Переговоры идут тяжело. Они действительно давят, пытаясь пересмотреть условия в последнюю минуту, сыплют цифрами, намекают на проблемы с местным законодательством.

Всеволод холоден, как айсберг. Он парирует их уколы, но я вижу — ему не хватает козырей. Он не знает, блефуют они или нет.

Я вглядываюсь в лица партнеров. Немец, который говорит громче всех, — постоянно поправляет галстук. Его уверенность напускная. Чех — слишком часто улыбается, его глаза бегают. Он что-то скрывает.

Когда немец снова начинает давить, я замечаю, как его партнер, молчаливый до этого, одергивает его за рукав. Почти незаметно. Он нервничает. Они не солидарны.

Я незаметно нажимаю на кнопку. Два коротких сигнала.

Всеволод, не прерываясь на полуслове, резко меняет тему. Переводит разговор на перспективы рынка недвижимости. Немец теряет нить, выглядит растерянным. Молчаливый партнер с облегчением переводит дух.

Позже, когда чех начинает сыпать сложными юридическими терминами, я вижу, как он путается в двух из них. Он блефует. Я нажимаю кнопку — длинный сигнал.

Всеволод мгновенно наносит удар. Точный, безжалостный. Он цитирует закон, выкладывает на стол заранее подготовленное юридическое заключение, и я вижу, как кровь отливает от лица чеха. Его блеф раскрыт.

Переговоры заканчиваются нашей полной победой. На наших условиях.

Когда дверь закрывается за последним партнером, в номере повисает гробовая тишина. Всеволод стоит у окна, спиной ко мне.

— Ну? — произносит он наконец.

— Они блефовали, — говорю я, и голос мой звучит чужим. — Немцы не были готовы к разрыву, у них самих проблемы с ликвидностью. А чех... он просто хотел заработать очки, запугав нас.

Он медленно поворачивается. Его лицо непроницаемо.

— Почему ты так решила?

— Язык тела, — пожимаю я плечами, внезапно чувствуя страшную усталость. — Они выдали себя. Тот, что молчал, боялся больше всех. Он бы согласился на любые наши условия.

Он смотрит на меня долго и пристально. Потом медленно подходит, забирает у меня из рук вибратор.

— Сегодня ты спасла мне несколько миллионов евро, — произносит он тихо. — Возможно, больше.

— Я просто делала то, что вы сказали.

— Ты делала больше, — он бросает прибор на стол. — Ты думала. Анализировала. И действовала. Хладнокровно. Как я.

Он подходит так близко, что я чувствую тепло его тела. Запах его кожи, смешанный с дорогим парфюмом.

— Я не ошибся в тебе, — его шепот обжигает кожу. — Ты рождена для этого. Для власти. Для контроля.

Его рука касается моей щеки. Не как хозяина, а как равный. Как партнер, признающий заслуги другого партнера.

— Спасибо, — выдыхаю я, и это не слово раба. Это благодарность союзника.

— Не за что, — его губы касаются моего лба в легком, почти невесомом поцелуе. — Это твоя победа. Наслаждайся ею.

Он отступает, и его взгляд говорит мне, что границы между нами снова сдвинулись. Стали тоньше, опаснее, неопределеннее.

— А теперь иди отдыхай, — его голос снова становится деловым. — Завтра нас ждет еще одна встреча. Более сложная.

Я киваю и ухожу в свой номер. Дверь закрывается за мной. Я прислоняюсь к ней спиной, чувствуя, как дрожат колени.

Он спас мой дом.

А сегодня я спасла его сделку. И в этом обмене было что-то гораздо более интимное и опасное, чем все, что было между нами раньше. Мы стали сообщниками. И я не знаю, что страшнее — быть его вещью или его партнером по завоеванию бизнес-мира.

21 глава

Возвращение в Москву похоже на въезд в другую реальность. Серый бетон, спешка, знакомый смог. Но что-то внутри меня сдвинулось безвозвратно. Пражская победа осталась со мной, как трофей, тяжелый и головокружительный.

Всеволод погружается в работу с удвоенной силой. Теперь он включает меня во все процессы. Я вижу финансовые потоки его империи, ее темные и светлые стороны. Знакомлюсь с людьми из его команды — мрачными, эффективными, беспрекословно преданными ему. Они принимают мое присутствие молча, без вопросов, но я чувствую их настороженность. Я — чужак. Выскочка. И к тому же его «особенная» собственность.

Он этого не замечает. Или делает вид. Он слишком занят. Что-то назревает. Я чувствую это по его напряженной спине за рабочим столом, по учащенным, тихим разговорам за закрытыми дверями, по резким звонкам, которые он обрывает, увидев меня.

Вечером он не приходит на ужин. Я доедаю одна, в гнетущей тишине столовой. Потом иду в его кабинет — дверь приоткрыта. Он сидит за столом, уперев лоб в сложенные руки. Перед ним — разложенные документы. Он выглядит... побежденным. Это зрелище пугает меня больше любой его ярости.

— Всеволод? — осторожно вхожу.

Он медленно поднимает голову. Его глаза уставшие, с красными прожилками. В них — незнакомая пустота.

— Уходи, Дарья, — его голос хриплый, безжизненный.

— Что случилось? — я делаю шаг вперед, игнорируя приказ.

Он смотрит на меня несколько секунд, будто не видя. Потом проводит рукой по лицу.

— Турки, — выдыхает он. — Блокируют сделки. Нашли старые долги, накрутили проценты. Половину активов могут арестовать. Вторая половина — под ударом.

Он отталкивает от себя папку с бумагами. Она с грохотом падает на пол.

— Нужны деньги. Очень большие деньги. И очень быстро. Иначе... — Он не договаривает, но я понимаю. Иначе все рухнет. Его империя. Его власть. Все, что он строил годами.

Во мне вдруг просыпается странное, острое чувство. Не страха. Азарта. Или чего-то очень на него похожего.

— Сколько? — спрашиваю я тихо.

Он смотрит на меня, не понимая.

— Сколько нужно денег?

Он называет сумму. Цифра астрономическая. У меня перехватывает дыхание, но я не отвожу взгляд.

— А если... — я делаю паузу, обдумывая безумную мысль, которая только что родилась в голове. — А если не искать деньги, а найти рычаг на тех, кто их блокирует? На тех, кто принимает решения.

Он усмехается, но в усмешке нет веселья.

— Ты думаешь, я не пытался? Эти люди — призраки. Их не достать.

— Нет недостижимых людей, — говорю я, и голос мой звучит увереннее, чем я себя чувствую. — Есть плохо изученные. Дай мне попробовать.

Он смотрит на меня так, будто видит впервые. Смесь недоверия, насмешки и... крошечной искры надежды.