— Это... правильно? — вырывается у меня вопрос, которого я тут же стыжусь.

Он смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то сложное.

— В нашем мире нет правильного и неправильного, Дарья, — произносит он тихо. — Есть выгодное и невыгодное. Сильное и слабое. Мы только что поступили выгодно и сильно. Запомни это.

Он поворачивается к уходить.

— А что будет с ним? — не удерживаюсь я. — С Алексеем Петровичем?

Всеволод останавливается в дверях, не оборачиваясь.

— Мы выполним свои обязательства, — говорит он ровно. — Деньги, документы, новые документы. А что будет с его совестью... Это уже не наша проблема.

Он уходит. Я остаюсь одна в темноте кабинета, перед мерцающими экранами.

Он спас мой дом.

А теперь он сделал меня соучастницей. И часть меня, самая темная, самая спрятанная, чувствует от этого не только тошноту, но и странное, головокружительное опьянение властью.

16 глава

Проходит неделя. Семь дней нервного ожидания. Каждое утро я просыпаюсь с комом тревоги в горле, первым делом проверяя новости. Ничего. Тишина. Яковлев не подает признаков жизни. Словно ничего и не произошло.

Всеволод невозмутим. Он погружен в другие проекты, отдавая распоряжения, проводя встречи. Но я ловлю на себе его тяжелые, оценивающие взгляды. Он ждет. И наблюдает за мной.

Я пытаюсь работать, но не могу сосредоточиться. В голове — только образ тех папок с двойной бухгалтерией, цифры, которые могут уничтожить человека. Мы не подкладывали бомбу — мы вскрыли крышку люка над той, что уже была заложена им самим.

Сегодня утром за завтраком он наконец нарушает молчание.

— Сегодня должно начаться, — говорит он, откладывая газету. В его голосе нет эмоций. — По расчетам, утечка произойдет сегодня.

Я откладываю вилку. Аппетит пропал напрочь.

— Откуда ты это знаешь?

— Я знаю все, что касается моих операций, — он пьет кофе, смотря на меня поверх чашки. — Контроль, Дарья. Всегда контроль.

Его телефон издает тихий сигнал. Всеволод смотрит на экран. На его лице не дрогнул ни один мускул, но я чувствую, как изменилась атмосфера за столом.

— Началось, — произносит он и поворачивает ко мне телефон.

На экране — новостная лента. Кричащий заголовок: «Щедрость или прикрытие? Первые вопросы к благотворительному фонду олигарха Яковлева!». Ниже — сухие выдержки из финансовых отчетов, первые нестыковки.

— Зачем? — не понимаю я. — Мы же могли обрушить все сразу...

— Это растяжка, — объясняет Всеволод, убирая телефон. — Чтобы поднять ставки. Чтобы все увидели, как строится эта пирамида из лжи. А потом... потом они увидят, как она рушится. На глазах у всех. По кирпичику. День за днем.

Его план ужасает своей методичностью и холодной расчетливостью. Он не просто уничтожает — он проводит публичную казнь, растянутую во времени.

— Он сойдет с ума от бессилия, — вырывается у меня.

— Надеюсь, — в его голосе звучит ледяное удовлетворение. — Это того стоит.

В течение дня новость набирает обороты. Ее подхватывают серьезные издания, блогеры-разоблачители. К вечеру выходит материал с анализом цепочек переводов. Появляются первые возмущенные комментарии.

А потом приходит сообщение от нашего юриста. Одно слово: «Запущено».

Всеволод показывает мне копию официального запроса из прокуратуры в фонд Яковлева о предоставлении документов. Для обывателя — рядовая проверка. Для знающего человека — начало конца.

— Итак, начинается, — говорит Всеволод, и в его глазах зажигается тот самый холодный огонек. Он наблюдает за процессом как за шахматной партией.

На следующий день приходят новые утечки. Вскрываются схемы с завышением цен на оборудование. Еще через день — первые подозрения в отмывании денег через благотворительность. Наш «источник» продолжает сливать информацию в прессу.

Яковлев пытается замять историю, но уже поздно. Соцсети взрываются гневными постами, его называют «Циником на крови», «Благотворителем-оборотнем». Его репутация безупречного дельца и мецената рушится на глазах. Он выглядит грязным. Жалким.

Всеволод наблюдает за всем этим с холодным, безразличным видом, но я вижу удовлетворение в каждом его жесте. Он достиг цели. Унизил врага его же собственным оружием — ложью и цинизмом.

Вечером Всеволод приходит ко мне в кабинет. В руках у него конверт.

— Для тебя, — он бросает его на стол передо мной. — Вознаграждение.

Я открываю конверт. Внутри — фотографии. Старый домик, покрашенный, с новыми резными ставнями. Сад, ухоженный, цветущий. И снимок изнутри — чисто, уютно, на столе — ваза со свежими цветами. И никого внутри. Он пуст. Но он сохранен. Более того, он восстановлен.

Я смотрю на фотографии, и по щекам катятся слезы. Я не могу их сдержать. Это то, ради чего все начиналось.

— Спасибо, — выдыхаю я, сжимая фотографии в руках.

— Не за что, — он стоит у окна, глядя на ночной город. — Это была наша договоренность. Я всегда выполняю свои обязательства.

Всеволод поворачивается ко мне. Его лицо серьезно.

— Ты сделала выбор, Дарья, — говорит он. — Ты решила бороться. И ты победила. Не забывай этого.

В его словах нет насмешки. Есть констатация факта. Всеволод говорит со мной как с равной. С партнером. И это пугает больше, чем если бы он издевался.

— А что будет дальше? — спрашиваю я, все еще не выпуская из рук фотографии моего спасенного дома.

— Дальше? — он издает короткий, сухой звук, похожий на смех. — Дальше будет другая война. Другие враги. Но теперь ты будешь сражаться рядом со мной. Не как моя собственность. Как мое оружие. Самое острое и точное, что у меня есть.

Всеволод подходит, берет мою руку с фотографиями и сжимает ее. Его пальцы твердые, теплые.

— Привыкай к власти, Дарья, — шепчет он. — Она теперь и твоя.

Всеволод уходит, оставив меня наедине с фотографиями моего прошлого и пугающей, головокружительной перспективой будущего.

Он подарил мне вкус мести и власти, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь отказаться от этого наркотика. Я больше не жертва. Я соучастница. И это знание меняет все.

17 глава

Тишина в пентхаусе стала иной. Густой, насыщенной, как воздух перед грозой. Мы выиграли сражение, но не войну. Яковлев повержен, унижен, но не сломлен окончательно. Его ярость — почти осязаемая субстанция, ее отголоски доносятся до нас через бизнес-сводки, внезапные проверки, ядовитые утечки в прессу.