— Пусть Мамай помогает, — крикнул Матусевич.

В зале творилось действо.

Под пристальным взглядом гвардейцев Яков Яровой в белоснежном гетманском наряде, с золотой цепью на шее и забавной саблей в руке, резал флаг Изумрудной Орды пополам. Рядом жужмом валялось несколько испорченных флагов. Яков, приняв суровое выражение, сжимал один край зеленого полотна в кулаке, другой попирал сапогом, а его сабля удивительно медленно пилила сукно с двуголовым орлом.

Шух! Шух! Шух! Сверкнули по очереди вспышки, оставляя облачка дыма.

— Достаточно ли? — спросил Яков раздраженным тоном, не меняя сурового выражения лица.

— Спасибо коленопреклоненно, — мужчина выскочил из-под накидки дагеротипного аппарата. — Будет несколько чудесных фотографий на личный выбор гетмана!

Двое его коллег осторожно выпрямились из своих темных тайников и горячо закивали в поддержку последнего утверждения.

— Наконец-то, — гетман бросил саблю вместе с вражеским флагом судьбы, как натрудненный шахтер к вечеру бросает затупленный кирку. - Что там дальше?

Офицер приблизился к Иакову, поклонился и зашептал. Ярема готов был заложиться, что он выражал протест, потому что, как и любой достойный должности руководитель охраны, с подозрением относился к визиту разыскиваемого убийцы, ранее посягавшего на жизнь гетмана.

Троица свернула дагеротипные аппараты и откланялась, а пространство зала обнародовало десяток новых гвардейцев. Офицер наградил Малыша нескрываемым враждебным взглядом и присоединился к подчиненным. Гвардейцы быстро расположились со всех сторон, подперев спинами стены. Характерник имел подозрение, что по крайней мере половина их ружей была заряжена серебром.

Иаков подошел, но руки для приветствия не подал.

— Представлению не удивляйся, — мотнул подбородком на изрезанные флаги. - Это для газет.

Ярема промолчал. Изучал брата вблизи: интересно, как вес власти и бремя войны изменили его?

- Где глаз потерял?

— В тот день, когда ты стал гетманом и выпустил обезумевших борзых на охоту.

Братья говорили негромко, но гвардейцы могли слышать каждое слово. Сколько из них работают на Тайную Стражу?

– Я сожалею, брат. Честно.

Ярема чуть не рассмеялся нескрываемой фальше битой фразы.

— Жалел бы лучше в казематах, — отозвался характерник.

— Когда я умолял тебя не уничтожать Орден.

У Якова появилась седина на висках, под глазами набухли синяки, которые не прятала даже пудра, а рот обложило жесткими морщинами.

— Да волчьих рыцарей трудно уничтожить, — развел руками Яков. — Один из них даже убил Бессмертного Темуджина...

- Филипп Олефир. Его звали Филипп Олефир, – перебил Ярема. — Так и передай все газеты, чтобы напечатали это имя.

Когда приятный знакомец-солдат, с которым за завтраком болтали о тонкостях геральдики, после обеда становится неподвижной горой мертвой плоти — то обыденность больших противостояний...

Но гибель Варгана разнилась. Она болела пустотой непоправимой потери, резала отчаянием, что Ярема потерпел после смерти отца, а впоследствии — после дедовой. Когда близкого навсегда заменяют многочисленные симулякры: имущество, произнесенные когда-то фразы, шаткие и изменчивые воспоминания у изголовья других. А потом все тает, и приходит забвение.

– Передам, – согласился гетман. - Филипп Олефир. Отважный сын украинского народа, чей подвиг останется в веках.

Для Якова Филиппово имя было пустым звуком, а потеря ничего не значила. Кощунственный тон умолял об ударе в челюсть, но характерник ударил иначе:

— Ему удалось не умереть от рук борзых, как нашему деду.

Но это не коснулось Якова.

– Я вспоминаю о его смерти каждый день, – ответил он горько. Или хорошо притворно горько. — Если ты пришел меня винить, то...

– Я пришел узнать, кто стоит за уничтожением Ордена. Назови имена, и я уйду.

– Вопрос мести, понимаю, – Яков собрал ладони вместе. – Но ты просишь немало, поэтому я предлагаю обмен: услуга за услугу.

Ярема почувствовал, как кровь приливает к щекам и свежевыголенной коже головы.

– Услуга за услугу? После того, что ты натворил? После того как мы изменили ход войны? Киев уволен только потому, что мы убили Чингисхана!

На его крик охранники сразу сбросили ружья, однако шляхтич не считался - возмущенный до глубин, он был готов крушить стены.

– Да, убили, и сделали это по моему приказу, – дружелюбно улыбнулся Яков. – Разве ты забыл? Я напомню хронологию: отступление из столицы было задуманным маневром, хитрой ловушкой, и Орда ожидаемо попала в нее. Между тем, я великодушно подарил возможность волчьим рыцарям очистить свое доброе имя, а они воспользовались ею. Благодаря героизму характерники обезглавили войско захватчиков, и отныне репутация Серого Ордена спасена. Разве не здорово все сложилось?

— Лживая стерва, — ревновал Малыш под прицелом ружей. — Тебе припек наш отказ помогать в соревнованиях за гетманскую булаву, и ты ничто отомстил, став болтливой куклой на руке нашего врага! Как последний болван, ты отказался слушать мое предупреждение о нашествии Изумрудов, но публично лепил из меня собственного убийцу! Из-за мелкого оскорбления разбил Серый Орден, который мог предотвратить уничтожение Харькова и многих других городков и сел. Одним приказом ты убил сотни защитников, которые могли бы спасти тысячи жизней! Все эти смерти – на твоей совести, Яков, их кровь – на твоих руках до конца жизни, но ты стоишь здесь, в белом наряде, позирует для газет и с улыбкой рассказываешь, будто все так и было задумано твоим выдающимся гением! И еще решаешь утверждать, будто вспоминаешь о деде, убитом на твоих глазах по твоему слову? Лживая стерва! Тебе безразлично. Ты никогда не волновался. Когда другие отдают жизнь, ты заботишься только о гетманской цепи!

Ни одна мышца не дернулась на лице Якова. Он слушал гневную тираду с тем же спокойным, любезным и немного отстраненным выражением, похожим на никогда не менявшуюся маску, подобно личинам на шлемах Сонгосон.

– Как ты сказал, все смерти – на моей совести. Поэтому я не позволяю пропустить это сознание сквозь себя, – ответил Яков, и голос его впервые прозвучал искренне. — Иначе не смогу принимать большие решения.

– Куда там Иисусу к весу твоего креста.

— Ты простодушный воин, брат. Иногда мне хотелось бы стать тобой. Это так легко... Крушеные черепа! Выпущены кишки! Кровавый романтик, совсем не понимающий политики, — вздохнул Яков. — Здесь все гораздо сложнее. Здесь требуется не волком бегать и ныряльщиком махать, а выживать в грязи и обращать собственные ошибки на победы... А когда нужно, мастерски присваивать яркие победы других.

— Детей своих будешь поучать, — Ярема подавил наступление ярости и продолжил спокойно: — Говори, кто стоял у истоков мятежа.

– Скажу. Прошу немного: поговори с мамой.

– О чем мне с ней говорить?

– Обо мне, – чуть слышно, чтобы другие не услышали, – ответил Яков. — Она отказывается... Даже на письма жены и снимки внуков не отвечает...

По маске его безразличия впервые расползлись трещины.

– Я так не могу. Я готов ползать перед ней, — шептал Яков. – Но она даже на порог не пускает!

— Потому что отреклась от тебя. Кровь – не водица.

Старший брат на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, все трещины на маске исчезли, и снова возник спокойный господин гетман — хладнокровный, рассудительный руководитель государства.

– Я прошу поговорить с ней, – произнес он привычным тоном. – Это все.

— Поговорю, — врать Якову было легко. — Выкладывай, что имеешь, и я исчезну.

— Первый, конечно, Кривденко, — улыбнулся Яков. — Он заварил эту кашу и щедро финансировал из собственного кармана, пока не смог прервать государственный бюджет.

— Не сомневался, что его имя прозвучит первым.

– Заметь, – Яков поднял указательный палец вверх. — Я понимаю, что с ним случится, но сознательно отдаю его в жертву. Глава разведки. Во время войны! Это дорогостоящий размен. А знаешь почему я это делаю? Потому что политика, как брак, является поиском компромиссов.