— Она не сможет, — донесся до меня тихий шепот. — Она не киртианка, а, значит, не переведет его через Хрустальный Мост Душ, и династия прервется…

— Глупые они, — поделилась я с Ингваром, поглаживая его второй рукой по волосам. — Какие же они глупые… Конечно, я не проведу тебя, любимый. Куда мне…

Именно в этот момент любящее сердце То–ота стукнуло последний раз и затихло. Наступила леденящая душу тишина, когда люди почувствовали, что ушел последний Император Кирты. Безмолвие, которое боялись нарушить… Горькая, убивающая тишина, которой не верили, или верили и страшились…

— … Ты поведешь меня! — вытащила я из волос мужа именные марахи, вспыхнувшие в моих руках ярким светом. И вонзила один из кинжалов в грудь Ингвара, доставая до его сердца.

— Слава Императрице! — Люди вокруг нас опускались на колени, взирая на меня восторженными глазами. — Она — истинная дочь Кирты!

— Возьми меня с собой! — Второй марах нашел мое сердце. А зачем оно мне мертвое, потерявшее самое дорогое?

Последнее, что я услышала — отчаянный крик отца «Доченька!» И… я взорвалась ослепительным светом.

Только сейчас, в эту самую секунду, я поняла, что значит быть соларией — созданием из чистого солнечного света. И я была им. Я была в разных уголках вселенной, везде, куда мог достать солнечный свет.

Я видела, как сидит на крылечке, задрав голову к голубому небу, моя мама, и со слезами на глазах шепчет охранительные молитвы для дочери и ее супруга. Я освещала дорогу в сумраке души Лайона, который всей силой сердца хотел любить, и любил, но не знал, как это выразить. Я помогала жене Питера вырастить ее любимые подсолнухи в ожидании мужа. Я была там, где меня ждали и любили. Любили?..

— Элли, — овевая теплым ветерком плечи, пронесся рядом тихий–тихий шепот, — что же ты наделала, моя Элли? — Свет соткался в могучую фигуру Ингвара, и он протянул мне руку. — Пойдем, я проведу нас через…

[1] Имеется в виду не капитан корабля, а старое воинское звание Неда — капитан.

[2] Зиготы — смертники-берсеркеры.

— А ну домой, дети! — возник между нами вполне реальный и очень злющий папа. — Погуляли чуток и будет. Быстро собрались и домой! — Родитель щелкнул пальцами.

Ну вот, я так не играю, совсем как мама: «В восемь вечера домой, и никакого галавизора!»

— Ни фига себе! — выдохнула около моего уха потрясенная Хосита, наблюдая наше оживление. — Это круче, чем доставать сиятельного.

— Оглушила, — села я, отпихивая подругу для того, чтобы попасть в родные, надежные объятия мужа. Растерла свербящую полоску кожи на груди: ни шрама, никаких следов, только легкий зуд, который уже прошел. Чудеса!

Я подняла глаза и замерла.

— Что–то случилось? — слегка сдвинул брови Ингвар.

— Да не то чтобы… — уклонилась я от ответа, не зная, как ему сказать правду.

— Да–да, — поддакнула Айрон. — Ничего такого, что невозможно пережить.

Скар чуточку встревожился и быстро окинул взглядом окружающих в поисках зеркала. Не обнаружив оного, Йен перестал дергаться (ага–ага, все равно поздняк метаться!) и вернул мне все свое внимание.

А Железный Дровосек с удовольствием продолжила:

— Просто ты помолодел лет на двадцать, у тебя пропали шрамы. — Обратилась ко мне: — Так что муж у тебя теперь красавчик, хоть в рекламу записывайся. — Перевела взгляд обратно на Йена: — А! И в волосах у тебя теперь, помимо белых и черных, появились еще и золотые пряди. — Хмыкнула: — Выглядит жутковато, но кто ж будет жаловаться, если ты жив…

— Вообще–то мне двадцать восемь… — задумчиво протянул Ингвар, повергая нас всех в шок. С некоторой застенчивостью: — Буквально на днях исполнилось, замотался и как–то забыл сказать…

Ик! «Я думала, тебе далеко за сорок!» — проглотила я непроизнесенную фразу и отодвинулась, в очередной раз всматриваясь в новый для меня облик любимого.

Это какая у Скара была жизнь, если он выглядел почти вдвое старше? Ну да, если в одиннадцать или двенадцать он попал на Айт–Древе, а уже в шестнадцать после военного училища ходил на абордаж с командой захвата… Бр–р–р! Тут каждый год в армии не за два — за пять надо засчитывать. А то и за семь.

Лучше и представлять ее себе не буду, а то приснится темной ночью, потом ночным горшком не отмахаешься и плазмоганом не отстреляешься, а в результате будут жертвы среди мирного населения.

— Ненадолго! — рявкнул взбешенный Ахаз. Из его глаз буквально летели искры. — За какой, блин, черной дырой, ты, драгоценный зятек, тащишь в рот всякую отравленную дрянь?!!

— Мне заказывать кремацию? — спокойно поинтересовался То–от, бережно прижимая меня к груди. Я прижалась носом к нему и уютно мурлыкнула, ничуть не беспокоясь.

Ох уж эти мужские вздыбленные холки! Папочка красавец: обязательно нужно каждому доказать, что он сильнее и круче. И кому? Моему мужу, любимому и единственному мужчине. Очередная батина беспросветная дурость, даже смешно. Мы одно сияние, мы в нем неразделимы, папа обязан это видеть.

— Хотелось бы, — с отвращением в голосе заявил мой отец, поочередно стряхивая невидимые пылинки с рукавов и груди. — Но как кремировать солария? Этого еще никто не изобрел. К сожалению.

— Какая интересная задача, — заинтригованно пробурчал себе под нос Страшилин, и я показала ему кулак. На всякий случай, а то случаи разные бывают. Особенно если вспомнить карьеру Страшилина.

— Что ты хочешь этим сказать? — недоуменно нахмурился Ингвар, притягивая меня к себе и потираясь подбородком о волосы. Я прямо вся растеклась от нежности. Для него так несвойственно выражать чувства на людях, что эта ласка приравнивалась к публичному раздеванию. — О каком соларии ты говоришь?

— Да о тебе! — достаточно невежливо ткнул в него пальцем папа. — Ты теперь на какую–то часть соларий! Моя единственная доченька не смогла тебя отпустить. Только вот она не знала, что солария кинжалом не убить. Мы просто растворяемся в свете и собираемся обратно. Но ты попал в ее свет, а поскольку вы связаны обрядом, то, соответственно, ты получил часть ее сущности. А по нашим законам, — вздохнул Ахаз, признаваясь, — любой, несущий даже маленькую частичку солнца, считается соларием. — Он с неудовольствием посмотрел на нас: — Я понятно объяснил?

— Вполне, — еще сильнее прижал меня к себе муж, — но непонятно, что я должен с этим делать.

— Да ничего, — фыркнул солнечный. — Все уже сделано за тебя! Как только ты восполнишь запас энергии, потерянной при болезни, сразу включится механизм адаптации к свету. И там разберемся, какие из способностей передала тебе моя безрассудная доченька! — Папа посмотрел на меня с глухой тоской: — Выпороть бы тебя!

— Она моя жена! — рявкнул Ингвар, запихивая меня к себе за спину. — И Императрица!

— Второе можно и опустить, — пробурчала я, наблюдая, как все присутствующие, кроме Лайона и Хоситы, сделали к нам несколько шагов и достали оружие.

— За Императрицу! — заорали все, кто чуть не прошляпил своего Императора, и показали папе все оружие. — Мы будем ее защищать любой ценой!

— Тьфу! — распереживался папа и свалил. Наверное, чтобы успокоиться и не разнести тут все к чертовой матери. Поэтому он сам к ней пошел. А что? Попьет чайку на Деймосе с веселящими добавками, успокоится и вернется в хорошем настроении.

— Помоги мне присесть, Элли, — попросил Ингвар, слегка пошатнувшись. Все же такой стресс, как отравление, для организма бесследно не проходит.

— Конечно, — подставила я ему плечо и осторожно повела к кровати. С другой стороны ему подставил плечо Питер. Наш боевой алхимик худенький, конечно, но на удивление сильный и жилистый.

— Мне надо слегка отдохнуть, — признался муж, укладываясь и закрывая глаза в изнеможении. — Совсем немного… — и погрузился в сон.

— Императору снова плохо! — кого–то, видимо, сильно торкнуло. — Уф–м–м–м! — Это злющий Гингем заткнул радетелю рот со страшным шипением: — Чего ты разорался, выкидыш сакиды? Не видишь, Император спит!