Максим огляделся: стаи больше не было.

По лесу прокатилось страшное ревиско. Словно под ударом шквального ветра деревья наклонили, листья взмыли огромным облаком, и все живое замерло, напуганное криком, пробиравшим до костей отчаянием, яростью, жаждой убийства...

Перед ними появился Властелин леса.

*** 

Как велось на Зеленые праздники, возле рощи за деревней танцевали девушки. Босые ноги кружат на теплой траве, скользят по студеной земле. Тяжелые косы подпрыгивают, зеленые венки чуть не взлетают вниз. Бледные после долгой зимы руки сплетаются, впитывают поцелуи весеннего солнца, тонкие голоса звенят, летят незримыми серпокрылышками, разносят песню до хат.

Юноши говорят мальчишкой, пялятся на танцовщиц, дерзко хохочут. Дети сбились отдельной стайкой и смотрят, разинув рты. Только Игнат торчит одиночеством — застрял между двумя мирами. Кажется он значительно старше своего возраста, однако взрослые его к себе не принимают, а сверстники недолюбливают: они дразнятся, он их лупит, они не зовут к игре, за что он снова их лупит. Другой бы заперся во дворе, но Игнат гордо нес свое одиночество, с упрямым рвением приходил всюду, куда мог, будто провозглашая: вот я, меня так просто не перечеркнешь, и вы ничего не поделаете!

Звенящая рощица несла за собой теплый ветер, мяуканье одурманивающих кошек, зеленые бутоны и липкие почки. Провозглашала возрождение, предвещала новую надежду. За эту жизнерадостность он любил рощицы больше, чем колядки, щедривки или другие обрядовые напевы — такие древние, что даже святой отец не мог ответить, когда их сочинили.

Девушки кружились, пробегали под сцепленными руками, заплетали и расплетали шум, пока песня не кончились, а на смену ей пришел смех и плеск в ладони. Кто-то от усталости сел прямо на месте.

- Вот и все? – закричали юноши.

– А вы покажите, как надо!

Вопли принадлежали чужому миру — миру ухаживаний и подмигиваний, тайных объятий и лукавых улыбок, к которому Игнату было нельзя. Дети с шумом бросились к развлечениям, но он даже не посмотрел в их сторону. Медленно миновал юношескую толпу, приблизился к роще. Мать рассказывала, что правильно спетая веснушка пробуждает духов леса к жизни, и те заводят собственные песни, которые напоминают шорох листьев, выметают из-под деревьев крошки нерастаявшего снега, дуют на землю, согревая новые ростки...

– Эй!

Игнат оглянулся: Мелания, дочь бондарева. Хорошенькая молодая юная, принадлежавшая к миру взрослых. Парни уже спорили, кто в этом году будет ссылать в нее сватов. Девичье тело пылало теплом, над верхней губой сверкали капли пота.

— Тебя зовут Игнатом?

– Мать назвали, так оно и повелось, – ответил он, стараясь не выдать удивления.

Она наклонила голову, опрокинула движении косы за спину. По телу ему пробежали сироты: недаром Меланию считали одной из первых красавиц! Почему она к нему подошла?

— А меня Меланкой зовут, — ее дыхание пахло сладкой наливкой.

– Я знаю. По тебе все село сохнет.

Девушка весело рассмеялась.

— А что, Игнат, пойдешь в этом году на вечерницы?

— Еще мало, чтобы на вечерницы звали, — пытался ответить небрежно.

– А сколько тебе лет?

– Одиннадцать стукнуло.

Она удивленно смахнула ресницами. Коснулась собственного лба, протянула руку, коснулась его — были на одном уровне. От ее прикосновения юношу бросило в жар.

— А с виду все пятнадцать...

— Мать говорят, что вымахал здоровый лоб, а внутри пусто.

Его злила собственная внешность. Он хотел играть с другими ребятами — бегать по левадам, купаться в реке, сбивать палками сорняки, бегать наперегонки, как это было раньше... Так и было до лета. Потом Игнат пошел в стремительный рост, а товарищи на это начали дразниться и смеяться. Он ответил кулаками – ребята отреклись, и продолжили глумление за спиной. Мать жаловалась, постоянно перешивая его вещи, но при любом случае рассказывала желающим, что сынишка удался у деда, который в четырнадцать гнул подковы голыми руками, работал у кузнеца за двух подмастерьев, а когда выпивал, мог самостоятельно перевернуть груженую телегу — иногда даже с волом.

— Свирид говорит...

Свиридом назывался первый парень на селе, сильный и миловидный, который собирался ссылать сватов в Меланку.

— Говорит, что на вечерницы позовут, когда усы пробьются.

Теперь она развернется и пойдет обратно к подругам.

— Действительно, усов у тебя нет, — Мелания запястьями стерла капли пота с висков. – Ух, натанцевалась!

– Ты хорошо шкварила, – решился Игнат.

Она рассмеялась. Оглянулась за спину, где разговаривали с парнями ее подружки. Потом наклонились к нему и прошептала:

- А хочешь, покажу кое-что?

– Хочу, – немедленно ответил он.

- Иди за мной.

Девушка нырнула в рощу, и Игнат двинулся следом. Впервые кто-то нарушил его одиночество — да не кто-нибудь, а самая красавица Меланка! От восторга он не обратил внимания на пристальный взгляд Свирида, пронзившего их спины.

Воздух пах талой водой и редкими пряностями. Гай распевался после зимней мочанки. Так девушки пробудили, подумал Игнат. Тонкая тропа исчезла, но Мелания карабкалась дальше, несмотря на безлистные ветви, хватавшие ее за одежду. Игнат не отставал, и все думал, что она хочет показать: заклятого клада? Старого мертвеца? Или просто заведет в дебри и покинет на произвол судьбы, чтобы потом всем рассказать и хохотать от скитаний малого дурака?

На уютной лужайке Мелания остановилась. Взмахом ладони приказала замереть; оглянулась; прислушивалась. Довольно кивнула.

– А хорошо здесь. Садись.

Он послушно уселся на сырой ковер прошлогодних листьев. Она откинула косы за спину, села рядом – никогда девушка не сидела так близко! Игнат почувствовал жажду и быстро облизнул губы.

– А знаешь, чем на вечерницах занимаются? — спросила Мелания вкрадчиво.

- Это не секрет, - ответил Игнат ломким голосом. — Болтают, шутят, поют, выпивают, когда кто-то принесет...

– А ничего ты не знаешь, – она пододвинулась поближе, и парень почувствовал аромат ее волос. — Или делаешь вид, что не знаешь.

Теплая ладонь легла ему на живот, и в нем немедленно разразился пламень.

– А мне неинтересно ждать, когда у тебя пробьются усы.

Ее интересные пальцы нырнули в его штаны. Игнат обмер.

- А, как все гладко, - Мелания завороженно посмотрела вниз, словно нашла там дукач. — Нет мерзких волос!

Горло пересохло, тело обмякло — только прут в ее кулаке вырос и затвердел, словно каменный. Похоже с ним случалось разве во сне... Да что делать наяву?

— А хозяйство больше, чем у некоторых в восемнадцать!

Она поцеловала Игната в губы и крепко сжала рукой внизу.

— А слышал когда-нибудь о приютах? — на ее щеках расплывался румянец.

Рука расслабилась и погладила от самого кончика к корню.

— Слышал, — хмыкнул Игнат медленно.

Мелания насильно дернула штаны вниз. Парень чуть не упал, облокотился на забитые локти, а топорный прут выпрыгнул наружу. Он сник, но девушка того не заметила: глубоко вдохнула воздух сквозь сцепленные зубы, и не успел Игнат что-то сказать, как избавилась от лишнего и в одной только рубашке села на него верхом. Игнат почувствовал ее тело, ее вес, ее жар, ее сырость.

Почему это так приятно?

Мелания наклонилась, поцеловала его снова. Осторожно повела шелковистыми бедрами, зажмурилась, мазнула рукой по лицу, скользнула к налитым персам, ущипнула себя, простонала. Потащила другой рукой под рубашку, нащупала его прутень, направила в себя, и он уткнулся во что-то мягкое, упругое...