В кого меня превратили? Что это за странные, необъяснимые мутации? Что вообще происходит с мной, всегда такой обычной и незаметной? ЧТО?!!

— Элли?.. — обратил на меня внимания То–от, откладывая машинку и вставая, попутно он рукой скинул на пол небрежно отстриженные пряди. — Ты замерзла? Что с тобой?

— Не хочу тебя разочаровывать, милый, — сжала я челюсти до хруста, — но, похоже, твоя прическа имеет свое представление о стиле. — Ликующе: — Потому что ты снова оволосатился!

И вправду, на полном серьезе, практически незаметно глазу его волосы с ненормальной скоростью пробили себе путь наружу и быстренько отросли на нужную им длину до самой… гм–гм, задницы. Классной такой задницы. Я лично проверяла.

— Эм–м–м, — остановился, как вкопанный, супруг, не сводя с меня напряженного взгляда. — У тебя…

— Глаза цвет поменяли и волосы снова укоротились? — устало сказала я, облокачиваясь рукой на стену. Провела ладонью по лбу. — У меня еще и голова кругом идет. Причем в буквальном смысле…

Не успела я договорить, как оказалась у него на руках, прижатая к горячему телу.

— Тебе что–то принести? — встревоженно вопрошал То–от, заворачивая меня в одеяло. — Может, какое–то лекарство? Или еду?

— Нормальных лекарств на «Голиафе» и в лучшие времена не водились, — весело призналась я, блаженствуя в его крепких объятиях. — А с едой и в наше время проблемы. Ты же не думаешь, что я, как ты, рискну здоровьем и попробую то, что сама приготовила?

— Приготовить могу и я, — тихо сказал муж, укачивая меня на руках. — Вчера никто не жаловался. Наоборот, тебя сильно хвалили за качественный ужин, после которого никто не отравился. А то, что ты не умеешь готовить, так это пустяк, мелочи жизни…

— Вот умеешь ты поднять настроение, — пробурчала я, утыкаясь носом в его грудь и вдыхая так быстро ставший родным запах. — Типа из твоих рук и сатурианская мимоза — деликатес.

— Она вполне съедобна, — заверил меня То–от, улыбаясь уголком рта, — если знать, что использовать и как готовить. Главное, чтобы не в сыром виде — из ее корней и плодов делают великолепную муку, но если их предварительно не пропечь, то останутся смертельно ядовитые гликозиды. — И перевел тему: — Мне все же нужно избавиться от своих волос. Нельзя, чтобы кто–то узнал… — И он замолчал. Резко, но красноречиво.

— Что ты чистокровный киртианин? — подняла я голову, ловя его взгляд. — Но глаза–то ты как скроешь? У тебя сейчас серебряный круг очень ярко выражен. И потом… — Попыталась высказать свои соображения как можно внятнее: — Мне кажется, твои волосы как–то связаны со мной. Это звучит бредово, но как только ты побрился, у меня стразу возникло ощущение слабости и потери чего–то важного.

— Я не понимаю, — прикрыл тяжелыми веками глаза мужчина, — какой ты расы. Я всегда знаю, а тут… пробел. В тебе нет стабильного ДНК. Оно такое, каким ты хочешь, чтобы оно было. То проявляется валейра, то землянка, то кобельянка, то миозийка. — Йен вздохнул: — Кто ты, Элли?

— Если б я знала, — фыркнула я, обеспокоенная не меньше него.

О способностях киртиан ходили легенды. Мало того, что они с одного взгляда могли распознать расу, даже замаскированную или скрытую, они еще и были универсальными нейтрализаторами любого внешнего воздействия. То есть рядом с ними нельзя было кого–то ментально заставить или загипнотизировать, или, к примеру, одурманить… и все в таком же духе.

— Я никогда не встречал таких, как ты, — признался Ингвар. — А я много повидал. И…

Я вытащила руку и запустила пальцы в его шикарную гриву.

— Они такие красивые, — смущенно призналась, пропуская пряди между пальцами. — Почему ты от них избавился?

— Это долгая история, солнышко, — чмокнул меня в нос муж. — Думаю, сначала нам нужно принять душ, чтобы отдохнуть, потом поесть и набраться сил, а потом я постараюсь тебе все объяснить.

— Никогда не думала, что ты настолько наивный, — сообщила я любимому мужчине, осторожно несущему меня в душевой отсек, — если полагаешь, что в душе мы будем отдыхать.

И оказалась на сто десять процентов права. Мужчина–кремень с нарочито сексуальными шрамами, голый и мокрый, оказался настоящим вызовом, который было сложно игнорировать. Да и зачем, если он мой?

Я лениво потянулась на постели, разминая уставшие от сложной гимнастики в душе конечности. Хорошо–то как!

Единственное, чего мне не хватало, так это солнца. Живого, горячего солнца, которое в жаркий полдень играет яркими лучами в летней зелени. Вот такая я неправильная уродилась. По светилу я скучала даже больше, чем по маме. Кстати, о маме — хорошо, что я в последний раз ей сказала о своем долгом отсутствии. А звонков от меня она и так не ждала. Там, где окопалась моя родительница, связь была отвратительная.

«Я и так знаю, Элли, — вспомнила я слова мамы, — что с тобой все хорошо. Мне об этом рассказывает солнечный свет. — Она поймала тонкой рукой солнечный зайчик. — А он знает все и даже больше, — застенчиво улыбнулась мне родительница и потрепала по коротким волосам. — И будет хранить тебя всегда!»

Я усмехнулась своим воспоминаниям, покрепче прижалась к теплому боку мужа и уснула.

Проснулась я от божественного запаха кофе.

— М–м–м, — улыбнулась, не открывая глаз. — Как вкусно пахнет… — И распахнула глаза, начиная соображать: — Откуда?

— Хосита под дверь принесла, — спокойно сообщил муж, передавая мне кружку с дымящимся вожделенным напитком. — И еще кое–что, — протянул пару энергетических батончиков, бутерброд и огромный апельсин.

Интересно, где он достал апельсин, если на кухне они закончились? Заботливый.

— Сказала, его высокосиятельный уже начинает проявлять беспокойство по поводу нашего отсутствия, так что придется покинуть наше убежище, — он с какой–то скрытой тоской обвел безликие стены.

— Пусть берет дверь штурмом, — ехидно фыркнула я, отпивая кофе. — И мы никуда не пойдем, пока не поговорим. Нам и так долго не удавалось сделать это, — покрутила я на пальце обручальное кольцо, — и я совсем не уверена, что у нас будет время поговорить позже. Так что приступай к исповеди, командор Ош.

— Что именно ты хочешь знать? — чуть приподнял брови муж, гася опущенными веками жадный серебряный блеск радужки. Пока я спала, он успел причесаться и заплести свои волосы в ритуальную косу, уложенную в низкий сложный узел, из которого торчали два стилета с костяными рукоятками с замысловатой резьбой. — Для полной биографии мне и дня не хватит.

— Для начала, — сощурилась я на него поверх кружки, — объясни мне, дорогой, почему ты так стыдишься своих расовых особенностей?

То–от сразу загрустил.

— Это просто, — вздохнул мужчина, рассеянно кроша в сильных пальцах кусочек галеты. — Я не был рожден на Айт–Древе. Меня усыновили в возрасте двенадцати лет, после того, как корабль, на котором я куда–то летел, был захвачен…

— Что значит «куда–то летел»? — вылупилась на него я. — Ты не помнишь, куда и зачем?

— Нет, — отрицательно покачал головой Ингвар. — Я практически ничего не помню из той жизни. Только то, что мне рассказывали приемные родители, а знали они мало. Моя приемная мама была наполовину киртианкой без особых способностей, присущих нашей расе, и когда отец рассказал о мальчике с захваченного корабля, ухватилась за идею спасти меня и получить ребенка. Ты же в курсе, что многие полукровки моей расы не доживают и до двенадцати по причине слишком высокого уровня способностей, с которыми вторая их половина может не справиться или отторгнуть?

— Слышала об этом, — кивнула я, грея кружку в ладонях. Или ладони около кружки. — Но не знала причин. И что дальше?

— Опять же, если ты знаешь, на Айт–Древе под строжайшим запретом только две расы: чистокровные киртиане и валейры. Первая — потому что поглощает любые пси–воздействия в широком радиусе, вторая — потому что эти воздействия оказывает, распыляя феромоны. Но мама была полна решимости меня спасти и уговорила отца достать из секретной лаборатории состав для подавления киртианского активного гена. Таким образом, анализы всегда показывали, что я на одну четверть киртианин без присущих им способностей, а потому не опасен.