Примерно на вторые сутки пребывания в этом серпентарии я прочувствовала на своей шкуре, как повезло тем лошадиным девочкам вовремя смыться, и как не повезло мне без напарницы… пусть даже и лесбиянки.

Да я гермафродитом готова была стать, только чтобы избавить себя от созерцания этих гнусных надутых рож! Они ж не корону мисс себе на голову нацепили, а целый императорский саркофаг! С Золотой Палатой впридачу!

А объектом спускания пара они все выбрали меня, потому как обижать наших почетных членоносцев им карьера не позволяет! Потому что они выше… гм, членов. В смысле, смотрят выше членов, на сиськи друг друга. Вдруг у кого–то размер больше, а, значит, больше шансов победить. Я вот одного не понимаю: если даже больше, то что ты сделаешь? Что–то в лифчик к себе подложишь? Так дисквалифицируют за допинг.

В итоге оказалось, что я тут самая наивная. Да я за эти дни столько замаскированных шпилек выслушала, что превратилась в подушку для иголок. Эти подспудные гадости, наверное, у меня из мозгов уже наружу проросли, как зеленая травка в декоративном горшке на подоконнике.

Но это ладно. Я от этих «миссок» хотя бы ночью отдыхала. А вот когда некоторые из команды бодигардов решили, что я могу кое–кому из них помочь приятно скоротать ночь или вечерок, да еще и вдвоем–втроем… ох ты ж… нарвались, бедолаги. Я была зла. Очень зла. Злее меня мог быть только змееплюв с Саниса, но они очень редко в дикой природе встречаются. Так что я вне конкуренции!

Вывихи плавно перешли в трещины и переломы, а противостояние достигло такого уровня, что меня по–тихому переселили в пустующую каморку для стюарда, соседствующую с целой палубой кладовых со шкафами чистого постельного белья и хозпринадлежностей. И, что приятно, кладовые эти соединялись в сложную загогулистую фигуру как сообщающиеся сосуды.

— Фригидная лесбиянка! — сделала вывод та часть команды, которая уже попробовала и получила по шее, почкам, печени, ребрам и достоинству. Остальные все же не оставляли попыток получить свое, хотя это вообще–то было мое.

Я на парней даже не обижалась. Руки–ноги ломала, носы разбивала, но не обижалась. Разминка — это святое. Главное, чтобы была хорошая сигнализация. А сигнализация у меня хорошая, можно сказать отличная. На заказ разрабатывали для корабля в условиях радиопомех и космоса, и я не так давно отвалила за нее кучу денег. Потому как если я привыкла к своему прежнему коллективу, и мы сработались, это вовсе не значит, что парни иной раз не пытались свою коллегу взять на «слабо» и подкараулить для ночи нежной любви…

И вот, когда меня некоторые самцовые особи на «Голиафе» самовольно пытались навестить между дежурствами с особо теплыми и слишком дружескими намерениями, да еще и по двое, по трое — пряталась среди белья. Да так, что им ни за что не удавалось меня отыскать, как лотийского партизана в джунглях хобаррской планеты. Мало того, я им там с удовольствием настоящие ловушки устраивала. По утрам дезактивировала, правда, чтобы кастелянша или кто–то из горничных или стюардов в них случайно не попал…

Например, разлила по полу тонкой пленкой слюну морозока и наблюдала, как пришельцы поскальзываются, въезжают на полном ходу в стену и превращаются в страдальцев. Причем страдальцев, покрытых тонким слоем льда. Для сохранности.

Или кидала под ноги яйца бесцветного пуконога, и они лопались с радостным чпоком и одаривали жаждущих милым запахом тухлого мяса, не смывающегося минимум двенадцать часов. Особо везучим приходилось меняться сменами, потому что «мисски» пучками падали от аромата в обморок безостановочно. И не на руки желающим, а на пол. А потом писали жалобы пачками капитану.

Жалобы были разнообразные: от недостаточной чистоты пола до недостаточного количества чистых рук для поддержания.

Капитан читал, зверел и отрывался на мне. Почему–то именно я была повинна в том, что охрана принципиально не мыла руки перед тем, как хватать миссок за кости.

— Я больше не могу! — вырвалось у меня в сердцах, когда я в очередной раз заливалась в лаборатории алхимика душистым чаем и кефиром (хотя уже была готова увеличить градус напитка примерно раз в сорок). — Сколько можно стучать по ребрам, если до этих засранцев не доходит?

— Элли, — посмотрел поверх защитных очков Питер. — Ты уверена, что у них мозги в ребрах? Может, сразу нужно было стучать по голове?

— Да я не уверена, — отмахнулась я, подтаскивая к себе корзиночку с конфетами, — что они и в голове у них есть! — Призналась: — Мне иногда кажется, что мозг у них мигрирующий. Блуждает по телу, чтобы не поймали и не заставили работать.

— Ну тогда, — злорадно усмехнулся Страшилин и довольно потер руки, — у меня для тебя кое–что припасено! Заодно и проверим на теле… извини, в деле!

Вот тут мы друг друга и нашли!

После работы я забегала к нему в лабораторию, и он снабжал меня своими новыми суперсовременными разработками. Некоторые из них были просто «Вау!», некоторые похуже, но ни разу не бывало неудачных или плохих. Что радовало больше всего — его работы поражали миниатюрностью. Ловушка или управляемая алхимическая мина размером с просяное зерно — да не вопрос! У меня теперь всегда были полные карманы таких.

И, что самое классное, без моего мысленного приказа ни одна не активируется! Зеркальные маскировочные сети объемом с половинку грецкого ореха. Клейкая мононить, на которой можно прилипнуть к потолку и хоть сутки висеть на ней. Взрывающиеся петарды вместо светошумовых гранат и пенящиеся поглотители взрыва, которые даже от минометного залпа прикроют… В общем, Питер дал мне доступ к самым передовым военным разработкам мини.

Что сказать: я собой горжусь. Моими усилиями все уровни переподготовки спецназа бывшие десантники сдали на «Ять». Подбираясь к моему временному пристанищу, они вооружались холодным оружием и средствами самообороны, как имперская полиция для боевых действий с гражданскими лицами.

Не срабатывало. Оружие у них если и стреляло, то в потолок. У меня было много средств убеждения, не в последнюю очередь благодаря Питеру Страшиле, как я называла его про себя.

Через пять долгих дней все наши мужики приучились меня уважать. Даже те, кто вначале не хотел. А те, кто и потом не хотел, вповалку лежали в лазарете и принимали пластыри вовнутрь и снаружи. Потому что больше ничего не осталось. Успокоительное вылакали «миски».

Зато какая бесшумная походка выработалась у ребят! А как они научились прыгать и петлять — аборигены Сир–Тейто приняли бы их в свое племя без лишних разговоров! Самодельные мины с отбеливателем или трудносмывающейся краской, проволочные капканы, электрошоковые устройства, парализующие ловушки и самонаводящиеся дротики… все это они научились быстро находить, определять и разряжать. Да мне командир нашего подразделения СБ премию задолжал… или даже целых пять, за каждый отработанный коллективом в наших кладовых день, то есть ночь.

А ласковое прозвище «Су–у–у–к–к–ка!!!» надежно закрепилось за мной пожизненно. И только в таком произношении. С уважительным придыханием от удара под дых.

Но что удивительно, кроме особо ретивых кавалеров, в нерабочее время остальные через неделю про меня стали благополучно забывать. А в самый последний день забыли вообще. И я благополучно отоспалась под зеркальной маскировкой в кладовой на сутки вперед, поскольку смена была не моя, а я, третий год работая охранником, экзамен на пожарника сдала экстерном и была способна спать беспробудно по несколько суток, выдрыхаясь наперед. Если бы я знала, если б я только знала, что дальше произойдет…

[1] Один из двадцати диалектов планеты Челеста.

Побудка была так себе, не очень, и это очень мягко сказано. Проснулась я оттого, что в меня стреляли. На поражение. Лучевиком! И если бы лазер не отразило полотно зеркальной защитной маскировки, то уже через минуту шла бы я, помахивая парализатором, на свидание со святым Петром.