, жизнь моя сложилась бы иначе...

…Скольких Сонгосон он уничтожил? Сколько еще удастся?

Многочисленные раны покрывают с головы до ног, кровят и болят. Усилием воли он отвергает боль и пронзает кого-то отобранным копьем. Ротище трескает, противник падает. Он льет другого обломком, сбивает маску, под ней кричит от ужаса юноша, его челюсти срывают с него лицо. Это за пробитые черепа на колу посреди дороги! Вокруг крик и насилие, он не понимает ни слова. Он убивает: только этого и нужно...

…Убегая от охваченного пожаром родительского дома, Филипп размышлял: может, баба и дедо были правы? Ведь отец потерял маму! Однако она сделала свой выбор — и была счастлива.

Он тоже сделал выбор, что начался с побега и сожжения дома, а продолжился скобами на чересе и волчьей тропинке — и тоже был счастлив. Хотя нечасто, небольшими вспышками, но был!

... Потасовка длится несколько минут, которые кажутся часами. Мех проник кровью, собственной и чужой. Когти сломано, мышцы не слушаются. Он дошел до предела.

Какую жизнь он прожил? Парень из маленькой приморской деревни, ставший рыцарем Серого Ордена. Совершил немало зла, предотвратил немалое зло. Имел друзей, имел любимую. Все повороты на этой тропе он избрал сам. Вот и результат... Так странно вместить годы в несколько предложений.

От палаток мчатся подкрепления, но они опоздали — раны уже не закрываются, жизнь уходит. Сонгосоны замечают его слабость, шумят, ободряют себя, засыпают ударами копий. Осталось недолго.

Умоляют и дрожат только трусы низменности...

Все прекращает взрыв. Ударом жгучего молота по телу, яркой вспышкой по глазам. Все смолкло. Пахнет паленым. Мокрая от крови брусчатка. Перед глазами расплескалось глубокое звездное небо. Какое прекрасное зрелище!