Всеволод обходит стол и подходит ко мне. Берет мое лицо в ладони. Его прикосновение не властное, а... оценивающее. Будто он заново открывает для себя какой-то редкий, ценный артефакт, который сам же и создал.

— Он пытался отнять у тебя дом, — шепчет он, глядя мне прямо в глаза. — А мы отнимем у него все. Его репутацию. Его лицемерное благополучие. Его свободу. Мы просто покажем всем, кто он есть на самом деле. И они сами его растерзают.

В его словах — жестокая, необратимая правда. Он не просто предлагает месть. Он предлагает возмездие, которое совершит сам мир.

— Да, — выдыхаю я, и в этом слове — вся моя ненависть, вся боль, и странное, темное ликование от того, что я нашла его слабое место.

Всеволод наклоняется и целует меня. Не как вчера — страстно и жадно. А твердо, уверенно. Как скрепление новой сделки. Сделки по уничтожению нашего общего врага его же собственным оружием — цинизмом и ложью.

Всеволод превратил меня в свое оружие. И самое страшное — что часть меня хочет быть этим оружием. Хочет разрушать, чтобы чувствовать себя сильной. Рядом с ним.

15 глава

Проходит три дня. Три дня напряженной, почти лихорадочной работы. Я погружена в мир Олега Яковлева с головой, как будто копаюсь в его грязном белье, и это приносит странное, извращенное удовлетворение. Я становлюсь одержима. Его уязвимость — его лицемерная благотворительность — стала моей навязчивой идеей.

Всеволод дает мне доступ к ресурсам, о которых я и не мечтала. Специалисты по финансовому анализу, IT-специалисты, юристы. Я координирую их работу, фильтрую информацию, строю гипотезы. Впервые за долгое время я чувствую себя не вещью, а... стратегом. Пусть и под его жестким руководством.

Всеволод часто заходит в мой кабинет. Не для ласк, а для обсуждения деталей. Стоит у окна, слушает мои доклады, задает точные, пронзительные вопросы. Его взгляд на мне тяжелый, оценивающий, но теперь в нем есть доля профессионального уважения. Это пьянит сильнее любой похвалы.

Сегодня вечером Всеволод приходит позже обычного. Выглядит уставшим, но собранным. На нем нет пиджака, рубашка расстегнута на две пуговицы. Он несет два бокала и бутылку виски.

— Есть прогресс? — его голос хриплый от долгого дня.

— Есть, — я включаю большой экран, где выведена схема связей Яковлева и его благотворительного фонда. Я показываю на одного из подрядчиков, получающих деньги от фонда. — Этот человек. Он в долгах. Яковлев держит его на коротком поводке, платя крохи за якобы поставленное оборудование. Он зависим и ненавидит Яковлева всей душой. Он — наш ключ.

Всеволод молча слушает, внимательно изучая схему. Потом наливает виски в бокалы, протягивает один мне.

— Предложение, — говорит он просто.

Я делаю глоток. Алкоголь обжигает горло, согревая изнутри.

— Мы предлагаем ему сделку, — говорю я, чувствуя, как во мне просыпается азарт. Темный, опасный азарт. — Он предоставляет нам всю внутреннюю бухгалтерию фонда и подрядных организаций. Все теневые схемы. А мы сводим его долги к нулю и обеспечиваем ему и его семье возможность начать жизнь с чистого листа в другом городе.

Всеволод медленно отпивает виски. Его глаза сужены, в них мелькают быстрые расчеты.

— Рискованно, — произносит он наконец. — Он может испугаться и предупредить Яковлева.

— Он больше боится уголовного дела за соучастие в отмывании денег, чем Яковлева, — парирую я. Я изучила этого человека вдоль и поперек. — Его долги и его подпись на фиктивных актах — прямая дорога к реальному сроку. Мы предлагаем ему единственный выход.

Он смотрит на меня долго и пристально. В тишине кабинета слышно, как трещит лед в его бокале.

— Хорошо, — он ставит бокал. — Делай.

— Я? — я замираю. Я предлагала, но не думала, что он доверит это мне.

— Ты ведешь этого человека, — его тон не допускает возражений. — Ты его раскусила. Ты лучше знаешь, как на него давить. Координируй встречу. Я предоставлю людей для безопасности и проработки юридической части.

Во мне все замирает, потом взрывается адреналином. Страх и дикое, щекочущее нервы возбуждение.

— Хорошо, — говорю я, и мой голос звучит удивительно твердо.

Он подходит ко мне, останавливаясь так близко, что я чувствую тепло его тела и запах виски.

— Ты уверена, что готова к этому? — его вопрос не про мои навыки. Он про нечто большее. — Это не игра. Это прямое вмешательство. Жесткое. После этого пути назад не будет.

— Для меня пути назад не было с того момента, как я переступила порог твоего кабинета, — отвечаю я, глядя ему прямо в глаза.

На его губах появляется что-то вроде улыбки. Короткой, безрадостной, но одобрительной.

— Тогда действуй.

Он поворачивается и уходит, оставив меня наедине с телефоном, на котором уже мигает номер того самого подрядчика.

Мои пальцы дрожат, но я набираю номер. Сердце колотится где-то в горле. Раздается гудок. Потом — сдавленный, нервный голос.

— Алло?

— Алексей Петрович? — мой голос звучит холодно и четко, я сама не узнаю его. — Говорит представитель стороны, заинтересованной в решении ваших проблем. У нас есть предложение, которое вас заинтересует. Встреча. Сегодня. Двадцать два ноль-ноль. Адрес я пришлю смс. Приходите один.

Я кладу трубку, не дав ему возможности задать вопросы. Руки трясутся. Я только что совершила первое в жизни по-настоящему подлое дело.

Через несколько минут приходит ответное смс. Всего одно слово. «Понял».

Всеволод был прав. Пути назад нет.

В назначенное время я наблюдаю за встречей через запись с камер. В нейтральном месте, переговорной комнате. Наш юрист, человек со спокойным, невозмутимым лицом, и сам Алексей Петрович, выглядевший помятым и испуганным. Они говорят недолго. Он постоянно оглядывается, его лицо бледное. Он кивает. Снова и снова.

Через двадцать минут все кончено. Он уходит, пошатываясь. Наш человек исчезает другим выходом.

Я сижу в своем кресле, чувствуя себя грязной. Я только что сломала жизнь человеку. Пусть и не самому лучшему. Ради мести.

Дверь открывается. Всеволод. Он подходит, смотрит на экран, потом на меня.

— Получилось? — его голос спокоен.

— Получилось, — мой голос звучит глухо.

Он молча наливает мне еще виски. Протягивает. Я выпиваю залпом, чувствуя, как огонь растекается по жилам.

— Первый раз всегда тяжело, — говорит он неожиданно. В его голосе нет насмешки. — Потом привыкаешь. К власти. К возможности решать судьбы.