— Да хоть у главных ворот Им-Рока, — кивнула Лалия и взглянула как-то очень понимающе.

— Сардар сказал, раньше на этом омовении еще и анхами менялись, но это не для Имхары.

— Если только сами захотите. Но что-то я сомневаюсь. А вот другие владыки да, могут.

— Хорошо, — решилась Лин. — Мне нужно что-то… ну, не знаю, Ладушу сказать? Или к владыке напроситься, чтобы самой себя туда пригласить?

— Не нужно, я была уверена, что ты пойдешь. Владыка не берет третью анху, что почти недопустимо, но ему нравится недопустимое. А с моим присутствием тебе придется смириться. И быть готовой почти ко всему. Ах, да. Если вы не поняли, в шароварах в купальни не ходят. Так что к Ладушу все равно идите. Он подберет вам обеим что-нибудь подходящее.

Хесса кивнула, но вместо того чтобы встать, вцепилась пальцами в бортик фонтана. Наверное, собиралась с духом. А Лин вдруг поняла, что как раз это ее вообще не волнует. По сравнению с остальным есть шаровары или нет — такая абсолютно неважная мелочь.

— Только почему «смириться»? Я рада, что ты там будешь. Правда, рада. И когда это все начнется? Уже пора готовиться?

— Смириться, потому что я там буду точно не для мебели, — улыбнулась Лалия с отчетливым предвкушением. — Надеюсь, ты готова познавать неизведанное в моем обществе. С владыками я побуду сегодня, ты можешь отдохнуть до ужина. Купальни — после. Так что выспаться тоже не повредит.

После шербета спала Лин и так очень даже крепко и сладко. И выспалась пусть не на сутки вперед, но достаточно для того, чтобы заснуть днем стало проблемой. Но может, имело смысл попросить у Ладуша не успокоительного вечером, а снотворного — сейчас? Ночь, судя по всему, предстояла такая, что лучше быть бодрой без кофейного допинга.

Ладуш, похоже, думал так же, потому что тут же выдал склянку с сонной настойкой, сказав только:

— Не пугайся, проснешься к ужину.

Но проснулась Лин раньше. Разбудила Сальма. Сонная, встрепанная Хесса уже сидела рядом, зевала, а расторопные клибы несли кофе. А вот Сальма выглядела прекрасно, и не скажешь, что всего сутки назад была на грани срыва, избитая и рыдающая. Только пудры на лице больше обычного, но это легко объяснялось желанием понравиться гостям.

— Господин Ладуш занят, — с мягкой улыбкой объяснила Сальма. — Попросил меня помочь вам и объяснить, что к чему. Но вы уже и так все знаете, нужно только заняться волосами и подобрать украшения.

— А одежду? — хрипло спросила Хесса. — Что… ну, что это будет?

— Я принесла, — Сальма кивнула на кресло. Там, бережно перекинутые через спинку, красовались две… нет, не две тряпки, как непочтительно подумала Лин. Два тончайших, переливчатых покрывала из драгоценного харитийского шелка, настолько прекрасного, что его никогда не украшали дополнительно ни вышивкой, ни камнями. — Зеленое наверняка для Хессы, под цвет глаз, а для Лин — сиреневое, будет красиво оттенять волосы. Хотя оттенять будет недолго, но все-таки.

— А почему не белое? — удивилась Лин.

— Во время традиционного омовения любая анха может возлечь с любым кродахом. Поэтому цвета принадлежности не надевают.

— Да вообще ничего не надевают, — грустно сказала Хесса. — Эти тряпки не в счет. Не будешь же ты сидеть, завернувшись в них по уши. Все равно придется снять. И кто мне теперь скажет, что делать, если я не хочу выпячивать перед всеми свои шрамы? Хоть бы пояс какой выдали — слегка прикрыться.

— Ты можешь надеть, — кивнула Сальма. — Не думаю, что один пояс кого-то расстроит. Может, даже наоборот, покажется пикантным. Главное не заматывайся в пояса целиком.

— Светить голой задницей и всем остальным перед толпой кродахов мне не впервой. Мерзко, но как-нибудь переживу. А пояс — хорошо, его я надену.

— Ладно, с этим ясно, — решительно сказала Лин. — А что с украшениями? Не думаю, что камни и золото будут уместно смотреться на голой анхе.

Не было смысла уточнять, что и ей привычно светить голой задницей и остальным, правда, не перед кродахами, а перед сослуживцами, для которых анха на подавителях была все равно что клиба. Честно говоря, в этом крылась проблема. Раньше в сложных ситуациях Лин выпускала вперед агента Линтариенту — такой способ помогал. Но теперь, то есть не прямо сейчас, а в купальнях, выпустить нужно было не агента, а именно анху. Раскованную, жадную, ту, которую до сих пор видел только Асир. Хотя и агенту не мешало бы внимательно смотреть и слушать.

— Главное украшение голой анхи — она сама, — лукаво сказала Сальма. — Из украшений допустимы разве что браслеты на запястьях и лодыжках, вот такие, — она выставила на стол шкатулку, открыла. Браслеты там были всех цветов — золото, серебро, эмаль, даже целиком выточенные из яшмы, нефрита, оникса. — И, конечно же, только на одну руку или ногу.

— Почему «конечно»?

— Чтобы браслеты звучали, когда ты этого желаешь, а не постоянно. А если не умеешь сделать так, чтобы браслеты пели нужную тебе мелодию, лучше вообще обойтись одним.

Лин выбрала браслет из белого нефрита, объяснила:

— Под халасан, белое к белому.

— Этот на ногу, — сказала Сальма.

— Как ты их различаешь?

Вместо ответа Сальма только пожала плечами и, нагнувшись, нацепила браслет на щиколотку Лин. Та повертела ногой, кивнула:

— Еще непривычно, но не мешает. Хорошо.

— Возьму этот, — сказала Хесса, выбрав довольно крупный литой браслет из белого золота. — И хватит. На руку?

— Этот да. Вот и все почти. Волосы лучше не собирать. Только промыть как следует и красиво уложить. Ну или хотя бы гладко расчесать. Все равно там не до причесок. Заколку можно, но не шпильки.

— Требования безопасности? — усмехнулась Лин. — Чтобы я, не приведите предки, не ткнула шпилькой в глаз какому-нибудь уроду?

— Это был бы скандал на всю Ишвасу, — невесело улыбнулась Сальма. — Но да, легко и самой пораниться, и поранить кого-нибудь. Больше и нет ничего важного. Собирайтесь, и я пойду, еще даже не начинала. Если что, зовите.

— Ты тоже там будешь? — встрепенулась Хесса. — С кем?

Сальма оглянулась на дверной проем, за которым вроде бы в отдалении, но явно прислушиваясь, маячили самые любопытные. Быстро шепнула:

— С владыкой Назифом. Он предложил, а я не могла отказать — очень ему благодарна за вчерашнее.

— Дела-а, — протянула Хесса. — Но хорошо. Этот владыка не похож на урода и извращенца.

— Да, он славный, — от души согласилась Лин.

— Мне тоже так кажется, — кивнула Сальма и быстро вышла.

В этих купальнях Лин еще не бывала. Вызывающая роскошь терялась в исполинских размерах, и рассматривать все эти мозаики, переливы мрамора, струи фонтана Лин совсем не тянуло. Наоборот, она очень старалась хотя бы поначалу концентрироваться на запахе Асира, а смотреть только на «своих». Так оказалось легче и о чужих взглядах не думать.

Асир ничего не сказал, увидев ее рядом с евнухом у порога купален, Лин даже сомневалась, что одобрение в его взгляде ей не почудилось. Она волновалась, и это было странное, непривычное волнение. Не страх подвести Асира или сделать что-то неправильно, как раньше. Ну какое «неправильно» могла она учудить в купальнях, когда дозволено практически всё? Это «дозволено всё» и смущало. Рождало опасное предвкушение, предчувствие чего-то совсем нового. Более пугающего, чем перспектива стриптиза в городском фонтане, но, главное, гораздо более реального.

Остро захотелось усесться как можно ближе к Асиру, но вовремя вспомнила слова Лалии. Вот уж правда, за коленку она бы подержалась с удовольствием, прямо сейчас бы начала, но такое поведение, конечно же, вовсе неуместно.

Здесь не было никакого чинного рассаживания по местам, но все владыки располагались ближе к центру зала, на низких мраморных лежанках, застеленных покрывалами, там, где стояли столики с кальянами, кувшины вина и вазы с фруктами. И вездесущие подушки для анх, конечно.

Хорошо хоть, пока получалось нормально дышать. Запахи кродахов пока не успели сгуститься, но Лин подозревала, что это ненадолго. Еще и анхи не все скинули покрывала, и Лин это устраивало: она уж точно не хотела быть первой в обнажении. Хотя Асир ничуть не смущался наготы, укладываясь на лежанку, и Лин не отказала себе в удовольствии проследить взглядом каждый изгиб его тела, от резкой линии плеча до крепких ягодиц и бедер. Сейчас она могла рассматривать не украдкой, как в тот раз, когда у нее на глазах ему делали массаж. Здесь ее откровенный взгляд был уместен.