– Что же тут особенного, – пожав плечами, сказала баронесса. – Эти персонажи и были созданы для того, чтобы смешить народ. Может, изначально он и писал их с нас, но потом они зажили своей жизнью. Говорят, так часто бывает с литературными героями. К тому же тогда, девять лет назад, у герцога были все основания злиться. В конце концов, я действительно его шантажировала.

– Ты старалась ради меня, – горячо возразила Оливия, но, вздохнув, добавила: – Допустим, он имел основания злиться на тебя. А я тут при чем? Я ничего ему не сделала. Только вывела пятно с его жилета и ответила на его поцелуй.

– Верно. Но ты и представить не можешь, какая охота идет на герцогов. И на что подговаривают мамаши своих дочерей, чтобы охота оказалась удачной. Я думаю, его не раз предупреждали о том, что следует остерегаться таких вот охотниц.

– Я на него не охотилась, – угрюмо сказала Оливия.

– Ему-то откуда было об этом знать? Признайся, пока ты не выяснила, с кого были написаны дамы Держи-Хватай и Замани-Обмани, ты находила этих персонажей весьма забавными. И все потому, что ты немало таких дам встречала. И смешными они казались как раз потому, что напоминали тебе того, кого ты знаешь. И кстати, слава богу, мистер Джанкер не включал в свои пьесы нашу реальную историю. Должно быть, Торнсток пригрозил его убить, не меньше, если он напишет что-то близкое к правде.

Оливия молчала, боясь нечаянно проговориться. Может, у Торна были свои, неизвестные ей причины скрывать от всех свое хобби.

Оливии пришло в голову, что он мрачнел и раздражался, когда она расхваливала творчество Джанкера, лишь потому, что вынужден был скрывать то, чем по праву гордился. Он писал пьесы не ради денег, не ради славы, а потому, что не мог без этого, и еще потому, что страстно любил театр.

– Неужели «придумки» мистера Джанкера – единственная причина твоей обиды на Торнстока? – спросила Оливию мачеха. – Мне кажется, есть и другие причины.

Может, леди Норли и не разбиралась в химии. Может, не понимала увлеченности наукой и по-другому смотрела на жизнь. Но зато она с одного взгляда могла определить, спокойно или нет на душе у ее падчерицы.

– Я… меня беспокоит его репутация, – призналась Оливия. – Что, если он не захочет отказываться от своих привычек и после вступления в брак? – И будет обманывать ее так же, как обманывал с мистером Джанкером.

– То есть будет вести себя так же, как твой отец?

Оливия неохотно кивнула.

– Я… я очень люблю Торна, мама, и его измены стали бы слишком тяжелым ударом для меня.

– Девочка моя, – поцеловав Оливию в щеку, сказала леди Норли, – брак не является гарантией счастливой жизни. Это как… как игра в бильярд. Тебе кажется, что ты толкаешь шар в лузу, а он летит совсем в другую сторону. Но ты ведь не прекратишь игру из-за одной неудачи? А риск остаться с разбитым сердцем есть всегда. Так что пусть пример отца не станет препятствием на твоем пути к счастью. Может, тебе суждено стать великим химиком или любимой женой и матерью. Может, тебе удастся преуспеть и в том и в другом. Каждый из нас делает выбор. Твой отец сделал свой выбор, а я сделала свой. И ты должна выбирать исходя из того, что надеешься получить от жизни. Иногда нам везет, – сказала леди Норли и, неожиданно поцеловав Оливию в руку, добавила: – Мне определенно повезло.

Оливия крепко пожала руку мачехи. Слезы подступили к глазам. Оливия не привыкла полагаться на удачу. И выбирать между наукой и любовью ей тоже не хотелось. От жизни надо брать все. И похоже, Торн – единственный на свете мужчина, который может сделать ее по-настоящему счастливой.

На следующий день Торн проводил сестру в Лондон, в их с Вулфом новый дом в Мейфэре. Вулфу Торн передал свой разговор с кучером, пострадавшим во время аварии, унесшей жизнь отца Торна. С трудом Торну удалось выудить из далеко не молодого и не вполне здорового – во всех смыслах – человека лишь одно полезное сведение: старик видел возле кареты незнакомца или незнакомку – точнее кучер сказать не мог, поскольку на нем или на ней был плащ с капюшоном. Поскольку в тот день лил дождь, плащ с капюшоном был вполне уместен и ничего подозрительного в одежде незнакомца Торн не увидел.

Затем Торн с Вулфом обсудили, каким образом разговорить Элиаса, но пока гораздо более простым способом выяснить правду казалось сравнить списки гостей, находившихся в доме при смерти отца Грея и отца Торна и Гвин. Однако перед тем как идти к матери, Торн хотел посоветоваться с другими детьми Луизы и, дабы просьба его выглядела более естественно, решил притвориться, что все еще помолвлен.

Торн отправил матери известие о помолвке с Оливией, как только последняя ответила согласием, и теперь ему предстояло сообщить матери о расторжении помолвки, но лишь после того, как получит список гостей.

Вулф сообщил Торну, что мать в Лондоне, и Торн, не теряя времени, направился к ней. Шеридан, единоутробный брат Торна, тоже пребывал в Лондоне, и они с матерью пытались привести в порядок запутанные финансовые дела покойного отчима Торна и отца Шеридана.

В фойе Торн обратил внимание на серебряный поднос на приставном столике, полный визиток. Сверху лежала карточка Уильяма Бонэма. Возможно, задержаться в Лондоне мать заставили не одни лишь дела покойного супруга. В отличие от Гвин, Торн дружбу матери с Бонэмом не одобрял, считая, что трех браков матери должно бы хватить на одну жизнь.

«А что, если она его любит?» – неожиданно для себя подумал Торн и поморщился. Действительно, только сильное чувство могло заставить мать выйти замуж за человека, стоящего настолько ниже ее на социальной лестнице. Согласившись на этот брак, она лишится многих друзей и подруг, во многих домах ее перестанут принимать. Но ей, кажется, было все равно. Общественное мнение волновало ее столь же мало, сколь и Оливию.

При мысли об Оливии Торн вновь болезненно поморщился и прошел в комнату для завтрака, где мать больше всего любила находиться днем, потому что эта комната была самой светлой в доме как раз после полудня. Архитектор явно что-то напутал.

При виде сына Лидия поспешила ему навстречу и, расцеловав в обе щеки, спросила:

– Как дела в Беркшире?

– Прекрасно, – ответил Торн.

– А как твоя будущая жена? Я счастлива за тебя, хотя мне и в голову не приходило, что ты ищешь жену, а тем более такую, как мисс Норли.

– Что не так с мисс Норли? – спросил Торн. Он чувствовал себя так, словно только что получил мощный удар под дых. Но мать не должна догадаться, как ему больно!

– Не могу сказать. Я едва обменялась с ней парой слов. Если бы я знала, что ты за ней ухаживаешь, то проявила бы к ней больший интерес. Мне она показалась очень тихой и молчаливой.

– Она не слишком разговорчива, это правда. Но, когда ты узнаешь ее лучше, непременно ее полюбишь, – заверил мать Торн, добавив про себя: «Если сумею ее вернуть». – И она любит театр.

– Замечательно! – воскликнула Лидия. – Мне будет с кем посещать любимые постановки! – Мать как-то косо на него посмотрела и, двусмысленно улыбаясь, спросила: – А где она сейчас?

– В Суррее, со своей матерью.

– Ну конечно, где же еще ей быть! – сказала Лидия и, взяв Торна под руку, повела к столу у окна. – Когда она вернется в Лондон, непременно приведи ее сюда, чтобы мы смогли обсудить подготовку к свадьбе.

Торн сел напротив матери.

– На что вам всем сдались эти приготовления? Какие из вас с Оливией и леди Норли стратеги? Можно подумать, вы планируете поход против Франции! – недовольно пробурчал он.

– Поверь моему опыту женщины, прошедшей через три свадьбы, это действительно сродни подготовке к войне.

– Тебе виднее, – сказал Торн и с несколько фальшивой улыбкой добавил: – Кстати, о свадьбах. У тебя случайно не сохранился список гостей, которых ты приглашала на крестины Грея?

– Зачем он тебе?

– Видишь ли, мы с Оливией решили, что на нашей свадьбе в Роузторне будут только свои. Очень узкий круг.