– Лакеи вооружены? Потому что в противном случае они бесполезны, – сказал, глядя на Оливию, Торн.

Она спокойно встретила его взгляд.

– Мы уезжаем, и это решено.

– Тогда я пошлю с вами еще двух лакеев, и они будут вооружены, – сдавленно проговорил Торн. – И это не обсуждается, – добавил он, увидев, что Оливия собирается ему возразить.

– В своем репертуаре, – процедила сквозь зубы Оливия.

Ее мачеха проявила больше любезности:

– Спасибо, ваша светлость, вы очень добры.

Следующий час прошел в приготовлениях к отъезду, и, хотя Торн и делал попытки заговорить с Оливией, она была тверда как кремень.

Торн злился, понимая, что у него есть возможность переубедить Оливию очень быстро: надо лишь признаться ей в любви. Но, черт возьми, он не желает ей угождать! И потом, он уже попросил прощения. Чего же еще ей надо?

И тут ему пришло в голову, что сказать: «мне жаль, что так вышло» – и взять на себя вину – не совсем одно и то же.

– Заткнись! – приказал он собственной совести и услышал голос Гвин:

– Опять говоришь сам с собой?

Гвин куталась в шаль, которая, как и ее платья, уже не скрывала беременности.

Отчего-то, взглянув на ее живот, Торн почувствовал прилив острой жалости к себе. Оливия из-за своего упрямства лишала его возможности стать счастливым отцом своего наследника. Потому что после всего случившегося свататься к кому-либо он не станет никогда в жизни!

И вдруг ему стало страшно при мысли, что он потеряет ее и закончит жизнь старым холостяком вроде дяди Оливии, известного химика. Кстати, с ним Торн тоже знаком не был.

Но он вернет ее, вернет непременно! Он вступит в альянс с ее мачехой, а та вправит ей мозги. Но сколько для этого понадобится времени, одному Богу известно.

– Что происходит? – спросила Гвин, глядя на двух лакеев, тащивших из дому сундук.

Торну удалось уговорить леди Норли велеть своей горничной заняться упаковкой вещей. Сделал он это в надежде хоть ненадолго задержать отъезд. Но воспользоваться отсрочкой Торн не сумел. Разве что услышал из уст баронессы обнадеживающие слова. «Дайте ей время», – шепнула она ему.

– Леди Норли и Оливия уезжают.

– Среди ночи? Что ты натворил?

– Почему ты считаешь, что я что-то натворил?

– Потому что тебе особенно хорошо удается отталкивать людей, которые тебе дороги.

– Мы уезжаем, ваша светлость. Благодарю за гостеприимство, – сказала подошедшая попрощаться леди Норли и, улыбнувшись Гвин, добавила: – Спасибо вам обоим. Оливия уже в экипаже, и она попросила меня попрощаться за нее.

– Понимаю, – с трудом выдавил Торн.

– Я не знаю, что между вами произошло, но я с ней поговорю, – обнадежила Торна, похлопав его по руке, баронесса.

– Я был бы вам признателен, – заставил себя ответить Торн, хотя и понимал, что, как только леди Норли узнает, в чем, собственно, дело, сразу перейдет на сторону дочери.

Леди Норли направилась к выходу и уже у двери оглянулась и сказала:

– Я пришлю вам ваших слуг, как только мы доберемся до дома.

– Так вы едете в Суррей? Не в Лондон? – спросил Торн, поймав себя на мысли, что не знает, где именно расположено имение барона. Не знает не потому, что эту информацию от него скрывали, а потому, что не счел нужным поинтересоваться. И ему стало стыдно за себя.

– Да, домой. Но здесь недалеко, завтра к вечеру слуги будут у вас.

Торн облегченно вздохнул, подумав, что слуги будут знать дорогу.

Леди Норли вышла, а Торн, как завороженный, смотрел в окно, пытаясь через окно кареты разглядеть Оливию. Тщетно.

– Ты, похоже, сильно ее разозлил, – философски заметила Гвин у него за спиной.

– Иди спать, сестричка, – не оглядываясь, бросил Торн.

– Не пойду, пока ты мне все не расскажешь. На этот раз я на твою провокацию не поддамся. Мы и так слишком долго делали вид, что чужие друг другу. Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.

– Тогда мне не надо объяснять, что случилось в общих чертах, верно? Или тебе нужны пикантные подробности?

– Я могу лишь предположить, что ее желание заниматься химией после замужества не встретило у тебя понимания, хотя лично я не вижу причин лишать Оливию любимого дела. Конечно, химия – занятие опасное, но не более опасное, чем верховая езда или что-то в этом роде. Верно?

Торн молчал, и по его лицу невозможно было определить, о чем он думает. Он долго тренировался, пока не достиг совершенства в искусстве скрывать свои мысли.

– Понятно, не угадала, – сказала Гвин. – Тогда дело в пьесах.

– Каких пьесах? – воскликнул Торн, забыв о необходимости соблюдения конспирации.

– Тех, что пишешь ты, а Джанкеру велишь выдавать за свои.

– Ты угадала, – опустив глаза, признался Торн.

– При чем тут догадка? – возмутилась Гвин. – Я давно об этом знаю.

– Давно? Откуда?

Гвин принялась загибать пальцы.

– Во-первых, я видела одну из этих пьес, нашпигованных эпизодами из нашего общего детства в Берлине.

– Джанкер – мой друг. А друзьям много чего рассказывают.

– Если бы Джанкер включал в свои пьесы то, чем ты с ним по-дружески делился, то к пьесе номер шесть он бы точно перестал быть твоим другом. Я тебя знаю. Пока ты думаешь, что те, кто смотрит твои пьесы, да и сам Джанкер, считают все написанное выдумкой, а если не выдумкой, то никак к тебе не относящимся, ты спокоен. Отсюда вывод – пьесы писал не Джанкер, а ты.

Видит бог, его сестра была умнее, чем Торну того хотелось бы.

– Ты победила.

– Мы не могли бы разговаривать сидя? Мне приходится носить куда больший вес, чем тебе.

– Да, да, – виновато сказал Торн и под руку повел сестру в гостиную.

– Во-вторых, – продолжила Гвин, когда они оба устроились поудобнее, – чтобы убедиться в правильности моего предположения, я прочла все твои пьесы. Найти их не составило труда. Ты хранишь их в нижнем выдвижном ящике стола.

– Запертом на ключ ящике!

– А ключ хранишь в верхнем, – как ни в чем не бывало продолжила Гвин. – Может, ты и сам этого не сознаешь, – пожав плечами, добавила она, – но ты словно напрашивался на то, чтобы твой секрет раскрыли.

– Я никак не ожидал, что моя сестра станет рыться в моих вещах без спросу, – недовольно пробурчал Торн.

– Ты ранил мои чувства, – в шутовском жесте прижав руку к сердцу, насмешливо сообщила Гвин. – Я думала, что тебе будет приятно узнать, что, посмотрев пьесу, я была настолько впечатлена, что захотела прочесть что-то еще тобой написанное, а начав читать, не могла остановиться. У тебя и вправду талант.

– Сомнительный комплимент, – пробурчал Торн.

– В-третьих, – продолжила Гвин, – твоя странная манера общения с «другом» Джанкером. В-четвертых, история твоих отношений с Оливией…

– Что ты знаешь об истории моих отношений с Оливией? – с трудом ворочая языком – во рту у Торна пересохло, – спросил он сестру.

– Все, – радостно заявила она. – Грей со мной поделился, когда я спросила его, почему вы с Оливией так странно ведете себя на моем балу.

– Не думал, что наш единоутробный братец – заправский сплетник, – процедил Торн.

Гвин приподняла бровь.

– По старой дружбе я готова сделать вид, что этого не слышала.

– Ну ладно, я погорячился, – поспешил уступить ей Торн. Не хватало еще и с Гвин поссориться.

– Только не говори, что Грей также догадался, что…

– Что мисс Норли и ее мать – леди Замани-Обмани и Держи-Хватай? Смею думать, что об этом никто не догадывается.

– Кроме тебя.

– Кроме меня. Но мы – близнецы, если ты не забыл. Хотя для меня остается загадкой то, как она сама об этом не догадалась.

– Во-первых, в реальной жизни ни хитрость, ни коварство ей никогда не были свойственны. И…

– Она поняла, прототипом кого явилась, лишь когда узнала, что ты – автор пьес.

– Как ты это делаешь? Ты что, обладаешь каким-то тайным знанием? – печально покачав головой, сказал Торн.

– Никакого волшебства. Чистой воды дедукция. В тот вечер, когда мы ужинали с Джанкером, она явно ни о чем не догадывалась. Я бы вела себя, как она, просто для того, чтобы тебя помучить, если бы знала правду. Но она – не я. Она не умеет хитрить и лгать, и ты понял это, лишь когда у Грея в имении побыл рядом с ней какое-то время и узнал ее лучше.