Я резко открываю глаза и сажусь на кровати. Сердце колотится, выпрыгивая из груди. Комната пуста. За окном — хмурое утро, небо затянуто свинцовыми тучами. Словно природа отражает то, что творится у меня внутри.

Я смотрю на свои руки. Они пусты. Я сжимаю их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь болью заглушить тот вихрь стыда и смятения, что крутится во мне. Кто я после этого? Что он со мной сделал?

С тихим щелчком открывается дверь. Я вздрагиваю и instinctively натягиваю одеяло до подбородка, как щит. Входит Элеонора. Ее лицо — все та же бесстрастная маска.

— Всеволод Сергеевич ждет вас к завтраку через двадцать минут, — объявляет она, ее голос ровный, будто вчера ничего не произошло. Будто он не входил сюда... не делал то, что делал. — Он просил надеть темно-синее платье. Деловое.

Она вешает указанный наряд на дверцу гардероба и удаляется, оставив меня наедине с моим позором.

Я механически иду в душ. Горячая вода обжигает кожу, но не может смыть ощущение его пальцев. Оно впиталось в меня, въелось в кости. Я моюсь грубо, почти до боли, пытаясь стереть его с себя, но понимаю, что это бесполезно. Он оставил на мне невидимые метки, и они горят.

Я надеваю платье. Оно строгое, с высоким воротником, скрывающим следы его поцелуев на шее. Как ирония. Я не смотрю в зеркало. Не могу видеть свое лицо.

В столовой он уже сидит за столом, углубленный в чтение утренней деловой сводки на планшете. Рядом — чашка черного кофе. Он выглядит идеально — собранный, холодный, отстраненный. Ни единой морщинки на безупречном костюме. Ни тени вчерашней... страсти? Жестокости? Я даже не знаю, как это назвать.

— Присаживайся, — он не отрывает глаз от экрана, merely кивая в сторону стула.

Я молча подчиняюсь, опускаясь на край. Пространство между нами кажется заряженным молниями. Воздух густой от невысказанного.

Официант ставит передо мной тарелку с омлетом. Я не могу заставить себя есть. Ком стоит в горле.

Он, наконец, откладывает планшет. Его взгляд тяжело ложится на меня. Он изучает мое лицо, и я чувствую, как краснею под этим пристальным, аналитическим взглядом.

— Ты плохо спала, — констатирует он. Не вопрос. Констатация.

Я опускаю глаза в тарелку, не в силах выдержать его взгляд.

— Я... я не могу это делать, — вырывается у меня шепотом. Голос предательски дрожит.

— Что именно? — его тон спокоен, даже любопытен. — Завтракать? Или выполнять условия нашего контракта?

Я поднимаю на него глаза. В них стоит слезы гнева и беспомощности.

— Второе! — выдыхаю я. — Это... это неправильно. Унизительно.

Он медленно отпивает глоток кофе, ставя чашку с тихим, звенящим стуком.

— Все в этом мире имеет свою цену, Дарья. Ты свою знаешь. Я — свою. Унижение — понятие растяжимое. Для кого-то просить денег — унижение. Для кого-то — работать на нелюбимой работе. Ты выбрала свою форму. Прими это.

— Я не выбирала этого! — голос мой срывается, в нем проскальзывает истерическая нотка. — Я думала...

— Ты не думала, — резко обрывает он. Его глаза сужаются. — Ты отчаянно хваталась за соломинку. И я эту соломинку предоставил. На своих условиях. Сейчас не время для рефлексии. Время — работать.

Он снова берет планшет, пролистывает что-то и поворачивает его ко мне. На экране — фотография сурового мужчины лет пятидесяти и dossier с биографией.

— Виктор Макаров. Мой основной конкурент в сфере логистики. Твоя задача на сегодня — изучить все, что есть о нем в открытых источниках. Составить его психологический портрет. Выявить слабые места. Ахиллесову пяту. Я хочу понять, как он мыслит.

Я смотрю на экран, потом на него, не понимая.

— Я... я не умею этого делать, — растерянно говорю я.

— Умеешь, — парирует он. В его голосе нет сомнений. — Ты проницательна. Я видел это. Ты с первого взгляда раскусила меня, разве нет? Поняла, что могу помочь, и пошла ва-банк. Используй этот свой дар. Направь его в продуктивное русло.

Его слова ошеломляют меня. Он... хвалит меня? В своем извращенном стиле. Видит во мне не только тело, но и что-то еще.

— Это... часть условий? — осторожно спрашиваю я.

— Это — новая часть условий, — поправляет он. В его глазах вспыхивает тот самый хищный огонек. — Ты становишься мне полезной не только в спальне. Расширяешь функционал. Не это ли ты хотела? Больше уважения?

Он произносит это с легкой, язвительной усмешкой, но в его словах есть доля правды. Это шанс. Крошечный, уродливый, но шанс выйти за рамки роли безмолвной куклы.

Я медленно беру планшет. Мои пальцы чуть дрожат.

— Хорошо, — тихо говорю я. — Я попробую.

— Отлично, — он кивает, и в его взгляде мелькает что-то похожее на удовлетворение. — Материалы уже загружены в твой личный кабинет на сервере. Элеонора проведет тебя в кабинет и предоставит все необходимое. К пяти вечера я жду отчет.

Он снова погружается в чтение своих документов, будто только что обсудил погоду. Наша утренняя сцена закончена. Интимность ночи растворилась в холодной практичности дня.

Я встаю из-за стола, чувствуя себя абсолютно сбитой с толку. Стыд никуда не делся. Смятение — тоже. Но поверх них появилось что-то новое — острый, колючий интерес.

Элеонора, как тень, появляется в дверях и жестом приглашает следовать за собой. Я иду за ней по коридору, в другой конец пентхауса, в кабинет, который я никогда не видела.

Небольшая комната с компьютером, огромным монитором и видом на город. Строгая, функциональная. Моя новая клетка. Но в этой клетке есть компьютер с выходом в мир и задача, которая требует работы ума, а не только подавления воли.

Я сажусь перед монитором, запускаю программу. Передо мной — жизнь Виктора Макарова. Его победы, его поражения, его семья, его увлечения.

И я погружаюсь в работу. С головой. Потому что это — побег. Потому что это способ не думать о вчерашнем вечере. Потому что впервые за две недели я чувствую, что могу быть хоть чем-то полезной, кроме как теплым телом в его постели.

Часы летят незаметно. Я составляю схемы, ищу связи, анализирую интервью. Я забываю о времени, о Всеволоде, о себе.

Дверь открывается без стука. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Он стоит на пороге, осматривая мою импровизированную «штаб-квартиру». На столе — разбросанные распечатки, на доске — нарисованная мной схема связей Макарова.

— Ну что? — спрашивает он. — Нашла его ахиллесову пяту?

Я делаю глубокий вдох, внезапно нервничая. Мне важно его мнение. Черт возьми, мне важно его мнение!

— Он... тщеславен, — начинаю я, показывая на доску. — Но тщеславие его странное. Он не выпячивает богатство. Он хочет признания как «гения бизнеса», как человек, сделавший себя, сам Он болезненно реагирует на любую критику в свой адрес, особенно на намеки, что ему помог случай или связи. Вот здесь, в этом интервью...

Я провожу его по своим находкам. Он слушает молча, внимательно, его глаза загораются холодным, заинтересованным светом.

— ...и я думаю, чтобы его вывести из себя, подтолкнуть к ошибке, нужно не атаковать его бизнес, — заканчиваю я, — а задеть его самолюбие. Публично усомниться в его заслугах. В его «гениальности».

Всеволод молчит несколько секунд, изучая мою схему. Потом медленно кивает.

— Похвально, — произносит он. В его голосе звучит неподдельное уважение. — Очень. Я не рассматривал этот угол.

Он подходит ко мне, останавливается совсем близко. Его палец касается моей щеки, но на этот раз это не ласка собственника, а жест... одобрения?

— Хорошая работа, Дарья, — говорит он тихо. — Очень хорошая.

Потом он отступает, и его лицо снова становится маской делового человека.

— Продолжай. К завтрашнему утру я хочу видеть развернутый отчет с конкретными предложениями.

Он разворачивается и уходит. Я остаюсь сидеть перед монитором, касаясь пальцами того места на щеке, где только что были его пальцы.

Оно все еще горит. Но теперь — по-другому.

Текст...

13 глава