Потом был еще один глоток, и еще, и снова. Она не открывала глаза, не видела, сколько осталось в бокале, но хорошо бы больше. Потому что странные, ни на что не похожие ощущения постепенно затягивали. Она будто поймала неслышимый ритм, плавный, но неотвратимый, как морской прибой. Глоток, выдох, движение губ навстречу, мягкое, терпко-сладкое сплетение языков. Сладость на языке Асира и на ее собственном. В ушах шумело, будто не шербет пили и даже не вино, а крепчайшую настойку. И Лин даже не сразу поняла, когда с затылка исчезло давление ладони, зато остро почувствовала руки Асира на своей груди, уже освобожденной от жесткого лифа. Глухо вскрикнула в поцелуй, когда пальцы уверенно сжались на сосках, и подалась навстречу. Вскинула руки, обвивая Асира за шею. По телу прошла медленная, тягучая, как шербет, дрожь, между ног стало мокро и горячо, грудь словно плавилась под пальцами Асира, и всего этого было одновременно очень много и очень мало.

— Еще, — попросила она. — Больше.

— Больше шербета? Или меня? — со смешком спросил Асир. От заметной хрипотцы в его голосе стало еще жарче. И захотелось срочно сорвать с себя мешающую одежду, хотя что там ее осталось, только шаровары. Ведь так и Асиру будет проще.

— Тебя, — Лин поймала оказавшиеся совсем близко губы, вкус шербета на них обещал то самое «больше», и как-то отстраненно мелькнула мысль, что теперь никогда она не рискнет пить шербет в серале, на глазах у других анх. И вообще на глазах у кого угодно. Кроме Асира. Теперь уже она углубила поцелуй, наверное, неумело и неловко, но сейчас было не до стеснения и сомнений. Она хотела целовать Асира. Хотела слизнуть капельку шербета с его языка и понять, почувствовать, как это. Как это чувствовал он? Сладко. Мучительно откровенно. И возбуждающе.

Асир сдернул с бедер шаровары, подхватил ее под мышки, поднимая с колен. Лин задергала ногами, пыталась окончательно избавиться от одежды, не размыкая объятий. Как-то у нее это получилось, штанины перестали спутывать ноги, и она выдохнула торжествующе:

— Да, теперь да!

— А когда-то было нет?

— Мешали! — сердито — не к Асиру сердито, а к шароварам, объяснила Лин.

— В следующий раз предлагаю раздеться сразу, — рассмеялся тот, затягивая ее к себе на колени. — Так знания лучше всасываются.

Провел ладонью по ее спине, сверху вниз, с нажимом, она подалась и прижалась — и ахнула, ощутив зажатый между телами член. Напряженный, готовый. Привстала на коленях, теперь головка упиралась в пупок, а Асир придерживал спину ладонью, не давая двинуться выше, и словно ждал чего-то.

Максимальная близость и максимальная недоступность. Одновременно.

Бездна, разве так бывает!

Лин чувствовала, как все сильнее бьется сердце, учащается дыхание. Кажется, от нее остались только эти простейшие ощущения, простейшие реакции. Ни грамма разума, только острое, сводящее с ума желание. Почему-то казалось, что с Асиром творится что-то похожее, вот только он точно контролировал и себя, и ее, и всю ситуацию в целом. А Лин не понимала, что должна делать дальше. Ждать стало невыносимо. А Асир ждал. То ли сам ждал чего-то, то ли от нее…

— Проверка домашнего задания, — шепнул Асир. — Что нужно сделать, госпожа ученица, чтобы получить то, чего хочешь? Расскажи мне. Говори со мной.

— Я… я не знаю! — мысли путались, нет, мыслей вообще не осталось. — Не могу больше! Возьми меня. Пожалуйста.

— Почти правильный ответ. Всего-то и нужно — больше подробностей.

О чем он, каких подробностей? Лин с трудом понимала, ей казалось, что смысл слов проходит мимо ее сознания, и тем более она не способна осознанно отвечать. Сейчас она могла уверенно выдать только одно слово: «Хочу». Или два: «Возьми меня», хотя это она уже сказала.

— Все потом. Ты научишься.

Асир приподнял ее за бедра. Держал крепко и опускал, насаживал на себя так мучительно медленно, что Лин вздрагивала от нетерпения, кусала губы, тихо постанывала, даже поскуливала, но не пыталась поторопить. Только изо всех сил держалась за плечи Асира, как за спасательный круг посреди шторма, и вдруг, словно вспышкой, вспомнилось странное: жаркое одеяло под щекой, болезненная, растягивающая наполненность и облегчение пополам со счастьем, и голос Асира где-то над головой: «Он там весь».

Она такого не помнила. Наверное, что-то такое было в течку. Но сейчас… сейчас мучительно хотела услышать это снова. «Он там весь». Так хотела, что не выдержала и сказала, изумившись хриплости собственного голоса:

— Хочу его весь. В себе. Твой член.

— Держи, — выдохнул в волосы Асир. — На половину я тоже не согласен. — Ее потянуло вниз длинным движением, и Лин, в последнюю секунду перед захлестнувшей с головой волной удовольствия, успела сжаться вокруг члена, изо всех сил стискивая мышцами. Осознавая и узнавая весь его, от основания до горячей гладкой головки. Узнавая и собственное наслаждение, пугающе запредельное и при этом на удивление правильное, будто нет ничего естественнее, чем вот этот огромный член — в ней. Весь.

Когда перестала выгибаться в оргазме и слегка пришла в себя, Асир опрокинул ее на скамейку, в кучу мягких подушек. От перемены положения член ощутился в ней иначе, и накрыло снова. Лин застонала, громко, не сдерживаясь. Теперь сжималась вся — и мышцы внутри, и бедра, которыми стискивала бедра Асира, и руки, все еще сцепленные на его шее. И чем сильнее сжималась, тем ярче было удовольствие и тем громче стоны. Что-то пульсировало внутри, может, член Асира, а может, она сама, сейчас не сумела бы разделить, да и не хотела — зачем? Это наслаждение принадлежало им обоим, поровну, такое же жаркое, как солнце над Им-Роком, такое же сладко-пряное, как шербет, разделенный на двоих, и такое же безбрежное, как алые пески за стенами дворца. И больше всего на свете Лин хотела, чтобы оно не заканчивалось.

Но рано или поздно заканчивается все. Она обреченно-остро ощутила, как Асир выходит из нее, с усилием, преодолевая ее судорожное напряжение. «Ему нельзя… в меня», — вспомнила и постаралась расслабиться, отпустить. Почти невыносимое напряжение острого удовольствия сменилось сладкой и вялой истомой, Лин уронила руки и ноги, освобождая Асира от своей хватки, а он положил ладонь ей на живот, слегка поглаживая.

— Там так пусто теперь, — пожаловалась она. — Я помню, что нельзя, но как же хочется, чтобы ты кончил в меня. Хочу быть с тобой до конца, почувствовать, как это. И тебе… тебе, наверное, так было бы приятнее?

— И уж точно спокойнее, — сказал Асир, вытягиваясь рядом с ней на боку. — Но не думай об этом сейчас. Всему свое время. Лучше скажи мне, как скоро ты теперь сможешь выпить шербет на глазах у всех, не краснея? Готова тренировать выдержку, госпожа Линтариена?

— Боюсь, что никогда, и не в выдержке дело, — Лин, улыбаясь, положила руку на его плечо, провела кончиками пальцев. — Для этого придется забыть о тебе. А такое выше моих сил.

Хесса распахнула окно, с удовольствием внюхалась в запахи ночного сада, теплые и душистые. Позади вздохнула Сальма, только что вернувшаяся из купальни, подошла ближе, встала рядом.

— Прости за это все. И за истерику, и за то, что пришлось сидеть со мной и выслушивать.

— Совсем сдурела? — Хесса покосилась на нее и дернула плечом. — Не за что прощать.

Какая там истерика — ну покричала слегка спросонья и поревела, подумаешь. После того, что случилось, Хесса, честно говоря, ожидала и боялась другой реакции, бурной и неконтролируемой. Уж, наверное, другие клуши из сераля затопили бы слезами все покои шитанарского владыки и требовали неусыпного внимания толпы клиб и евнухов. Но Сальма ее удивила. Проснулась с криком и в слезах, но Хесса предусмотрительно позажигала в комнате все обнаружившиеся светильники — хорошо помнила, как сама шарахалась от каждой тени после очередной вязки с трущобными тварями.

Сальма узнала ее, едва проморгалась от кошмара, и почти сразу успокоилась. А потом они говорили. Сальме, похоже, нужны были свободные уши и, может быть, немного дружеской поддержки. Хесса не возражала, хоть и приходилось все время душить в себе ярость и кривиться от болезненных воспоминаний. Они притупились, да, но совсем забыть о прошлой жизни, наверное, до самой смерти не получится, как ни старайся.