— Серьезно? — подгоняемая внезапным азартом, лизнула снова, уже требовательно прихватила губами, и Сардар отозвался заметной дрожью.

— Если ты хотела второй заход сразу следом за первым, продолжай. Если что-то другое — прекращай.

— Я хотела узнать! Но ты уже почти ответил! — Хесса приподнялась, усаживаясь на колени, пялилась на него, как дура, и не могла перестать улыбаться. Дурацкая лыбища прямо-таки лезла из нее, не давая губам сомкнуться и выдать что-нибудь вменяемое вместо очередной чуши.

Вот только стоило снова вспомнить о словах Лалии, и опять поплохело. И вроде ничего такого — идиоту понятно, что Сардар ушел вместе с Асиром дерганный и напряженный после гадостной ерундовины с непонятной заразой, но она же ничего не сделала, даже не попыталась хоть как-то успокоить. Не факт, что получилось бы, но она и не пробовала! И это только одна причина дергаться. Есть и другая.

— Я никогда не спрашивала, что тебе нравится. Где потрогать, что сделать, чтобы тебе было так же хорошо, как мне с тобой? Хочу знать. Я давно не девчонка. И имели меня кто как хотел. Но я совсем не разбираюсь в нормальном… нормальном этом всем! Как подумаю, что с другими тебе может быть лучше, потому что они ловчее, опытнее, откровеннее, в конце концов, так аж взвыть хочется. Не умею о таком говорить, но я научусь, только скажи чему! — Хесса жадно глотнула воздуха — так тараторила, чтобы не сбиться и все сказать, что аж дыханье сбилось — и, волнуясь, посмотрела на Сардара.

— Думаешь, мне плохо с тобой в постели? — спросил он, почему-то хмурясь.

Подгреб под спину подушки, устроился полусидя и снова посмотрел в упор, да так, что Хесса невольно поежилась. — Думаешь, я с тобой сплю, потому что… Кстати, почему? Люблю страдать и мучиться? Решил облагодетельствовать несчастную анху? Приручил, а теперь не знаю, как избавиться? Что творится в твоей голове? Почему ты думаешь про каких-то неведомых анх, с которыми мне будет лучше, если мы не просто трахаемся, а почти живем вместе! Я что, похож на озабоченного кретина, которому плевать с кем спать, лишь бы было в кого сунуть член, возвращаясь домой?

— Я совсем не то! — воскликнула Хесса, холодея от ужаса. Во всем опять виноват ее проклятый язык, чтоб ему отсохнуть! — Я такое не думала! Я просто…

— Что? — он выпрямился рывком, схватил ее за плечи. — Не веришь, что можешь быть желанной? Очнись, Хесса, чтоб тебя! Какие другие анхи, если я двинулся на тебе, как пацан!

Наверное, если бы даже ее исподтишка огрели чем-нибудь по башке, это все равно не было бы так внезапно. А результат оказался похожим. Даже в ушах зазвенело. И если бы она была кем-то вроде серальных неженок, может, и в обморок бы хлопнулась от таких потрясений. Но она только моргала, неверяще глядя на Сардара. Собиралась что-то сказать, но лишь открыла рот. И закрыла. Потому что никаких слов не было. Один звон в ушах. Она шатнулась вперед, стиснула Сардара руками, ткнулась в плечо. Наверное, ревела бы, если б могла. Ревут же люди от потрясений? И от счастья, наверное, тоже ревут. А у нее тут все сразу. Этого слишком много! Но не ревела. Только сухо всхлипывала, содрогаясь всем телом, и никак не могла перестать.

Сардар держал молча, гладил по спине. Больше не злился, и Хесса пряталась от целого мира в его запахе, успокаивалась, если вообще можно успокоиться, когда такое творится! Она как-то сразу поверила и в это его «двинулся», и в «желанную», поверила, но вот так сходу принять и осознать все равно было сложно. Потому что разве такое вообще может быть — с ней? Наяву?

— Ты же понимаешь, что я бестолочь? — спросила наконец, не выпуская его из рук и боясь поднять взгляд. — А еще безграмотная оборванка. И все неправильно объясняю. Просто очень страшно, что приду однажды, а дверь закрыта. Я бы поняла. Ты такой…

— Хватит, — Сардар отстранился, ухватил за подбородок, сказал, пристально глядя в глаза и отчетливо проговаривая каждое слово, чтобы уж наверняка отпечаталось как следует поверх ее дурацких страхов и вечной ерунды в голове: — Я такой, а ты — такая. Я расскажу тебе, что мне нравится. И где. Ды ты и сама найдешь, начала уже. Но сначала вопрос — ты хочешь вторую метку?

— Бездна, Сардар! — Хесса дернулась, вырываясь, чувствуя, что еще немного, вот совсем чуть-чуть, и теперь она точно разревется, как последняя истеричка. — Я-то бестолочь, но ты какого проклятого шайтана спрашиваешь! Ты же знаешь, что хочу. Что даже мечтать бы о таком не смогла! Но почему сейчас? Прямо тут?

— Мне не понравилось смотреть, как кое-кто капает слюной на чужую анху. С двумя метками капать не перестанут, но лапы тянуть — десять раз подумают.

— К-капают? На меня? — изумилась Хесса. Это он всерьез сейчас? Она же была рядом с Лалией. С этой не капать, а захлебнуться слюной можно. Да и Лин… — Ты в уме?

— Я — в уме, а у тебя глаза не знаю где.

— Там, где ты, — фыркнула Хесса. — Зачем бы я стала пялиться на других?

— Не пялься, — согласился Сардар. — Не на что там пялиться. — Он обвел взглядом комнатушку, замолчал, прислушиваясь к чему-то и принюхиваясь. Добавил, хмыкнув: — Место для разборок мы, конечно, выбрали самое идиотское из возможных.

— И почему вот это меня совсем не удивляет? Так что? Ты серьезно собрался ставить мне метку?

— Серьезнее некуда. Готова?

— Нет, но плевать. К такому я все равно никогда не смогу подготовиться.

— Ты опять собралась психовать?

Хесса помотала головой, стараясь успокоить дыхание. Если это сон, то она готова спать еще, и еще, и еще, пока не… Боль была острой и сладкой, совсем не такой, как от первой метки. И не прошла мгновенно, а прокатилась волной от шеи по всему телу, вызывая дрожь, и разошлась будто мелкой рябью.

— Да? — спросил Сардар, задевая губами саднящий участок.

— Да, — отозвалось в Хессе, кажется, все сразу — и голос, и сердце, и все, что в ней вообще имелось, нужного и не очень, хорошего и дурного. Сардар снова сжал зубы, и Хесса вскрикнула. Это ощущение она помнила отчетливо — только вчера вечером в саду пережила впервые. Но теперь отголоски едва стихшего наслаждения пробегали вспышками по всему телу, не унимались, будоражили, заставляя постанывать Сардару в ухо и притираться всей собой, теснее, и таять, таять в сладкой истоме, как будто вот только что он брал ее снова, долго и нежно. «Мой. А я — его». Он медленно, осторожно зализывал засос, а Хесса думала, что это, наверное, одна из самых безумных ночей в ее жизни. И, пожалуй, самая счастливая.

В сераль возвращались под утро, впятером: Лин, Хесса, Сальма, Мирана и новенькая, Мирель. Лалия ушла с Асиром. Вокруг тесным двойным кольцом смыкалась стража — евнухи и клибы, никаких кродахов, потому что запах пятерых анх, долго и упоенно ублажавших кродахов, сорвал бы резьбу, наверное, у любого. Покрывало, выловленное из фонтана расторопным слугой, успело высохнуть, шелк ласкал кожу… и напоминал. Каждым прикосновением, каждым мягким отблеском в свете ламп напоминал об охватившем Лин безумстве.

Она чувствовала себя странно: одновременно и расслабленно-счастливой, и горестно несчастной. Анха была довольна: владыка уделил ей этой ночью много внимания, причем именно такого, какое нравилось. Сыто подремывал удовлетворенный внутренний зверь. Но сама Линтариена… Нет, она не жалела ни о стриптизе в фонтане, ни о том, что творила после. Но было не по себе. Она заранее смирилась с тем, что придется обнажиться на глазах у посторонних, но совсем не собиралась публично заниматься сексом!

Но занялась. Это была целиком ее инициатива, Асир не потребовал бы ничего такого, если бы сама не выказала желание и готовность. «Предки, что со мной? Что я творю?» Тут же вспомнилось: тот же вопрос мелькнул в голове, когда она устроила представление в фонтане. «Асир был доволен. Это и значит быть анхой? Его анхой?» На самом деле хотелось его и спросить. А почему нет? Он сам сказал, даже потребовал: говорить обо всем, что чувствует, и особенно о том, что не нравится или кажется странным. Но когда теперь она увидит владыку наедине так, чтобы у него было время отвечать на ее вопросы, а у нее — желание спрашивать, а не заниматься более интересными вещами? Наверное, не очень скоро. Эти посольства! Когда уже они закроют проклятую дыру и разъедутся?