— Прекрасно. А сладкое привезти?

— Лучше не из магазина. Что-то с корицей. И чтоб с душой, поняла?

— Света…

— Что?

— Спасибо.

— Можешь ещё раз сказать, но в другой интонации. Примерно как "богине — с благодарностью".

— Света, спасибо тебе как богине с благодарностью, — устало хохотнула Марина.

— Вот теперь договорились.

Марина отключила звонок с неожиданно хорошим настроением. Кажется, жизнь снова подала голос. Она отложила телефон, всё ещё улыбаясь. Света, как всегда, умела растопить лёд. Даже если этот лёд копился внутри последние два дня.

Она прошлась по комнате, глядя на оставленную чашку на столе, на кофту, брошенную на спинку стула, и на разобранную постель — и вдруг поняла, что квартира будто выдохлась. Или это она выдохлась. Что-то изменилось. Не в обстановке, а в ощущении дома. Эти дни с Сашей казались сном, или, наоборот, чем-то слишком реальным, чтобы укладываться в прежние рамки. Теперь он улетел, и вместо пустоты было... не одиночество, а, скорее, легкое покачивание между "что дальше" и "а могла бы всё испортить".

Марина прошла на кухню, достала миску, муку, яйца. Что там просила Света? Что-то с корицей.

Она не считала себя умелым кулинаром, но в моменты тревожной внутренней тишины взбивать тесто было чем-то почти терапевтическим. Она всыпала корицу, вдохнула аромат, который сразу же напомнил ей про Сашу. В груди кольнуло. Она не собиралась рыдать, но всё равно села на табурет, уткнувшись лбом в ладони. Просто на минуту. Не от тоски. А от какого-то странного смешения нежности, стыда, благодарности, неуверенности. Он оставил ей всё это сразу.

Когда тесто поднялось и первый запах начал наполнять кухню, Марина переоделась в что-то удобное. Завтра в люди. На встречу с бабушкой-огнём и новым шансом. Света не станет советовать ерунду. А Марине нужно было за что-то уцепиться. Хоть за булочки с корицей.

Она поставила таймер, подошла к зеркалу и не отвела взгляд. Лицо спокойное, с тенью усталости, но уже без той старой тяжести. Глаза чуть грустные, но не потухшие. Улыбка появилась не сразу, но осталась.

— Ну, поехали, — сказала она себе в отражении.

Утро было ясным, с лёгким скрипом окон от прохладного октябрьского воздуха. Марина стояла на кухне, бережно укладывая в пластиковый контейнер горячие, пышные синабоны, политые кремом из сливочного сыра. Они ещё источали сладкий аромат корицы и ванили, и даже дотронувшись до крышки, можно было почувствовать тепло.

Накинув серое пальто поверх платья, она сунула контейнер в большую сумку, перекинула через плечо и, проверив, не забыла ли ключи, вышла. Её каблуки негромко постукивали по бетонным ступеням лестничной площадки, а запах булочек, как ни странно, не рассеивался, будто шёл за ней следом.

Дверь квартиры Светы была приоткрыта, и оттуда доносился привычный хаос сборов: беготня, шуршание пакетов, чей-то детский голос.

— Свет, привет, — Марина слегка постучала по дверному косяку, — это я.

В ответ резкое появление Светы в коридоре, растрёпанной, с младшим ребёнком на руках.

— Господи, как хорошо что ты пришла! Я не успеваю, Никита орёт с утра, телефон сел, а старший потерял варежку, мы же не можем без варежки! — всё это проговаривалось на одном дыхании, пока она уже пыталась всунуть ногу в сапог.

Марина, не колеблясь, протянула руки.

— Давай, дай мне Никиту.

— Ох, держи! — Света аккуратно передала мальчика Марине, — спасибо тебе, золотце!

Мальчик лет пяти, щёки румяные, нос смешно поджат, как у ежика. Он с подозрением посмотрел на Марину, но не заплакал, а просто уставился ей в лицо.

— Ну здравствуй, Никитос. Мы с тобой теперь напарники, — прошептала она, и, чтобы разрядить паузу, пощекотала его бок. — Ты такой серьёзный, будто в бухгалтерию устроился. Ну что, шалил с утра?

— Нет, — с полным достоинством заявил мальчик, обвив её шею руками. — Это кот шалил. Я просто смотрел.

Света метнулась обратно в спальню.

— Ты серьёзно принесла выпечку? — крикнула она из-за двери.

— Конечно. Домашние. Как просили.

— Вот умничка. Старушке такое поди последний раз на Пасху приносили.

— Не преувеличивай, — Марина покачала Никиту, тот деловито устроился у неё на бедре.

— Я не преувеличиваю, я просто знаю, как она может зафукать. А если ей понравится, тебе же легче. И оплата не копеечная.

— А что за характер у неё, напомни?

Света вернулась, застёгивая куртку. На лице боевая готовность и лёгкая ухмылка.

— Думаешь, у тебя характер? Подожди, пока услышишь, как она называет телевизор "этим безмозглым сатанинским ящиком", — она чмокнула сына в макушку. — Пошли, Никита. Миссия «бабушка» начинается.

— А синабон мне? — спросил он с надеждой, вытягивая шею к сумке Марины.

— Эти для взрослой миссии, — серьёзно сказала Марина. — Но если бабушка одобрит, испеку тебе отдельную партию. С секретным ингредиентом.

— С волшебством?

— С любовью, — поправила она, погладив его по спине.

Света хмыкнула и открыла дверь.

— Ладно, пошли. Только не смейся, если она начнёт тебя сразу учить жизни. Это у неё вместо приветствия.

Марина кивнула и подхватила сумку с синабонами. Честно говоря, ей было волнительно.

Они шли по двору, оставляя за спиной дом с облупленным. Воздух был сухой, октябрьский, с запахом листвы и чем-то прелым, знакомым. Город уже подмерзал по утрам, но днём ещё сохранялась та самая зыбкая осенняя мягкость, словно тёплая подкладка под прохладным пальто.

— Хорошо, что ты вышла из дома, — сказала Света, чуть повернув голову. — А то я уж думала, снова в свою берлогу заляжешь.

— Хотелось, — честно призналась Марина. — Но потом… поняла, что только хуже будет. Пусто как-то.

— А ты с тем... с кем ты там общалась, — Света сделала неопределённый жест, — больше не переписываешься?

— Нет. Он уехал. В другой город. Ну, в смысле в Штаты. Мы просто… провели время вместе.

Света прищурилась, но не с осуждением, а будто внимательно присматриваясь.

— Ага. Значит, что-то было, раз пусто стало.

Марина чуть усмехнулась, глядя на то, как Никита споткнулся, но сразу выровнялся, не отпуская мамины пальцы.

— Было. Он… он просто оказался не таким, как я привыкла. Теплее. Спокойнее. В нём не было этого желания сломать меня или переделать под себя.

Света кивнула, будто подтверждая свои догадки.

— Ну так я тебе это и говорила. Ты изменилась. Явно к лучшему. Он как будто показал тебе, что с тобой можно быть по-другому. А это, знаешь ли, дорогого стоит. Даже если не навсегда.

— Жаль, конечно, что закончилось, — тихо проговорила Марина, — но, знаешь… впервые мне не хочется цепляться.

— Вот это, подруга, и называется взросление, — улыбнулась Света. — Всё, пойдём. А то наша бабуля любит пунктуальность.

Они свернули за угол, и впереди уже показался старый трёхэтажный дом с облупленной жёлтой штукатуркой и невысокой металлической оградкой перед подъездом. Марина глубоко вдохнула, прижав сумку к груди, и чуть плотнее закуталась в шарф.

Жёлтый дом встретил их запахом старины и сухой древесины, пыли и чего-то мятного, едва уловимого, как будто воздух здесь застрял где-то в 80-х. Света нажала на кнопку звонка, и спустя несколько секунд дверь отворилась. На пороге стояла старушка с прямой спиной, в фартуке поверх вязаного жилета. У неё были живые, прищуренные глаза и серебристый пучок волос, собранный на затылке.

— О, это вы. Заходите, чего в дверях-то мяться, — отозвалась она бодро. — Сумку ставьте в угол, тапочки вот, чистые, у батареи. Я Галина Петровна.

— Марина, — вежливо представилась она и шагнула внутрь, помогая Никите снять куртку.

— А это мой Никитка, — вставила Света, — ну вы его уже знаете. А Марине, может, что и подойдёт из вашего предложения.

— Сейчас чайник поставлю, — отозвалась старушка, уже направляясь на кухню.

Комната, куда их провели, была заставлена старыми книжными шкафами, на стенах висели пейзажи в рамках, а скатерть на столе была как будто вышита вручную. Марина поставила контейнер с синабонами на стол, открыла крышку, и комната сразу наполнилась запахом ванили и корицы.