– Это ты мне скажи.

— Вот и говорю: несмотря ни на что, нас постоянно тянуло друг к другу! И маленькая... Она стала искрой, взорвавшей пороховницу, над которой мы возились годами.

– Маленькая искра, – Катя улыбнулась.

– Дочь своей матери.

— Я все еще привыкаю, что нас теперь трое.

– А я почти привык, – Северин обрадовался, что острая тема прошла, и он сумел из нее выпутаться без потерь. – Я и мои прекрасные девочки! Разве не здорово звучит?

— Безумные Чернововки звучит лучше... А ту молодицу с малышом я все равно сюда позову.

– Хорошо.

Он прислонился к ее губам, и жена ответила взаимностью.

Каплей живого серебра монета растекается, словно тесто по сковороде, расширяется, утончается, кипит маленькими пузырьками.

- И что ты сейчас видишь глазом Потустороннего?

– Позади тебя стоит шишига.

Ох, как она предпочитала действительно видеть Потусторонний мир этого мгновения!

Лина развела костер и покрыла оцепеневшее тело заброшенной одеждой. Каждую минуту проверяла сердцебиение, прислушивалась к дыханию меж сжатых губ. Едва сдерживалась, чтобы не придавать ему пощечин.

Вот лжец! Как он посмел обмануть ее? Почему не признался, что действительно идет умирать?

– Снова побоялся сказать вслух, – Лина топнула ногой. – Снова!

Она часами кружила вокруг костра, не в состоянии сидеть на месте. Отчаянно надеялась, что ни одного письма нет. Его слова не были неуклюжим прощанием. Что пройдет немного времени — и Северин, как в прошлый раз, сядет, проведет рукой по сердцу, почешет холодную спину. Она поможет ему встать, выдвинет, поведет в дом, заварит горячего...

«Будь счастлива вместе с Максимом».

— Какого черта ты вообще решил, что я хочу быть вместе с ним? - рявкнула ведьма.

Пламя на мгновение поднялось, вспыхнуло ярче.

– Во что ты встряхнул на этот раз?

В остывшем теле едва слышалось сердцебиение, а грудь почти не поднималась.

– Возвращайся, характерник. Не заставляй меня спасать твою лживую жопу!

К глазам подступили слезы, и она раздражительно мотнула головой. Хватит плакать из-за этого мужчины!

Вдруг Северина выгнуло дугой — так стремительно, что пустой рукав рубашки взлетел прямо в костер.

– Северин! Что с тобой?

Он упирался темнотой и пятками в землю, а его тело вытянулось вверх, как мостик. Мышцы напряглись без звука, лицо сохраняло спокойную невозмутимость. В этой неудобной позе характерник замер...

Лина созерцала такое впервые: во время прошлых обрядов он всегда лежал неподвижно. На этот раз все происходило по-другому.

– Не смей умирать!

Новое движение, такое же непредсказуемое и неуклюжее.

Руки, сложенные на груди, разметало по бокам, словно у распятого, и левая попала к костру. Лина попыталась выдернуть равнодушную руку из костра, но характерник весил, будто гранитная глыба — как она ни старалась, не могла сдвинуться. Его рука покрывалась отвратительным ожогом, но лицо Северина даже не передернуло.

- Очнемся! Ты меня слышишь?

Знала его с детства. Влюбилась. Выбрала для первой ночи...

– Северин!

Внезапное тело сероманца вознесло над землей. На губах проступила пена; кожа покраснела, словно у сваренного рака, потекла обильным потом. Волосы на глазах выцветали и седели, лицо набухало синяками и морщинами.

Лина забыла все заклятия, не способная оторвать глаз от жадного зрелища.

- Пожалуйста... Нет... Пожалуйста!

Сквозь красную кожу пробился черный мех. Лицо вытянулось на хищную морду, оскалилось желтыми клыками, нахмурилось острыми ушами, конечности сменились волчьими лапами.

Без всякого звука тело крутилось, словно на незримом вертеле, и мгновенно стало человеческим. Вернулось вторично: снова волк. Вернулось в третий раз — и замерло. Мех стекал оплавленным воском...

Под клочьями вместо человеческой кожи открывалась красная чешуя.

- Что это?

Будто кукла, обожженная из глины. Без волос, без ногтей, без глаз... Она закричала от ужаса.

Изуродованное тело шлепнулось на землю. Раздался тихий треск — разбегались бесчисленные трещины. Откалывались пальцы, щеки проваливались в рот, грудь опадала вглубь себя.

– Нет, нет, нет!

Медленно, как под водой, ведьма протянула руку к тому, что было Северином. Еле коснулась - под пучкой пальца была не остыла человеческая плоть, а кучка горячего багряного песка.

– Папа! - закричали пронзительно.

Оля бежала прямо к костру.

– Папа!

Она не должна видеть его таким!

Лина в отчаянии вскочила, и от этого движения разбитая скульптура распалась бесформенной грудой пыли – настолько летучей, что она не оставалась даже на снегу.

– Папа!

Ведьма махнула руками, и на помощь прилетел ветер. Лихо ударил по щекам, подхватил багровую пыль, собрал, понес в лес и развеял над деревьями. От Северина осталась одежда, углубление в снегу и нож, чье лезвие незаметно растаяло.

– Папу-у-у!

Лина смотрела на пальцы, покрытые багряными крошками, пыталась унять дрожь и думала только о двух вещах.

Первая: ее руки трясутся, чего не было много лет.

Вторая: Оля заговорила.

- Папа...

Девочка подбежала – босиком по снегу, вся в домашнем, распашила от бега. Растерянно посмотрела на костер и вещи отца. Оглянулась раз, другой. Заметила слезы на щеках ведьмы...

Упала в ее объятия и горько заплакала.

Серебряная пленка изгибается, покрывается множеством мелких деталей, под невидимыми прикосновениями превращается в единую сложную форму.

Человеческое сердце, изготовленное из тонкого, как бумага, серебра.

Какая прекрасная совершенная работа, думает он.

Сердце начинает ритмично бить, перегоняя кровь тьмы.

Словно вздрагивают самые настоящие мышцы, думает он.

Сердце срывается с места, летит прямо в него, удар – и в груди растекается боль.

Что происходит, думает он.

— Возвращаю долг, — раздается знакомый голос. — Я не забыла, что такое прощение и благодарность.

В голосе нет ни ярости, ни ненависти.

— Ты заслужил место в мире, который помог возродить.

Голос тает и исчезает из омытой тьмой памяти. В ушах стучит кровь. В груди болит. Перед глазами брызжется пустота.

Тело. У него тело. Надо им воспользоваться.

Глубоко вдохнул. Осторожно покачал головой, сжал кулаки, согнул ноги. Приятное ощущение... Весите.

Тело повествует: он лежит навзничь на земле. Кожу щекочут травы. Воздух бодрый, но не холодный. Вокруг шуршит природа. Приближаются легкие шаги.

Враг? Друг? Он сразу напрягается.

Приятное прикосновение к руке. Следом за прикосновением — аромат: листья мяты, цвет ландыша. Это прикосновение. Этот запах... Они так приятны!

Он осторожно открывает глаза.

Сумерки. Вокруг ворчит молодой лес, тянется к вечернему небу. Так много деревьев! И ни одного он не знает. Только одно кажется знакомым: гигантское, грозное, с толстым черным стволом и острыми ветвями, похожими на молнии... Кажется, будто дерево обрадовалось ему и склонило крону в неуклюжем поклоне.

Где он? Как сюда попал? Раньше он знал. Эти ответы были у него в голове... Он пытается вспомнить, но память листает самые чистые страницы. Он был... кем-то... чем? Где-то...

Он пришел? Он что-нибудь сделал? Он пересек границу? Все осталось в море тьмы. Теперь он здесь, в свежей зелени, где ничего не болит.

Перед ним – прекрасное существо в белом наряде. Украшенные цветками светлые волосы струятся водопадом, лучистые голубые глаза над высокими скулами напоминают бездонные озера. Она протягивает тонкую руку, помогает приподняться, ее кожа белая и шелковистая, губы тонкие и соблазнительные.

Он снова пытается вспомнить. Кто она? Откуда они знакомы? Но голова пуста, как палимпсест, знание соскребно, воспоминания вытерты.

Почему-то это не смущает: ему радостно и приятно от того, что она — кем она есть — стоит рядом. Смотрит на него неотрывно. Такая прекрасная! Такая родная... Интересно, у него тоже такие сияющие глаза?