Его слова звучат не как комплимент, а как констатация факта. В них нет восхищения, только холодная констатация. Но почему-то от этого становится еще страшнее.

Машина останавливается у входа в престижный ресторан. Водитель открывает дверь. Всеволод выходит первым, затем подает мне руку. Его пальцы смыкаются вокруг моих — твердо, но без демонстративной властности.

Я выхожу, ослепленная вспышками камер. Его рука лежит на моей талии, легко, почти невесомо. Он наклоняется ко мне, его губы почти касаются моей щеки, и шепчет:

— Расслабься. Ты прекрасна. Просто будь собой. И помни о наших условиях.

Его тон не угрожающий, но в нем слышится steel. Я растягиваю губы в напряженной улыбке. Вспышки камер учащаются.

Он ведет меня через зал, уверенно и непринужденно. Я чувствую на себе десятки взглядов — любопытных, оценивающих, завистливых.

Мы садимся за столик. Он заказывает для меня, не спрашивая, но его выбор оказывается идеальным — легкий салат, тот самый, который я бы выбрала сама. Как он узнал?

Его нога под столом неожиданно касается моей. Я вздрагиваю.

— Извини, — говорит он тихо, и в его голосе нет насмешки. — Неудобно сижу.

Но он не убирает ногу. Его ботинок легонько прикасается к моей туфле. Это не демонстрация власти, а... что-то другое. Напоминание? Проверка?

Он ведет светскую беседу, но все его внимание приковано ко мне. Он наблюдает, но не как за вещью, а с каким-то странным, изучающим интересом.

Когда официант приносит кофе, его пальцы снова касаются меня — поправляют прядь волос, лежащую на плече. Его прикосновение мимолетно, но профессионально. Ничего лишнего.

— Извините, — обращается он к своему собеседнику. — Дарья немного стесняется больших скоплений людей. Это ее первое публичное мероприятие такого уровня.

Его слова звучат как защита, а не как унижение. Собеседник любезно улыбается.

Завтрак длится вечность. Наконец, он заканчивается. Всеволод поднимается, снова берет меня под руку и ведет к выходу. В лифте он молчит. Его лицо задумчиво.

Только когда дверь машины закрывается, он откидывается на спинку сиденья и поворачивается ко мне.

— Спасибо, — произносит он неожиданно. — Ты была прекрасна. Держалась достойно. Я ценю это.

Его слова ошеломляют меня. Я ждала критики, унижения, но не... благодарности.

— Я... я просто делала то, что вы сказали, — неуверенно бормочу я.

— Именно это и ценно, — в его глазах мелькает что-то похожее на уважение. — Ты учишься. И учишься быстро. Это качество.

Он снова берется за планшет, давая понять, что разговор окончен.

Я откидываюсь на спинку сиденья, в полной растерянности. Кто он? Тот, кто купил меня? Или тот, кто только что защитил и похвалил? Эта двойственность пугает больше, чем откровенная жестокость.

10 глава

Две недели. Четырнадцать дней жизни в золотой клетке, где каждый час расписан по минутам. Четырнадцать дней его взглядов, которые обжигают и замораживают одновременно, его прикосновений, которые стали привычными, но от этого не менее тревожными.

Мы возвращаемся с благотворительного вечера. Я в длинном бархатном платье цвета ночи, он — в безупречном смокинге. Мы были идеальной парой. Молчаливой, красивой, отстраненной. Я играла свою роль так хорошо, что почти начала верить в нее.

Лифт медленно поднимается на наш этаж. Воздух между нами густой, наэлектризованный. Всеволод весь вечер не спускал с меня руку, его пальцы писали тайные знаки на моей обнаженной спине. Мое тело, предательское, отзывалось мурашками.

Дверь в пентхаус бесшумно закрывается, отрезая нас от внешнего мира. Тишина. Только наше дыхание, еще не вернувшееся к привычному ритму.

Всеволод снимает смокинг, бросает его на кресло. Его глаза в полумраке горят темным огнем. Он подходит ко мне, и я отступаю, пока спиной не упираюсь в холодную стену. Отступать некуда.

— Ты сегодня была особенно прекрасна, — его голос низкий, с хрипотцой. — Все смотрели только на тебя. А ты смотрела только на меня. Как будто ждала чего-то.

Я не отвечаю. Горло пересохло. Его тело прижимается к моему, не оставляя пространства для бегства. Бархат моего платья шелестит под его ладонями.

— Я тоже ждал, — шепчет он, и его губы касаются моей шеи. Нежно, почти несмело. — Весь вечер. Ждал момента, когда останемся одни.

Его руки скользят по моим бокам, обжигая кожу даже через плотную ткань. Он ищет молнию платья, находит. Медленный, шипящий звук разрывает тишину.

Я зажмуриваюсь. Сердце колотится где-то в горле. Страх. Но не только. Что-то еще, горячее, пульсирующее, темное, поднимается из глубины, сметая разум.

— Всеволод... — мой голос — жалкий шепот, мольба или протест, я и сама не знаю.

— Тихо, — он прижимает палец к моим губам. Его глаза совсем близко. В них — буря. Желание, голод, одержимость. — Сегодня никаких правил. Только ты и я.

Его пальцы срывают бархат с моих плеч. Платье падает к ногам, оставляя меня в одном только тонком шелке нижнего белья. Воздух холодный на коже, но его взгляд — пылающий.

Он откидывает голову, вдыхая дрожащий воздух, и смотрит. Смотрит на меня так, будто видит впервые. Его руки опускаются на мои плечи, сжимают их, и он притягивает меня к себе.

И я... я не сопротивляюсь. Мое тело прогибается навстречу его порыву, предательски откликаясь на каждое прикосновение. Его губы находят мои — жестко, требовательно, без вопросов.

Это поцелуй-захват, поцелуй-завоевание. В нем нет нежности, только чистая, животная страсть. Я тону в ней, теряю опору, хватаюсь за его рубашку, чтобы не упасть.

Он отрывается от моих губ, его дыхание сбито, прерывисто. Он целует мою шею, ключицу, двигаясь ниже, и каждый его поцелуй — обжигающий уголь.

— Всеволод... — я снова шепчу его имя, уже не в силах мыслить.

Он внезапно замирает. Его тело напрягается. Он отстраняется всего на дюйм, его взгляд прикован к моему лицу. Он видит все — испуг, растерянность, неопытность, неподдельный, детский ужас сквозь просыпающуюся страсть.

Что-то в его глазах ломается. Ярость? Нет. Разочарование? Нет. Осознание.

— Твою ж… — вырывается у него хриплый, прорывающийся сквозь зубы шепот. Он отшатывается, будто обжегшись. — Ты же... девочка. Совсем девочка.

Всеволод проводит рукой по лицу, и в этом жесте — неподдельная, дикая усталость и... отвращение? К себе? Ко мне?